Без памяти и политической воли

Конструктивистский НКВД

В 1927 году столицу Казахстана перенесли из Кзыл-Орды в Алма-Ату. Строительство новой столицы началось в новом для страны стиле конструктивизма. Самые яркие здания, построенные и почти сохранившиеся в Алматы: Дом правительства, Почтамт и НКВД. «Конструктивизм, и вообще это модернистско-авангардное движение в архитектуре и искусстве начала 20 века является ответом на уже, грубо говоря, застоявшиеся каноны академизма, существовавшего до этого времени, — объясняет исследователь архитектуры Давид Камински. — Архитекторы-конструктивисты и весь авангард стремились сломать эти рамки, ну и, собственно, они достигли этой цели. Конструктивизм полностью отказывается от декора, в нем отсутствует какая-либо лепнина, завитушки, карнизы, это зачастую чистые, белые стены с окнами разнообразной формы. Конструктивисты стремились использовать плоскую кровлю, но в нашем городе она зачастую не сохранилась, её заменили на скатную».

Конструктивизм как стиль оказался на службе у такой специфической функции, как здание НКВД, по той причине, что в тот момент, после Революции и Гражданской войны, он стал новым архитектурным стилем для нового общества и нового государства. Давид Камински обращает внимание на то, что, несмотря на всю прогрессивность конструктивизма, многие люди и тогда, и уже во время стилистического перелома 30-х годов, критиковали его за холодность, за некую нечеловечность, потому что человек действительно имеет потребность в некоторой орнаментализации декорации, а конструктивизм от этого полностью отказался. «И тут можно вспомнить работу Владимира Паперного «Культура Два», где он проводит сравнение архитектуры конструктивизма и сталинской неоклассики и определяет конструктивизм как более северную, холодную архитектуру. Поэтому, может быть, в глазах некоторых людей конструктивизм является наиболее подходящим для подобных сооружений (имеется в виду НКВД – прим. V)», — рассуждает Камински.

[Не]музей архитектуры работает уже три недели, сюда на выставку и обсуждение приходят совершенно разные люди: от молодежи, в большинстве своей не представляющей, как расшифровывается НКВД, до людей старшего поколения, у которого это здание вызывает не самые приятные ассоциации. В любом случае, для всех них это настоящая terra incognita. Создатели [не]музея, которые в основном архитекторы, по иронии судьбы заходят на территорию исторической науки, и в каком-то смысле им приходится проводить не одну, а две экскурсии: про архитектуру и про историю.

Сооснователь Archcode Almaty Анель Молдахметова отмечает, что посетители считывают бывшее здание НКВД как «очень человеческое по масштабу, уютное, теплое и приятное. Да, есть некоторая парадоксальность в том, что здание сейчас воспринимается горожанами как человечное по сравнению с более современной архитектурой, тогда как само первоначальное назначение сооружения бесчеловечно: по сути это тюрьма. Есть некий парадокс в том, что человеческая по масштабу архитектура являлась сосудом для такого непростого, жестокого наполнения. Это место, которое видело кровь, сломанные судьбы и много-много страданий. Но по зданию это никак не считывается, ни снаружи, ни внутри. Это, опять же, комментарий посетителей. Многие гости музея говорят, что они мимо этого места проходили всё время и никогда не подозревали, что это НКВД».

Давид Камински обращает внимание на то, что человеческий масштаб — в каком-то смысле заслуга природных условий Алматы, поскольку здесь была слабо развита строительная технология и существовала опасность землетрясения. По этой же причине здания, построенные позже уже в стиле неоклассики или сталинского ампира, тоже имеют приятный глазу масштаб.

В поисках здания

При подготовке экспозиции, посвященной хроникам района «городка чекистов», команда Archcode Almaty сотрудничала с исследователями архитектуры Адильжаном Псяевым и Давидом Камински: они искали документы и данные об архитектуре зданий, авторах построек и т.д. О неожиданных открытиях — например, о том, что сооружение напоминает собой горизонтальный небоскреб, они подробно рассказали в этом материале.

Но параллельно создатели [не]музея искали истории, легенды, связанные с этим местом. Часть из них рассказали нынешние сотрудники здания. Например, охранники замечали странные явления: внезапно включающийся/выключающийся по ночам свет, громко закрывающиеся двери. После этого принесли сакральную жертву: зарезали барана и даже советовались с экстрасенсом. Он посоветовал разместить здесь детскую художественную школу, чтобы дети своей энергией, помноженной на творческую, трансформировали отрицательную энергетику здания в положительную.

Существуют легенды о подземных тоннелях под зданием, которые связывают его с жилым комплексом по улице Наурызбай батыра. Говорят о том, что сотрудники НКВД ходили по подземным туннелям к себе домой и обратно, и так же в дом культуры, в котором теперь находится Уйгурский театр.

Сейчас в [не]музей приходят люди и делятся своими историями, оставляют отзывы. «Приходят, например, посетители, которые рассказывают о том, что здесь, прямо в этом помещении, в этой комнате нашего [не]музея их допрашивали во времена КГБ», — говорит Анель.

Все эти легенды вокруг здания НКВД вызваны, в первую очередь, конечно, его страшной историей, а во вторую — недостатком информации о нем. По словам Давида Камински, архивных материалов по этому зданию в Алматы просто нет, они все находятся в Москве и даже неизвестно, доступны ли. Есть ли действительно подземные ходы, что происходило в подвалах, сколько людей прошло через это страшное сито, — на эти вопросы ответов нет.

Тюрьма, которая не кричит о том, что она тюрьма

В нулевых годах здесь располагался музей памяти жертв политических репрессий. Планировалось сделать большой комплекс, состоящий из здания НКВД, театра и соснового парка. Однако здание отдали бизнесу, а музей попросили съехать. На этом историческом отрезке интересы бизнеса оказались важнее, и теперь часть сооружения превратили в гостиницу Kazzhol Park, которую некоторые СМИ окрестили «кровавым отелем», напоминая, что здесь не только принимали решения о казнях и ссылках, но и убивали. В начале строительства раздавались протесты со стороны родственников репрессированных, они собирали подписи, обращались к чиновникам, но их голоса так и не были услышаны. «Отель расположен в районе с хорошей инфраструктурой», сухо сообщается в описании гостиницы бизнес-класса.

«Если говорить о коллективной памяти, то, на самом деле, в этом здании она присутствует, но она не кричит, поскольку на то нет политической воли, она сохраняется в рассказах, но и об этом люди боятся говорить, поскольку на протяжении долгого времени здание было засекречено и сохраняется самоцензура.

И даже у нас спрашивают, можем ли мы в таком контексте открывать здание для посещения. У Тиграна Амиряна есть замечательное эссе, называется «Квадрат памяти», где он проводил интервью с родственниками репрессированных, которые живут до сих пор в этом районе. В этом эссе написано о том, что это тюрьма, которая не кричит о том, что она тюрьма. В то же время есть очень много пластов в этом здании уже сейчас. С одной стороны — МВД (со стороны ул. Кабанбай батыра), с другой — гостиница, с третьей — детская художественная школа. Очень много наслоений, которые не говорят о том, что здесь держали таких людей, как Сейфуллин, Байтурсынов, Джансугуров. Многие посетители, приходя сюда, удивляются, что действительно такие заметные люди сидели за стенками здания бывшего НКВД, и об этом мало кто знает. Это до сих пор поражает и нас. Многие настаивали на том, чтобы музей жертв памяти политических репрессий остался в этом здании, это было бы логичным решением. Было бы правильно объединить это здание с музейным комплексом Карлага, к примеру. Ведь именно в этих стенах принимались решения о том, кого насколько сослать, а кого убить. Отсюда всё начиналось. Много существует статей на тему того, что это кощунство — делать гостиницу в таком здании. Дискуссии есть до сих пор, но они не яркие, не бурные. Это здание само по себе стирает всё, что с ним связано. Непонятно, почему так происходит. Всё, что нам остается, это действительно напоминать о том, что там было. Молодежь приходит к нам на экспозицию, потому что ей интересно поговорить об архитектуре, конструктивизме, ей интересна библиотека, при этом многие вообще не знают о роли НКВД. Нам приходится расшифровывать, что такое НКВД, ГПУ и чекисты, а вот про черный воронок, кстати, многие знают», — говорит Анель Молдахметова.

Даже та часть здания, что уцелела от активных переделок, постоянно находится в опасности: она в частном владении, и никогда это здание не было памятником архитектуры. Анель связывает это именно с функцией здания: «Вопрос внесения какого-то объекта в списки памятников — это тоже политический момент: что мы хотим сохранить, что мы хотим запомнить? Не только как архитектуру, но и как объект культурного значения. Мое предположение таково, что не было политической воли делать его памятником, так же, как и дом культуры. Возможно, это та страница, о которой не хотели вспоминать. А собственник здания не хочет быть связанным по рукам и ногам, если оно станет памятником».

Возникают и вопросы к законодательству: может ли часть здания стать памятником архитектуры, но, самое главное, полуторагодовой опыт Archcode Almaty по внесению алматинских сооружений в охранный список оказался долгим и безрезультативным. Пройдя через все придуманные государством процедуры, активисты обнаружили, что общественность не может внести здание в списки архитектуры. Это только во власти акима или президента.

Каждому из гостей [не]музея советуют сходить в туалет, окна которого обращены внутрь двора. Там за колючей проволокой все еще находятся сооружения МВД.

И там сидят.

Выставка продлится до 21 октября.

Проект реализуется при поддержке Фонда Сорос-Казахстан