Жанар Темирбекова, исследовательница организационного поведения: «В науке для женщин тоже существует «стеклянный потолок» и «липкий пол»

О важности социальных наук

Почему мы не знаем своих экспертов? Почему статус ученых, особенно в социальных науках, так низок? Здесь важна предыстория. В советское время в социальных науках существовал сильный идеологический контроль. В ходе идейно-политической борьбы любое отклонение от доминирующей повестки было нежелательно, а результаты социологических исследований могли выявить присутствие альтернативного мнения. Поэтому различные эмпирические методы долгое время не применялись и, соответственно, не развивались. Можно сказать, что в советское время социальные науки были на задворках идеологии. Математика считалась царицей наук, технические науки были в почете, так как ученые этой сферы решали крупные народно-хозяйственные проблемы и занимались освоением космоса, а базового знания о правах человека ни в школе, ни в университете мы не получали. Советская идеология также игнорировала неомарксистские исследования Франкфуртской школы и с пренебрежением относилась к исследованиям вопросов культуры и антропологии. А за критическое мышление системы и вовсе можно было лишиться всех титулов и привилегий. Соответственно, среди населения сложились стереотипы, что ученые в социальных науках — это, по большей части, лирики и романтики, которые не в состоянии решать серьезные вопросы. Поэтому сейчас трудно переоценить роль ученых, которые отучились за рубежом и знают, как социальные науки можно применять в развитии общества. С другой стороны, уровень развития социальных наук — это параметр того, насколько инклюзивно общество (инклюзивный — от лат. includo «включаю» — предполагающий включение кого-либо, чего-либо в общую картину). Культура критически мыслить, сопоставлять факты, не относиться к убеждениям догматически напрямую зависит от состояния развития социальных наук в той или иной стране.

О миссии ученого

Я считаю, что ученые, а особенно ученые социальных наук, должны понимать свою, не побоюсь этого слова, Миссию. Проводить исследования не только для того, чтобы опубликовать результаты, а чтобы внести реальный вклад в то общество, в котором мы живем. Люди, которые идут в науку, должны понимать, что они там не ради денег, а ради большой идеи. Да, можно жить достойно, но вряд ли ученый станет очень состоятельным человеком. Для меня моя миссия — изучить и улучшить положение женщин, создавать инклюзивную среду и популяризировать идеи ЦУР (Целей в области устойчивого развития).

Сейчас я работаю в Алматы Менеджмент университете (AlmaU), у которого очень активная позиция по развитию гражданского сектора. Так, по инициативе его президента Асылбека Базарбаевича в декабре прошлого года прошла очень важная для нашей страны международная конференция по Общественному доверию и социальному капиталу, которая вызвала большой интерес. Сейчас ведутся подготовительные работы по открытию одноименного научно-исследовательского центра, в котором мы планируем объединить усилия с зарубежными учеными. Также думаем над кооперацией с учеными из тюркоязычных стран. Здесь я рассчитываю на помощь Международной организации по тюркской культуре и искусству ТЮРКСОЙ, которая вносит огромный вклад в развитие тюркологии.

Ученый тоже человек

Среди казахстанских ученых очень мало тех, кто выступает в качестве эксперта. Одна из причин — во время 90-х упал престиж образования и науки. Ученые были в растерянности, наука понесла огромные репутационные потери из-за коррупционных скандалов, неэтичных практик, что подорвало доверие к ученым. Последние скандалы в ННС (Национальный научный совет) также добавили проблем. Но, конечно, есть немало ученых, которые хотят довести нашу науку до мировых стандартов. Сейчас самое время вспомнить о миссии вузов в обществе, о миссии ученых.

С чего начать? За рубежом у каждого профессора есть свой кабинет с книжной полкой, где он может работать в тишине. У нас даже таких условий нет. Все сидят на кафедре, в общем помещении на 10-15 преподавателей. Нет базовых вещей для того, чтобы ученый почувствовал себя человеком. Кроме того, в вузах чудовищная нагрузка — 600 часов активной нагрузки в год. Это значит четыре часа лекций в день. Если преподаватель выкладывается на каждой лекции и индивидуально относится к студентам, как можно еще и заниматься наукой? В других странах есть такие механизмы, как творческий отпуск (sabbatical), когда профессор 4 года преподает и 1 год занимается только исследованиями. Не стоит удивляться, что наука у нас держится на энтузиастах. Очень важно развивать культуру и инфраструктуру науки.

О международных грантах

Несмотря на то, что я выигрывала множество международных грантов, я все еще посещаю семинары про то, как подавать на различные гранты международных организаций. Я сама училась на гранте, который потом вылился на диссертацию, а дальше в серию публикаций, за которую мне присудили премию Фонда Нурсултана Назарбаева «За лучшие достижения и исследования в области науки и техники». Во время учебы в аспирантуре я выиграла стипендию для иностранных исследователей от турецкого консула по научным исследованиям TUBITAK, позже результаты этого исследования широко цитировались западными исследователями. О монографии с моим авторством есть запись в библиотеке в конгрессе США, я считаю это достаточно значимым вкладом в своей научной копилке. А исследование по трансформационному лидерству, которое было опубликовано в 2007 году, практически во всех учебниках по поведению в организациях в университетах США и Европы. Об этом я говорю не ради хвастовства, а чтобы показать примером молодым ученым, что на международные гранты подавать можно и нужно, это бесценный опыт.

Мама — мотивирующий пример женщины-ученой, папа — главный наставник

Я родилась и выросла в академической семье. Мой дедушка — профессор философии, мама — доктор педагогических наук, папа — кандидат географических наук. Особенно интересен путь мамы. Она пришла в науку, уже родив четырех детей. Отправив нас всех в школу, мама поняла, что теперь она может заняться тем, о чем всегда мечтала, —наукой. Умело распределив домашние обязанности между всеми членами семьи, она уже в зрелом возрасте стала молодым ученым. Я в это время была подростком, и на меня это очень сильно повлияло. Я поняла, что наукой можно заниматься в любом возрасте и что исследования — это интересно, было бы желание и поддержка близких людей.

Образованием детей в нашей семье занимался папа. Каждый год во второй половине августа он брал отпуск, чтобы 1 сентября отвести нас в школу и всю первую четверть направлять в нужное русло. Именно папа настоял на том, чтобы мы пошли в казахскую школу, хоть это и было очень непросто. В итоге ему удалось устроить нас приходящими учениками в школу-интернат № 9 для детей чабанов Алматинской области. Благодаря этому его решению я свободно излагаю мысли на родном языке. Папа также повлиял на наше увлечение народными инструментами, все играют на домбре, а я еще брала уроки кобыза.

Физмат и первое знакомство с наукой

В старших классах опять же по настоянию папы я сдала экзамены в Республиканскую физико-математическую школу. Учеба в РФМШ — отдельная веха, отличный пример социального лифта. У нас еще в школе была большая возможность заниматься наукой, была тесная связь с КазГУ (ныне КазНУ им.аль-Фараби). В восьмом классе я получила тройку по химии в первой четверти и совершенно не понимала логики предмета. Родители были удивлены, так как до этого я всегда училась на пятерки, поэтому они нашли мне прекрасного преподавателя Жанну Наурызбаевну. Химия стала интересной настолько, что уже в третьей четверти я поехала в составе школьной команды на республиканскую олимпиаду и заняла первое место. Для меня это был очень ценный урок — если что-то не получается, значит надо подойти с другой стороны, надо найти к проблеме другой подход.

Обучение в Турции

В первые годы независимости у нас в школе было много различных экспериментов. Отличники и олимпийцы могли окончить школу экстерном, объединив два года. Я решилась на такой челлендж. Тогда мы тоже хотели выехать за рубеж, но, в отличие от современных школьников, оксфорды и кембриджи для нас были недосягаемы. Помимо Москвы, у нас была возможность поехать учиться в Турцию. Представители турецких вузов с 1992 года приезжали и проводили выездные экзамены. Я поступила в Университет Хаджеттепе — один из лучших исследовательских вузов Турции, где обучение шло на английском.

Моя стипендия включала два года языковой подготовки — углубленное изучение турецкого и английского. Я выбрала инженерный факультет, по первому образованию я инженер-технолог пищевой промышленности. Учиться было очень сложно. В Университете Хаджетеппе был очень высокий уровень студентов, даже для меня, призера олимпиад и выпускницы с золотой медалью РФМШ. В казахстанском вузе я бы вошла в топ-3, а в Турции на мои регалии им было всё равно, и нужно было доказывать, что ты достойна государственного гранта. Мне даже пришлось пересмотреть свои планы и окончить вуз на год позже. Это считалось абсолютной нормой, только каждый десятый мог завершить эту сложнейшую программу за 4 года. Было больно опуститься на землю, но в то же время — интересно видеть себя в новой роли и брать новую высоту. Это был для меня отличный урок, и опыт его преодоления мне помог в дальнейшем. Некоторые из моих сокурсников в итоге и вовсе остались без диплома. У нас в Казахстане в то время было большой редкостью исключение из вуза. Я думаю, что поэтому в турецкой системе образования было гораздо больше личной ответственности студента и не было места кумовству.

Из инженерии в социальные науки

У нас при университете была своя молочная фабрика и пекарня, где мы производили йогурты и хлеб. Год я стажировалась в Каскелене на фабрике «Хамле» и в Турции на молочной фабрике. Благодаря производственной практике я поняла, что это не то, чем я хочу заниматься. На фабриках очень много шума при производстве, а также меня пугала рутина. У меня были хорошие предложения по работе, так как в начале 2000-х в Казахстане открывались молочные заводы. Но мне этого уже стало недостаточно, да и родители настояли на магистратуре, и я их послушала.

В Университете Хаджетеппе на тот момент была сильная команда преподавателей по программе менеджмента. Так после окончания бакалавриата в 2000 году я решила подать на специальную программу МВА (Master of Business Administration — магистр делового администрирования) для инженеров. Обучение длилось 3 года и включало вводный курс по базовым экономическим предметам. Этот период оказался для меня решающим, я даже свою жизнь начала делить на до и после МВА. Ведь МВА —квинтэссенция социальных наук. Моим любимым предметом было изучение поведения людей в организации. Теория помогла мне лучше понимать поведение людей в жизни, ведь все мы воспринимаем мир через свою призму. В социальных науках корреляция работает чуть по-другому, чем в технических. У меня возникло понимание того, насколько мир сложный.

Как и зачем измерять ценности?

В основе всего нашего поведения лежат наши ценности, то есть то, во что мы верим всем сердцем. Я видела разницу между поведением в турецком и казахстанском обществе, и мне всегда было интересно, почему мы по-разному смотрим на мир. В моей магистерской диссертации я решила сфокусироваться на трудовых ценностях. Как их измерить? К тому моменту уже набрала популярность работа Гирта Хофштеда, у которой интересная предыстория.

Отцами-прародителями менеджмента как науки считаются американцы. Поэтому первые теории мотивации, теории лидерства были разработаны американскими учеными для американского общества. После Второй мировой войны рынок начал разрастаться, появились первые транснациональные компании. Одна из них, компания IBM поставила задачу сформулировать универсальные теории мотивации, которые бы работали во всех филиалах компании. Однако, они заметили, что то, что работает в США, совсем не работает в Китае и Японии. То, что покажется американцу наградой и вознаграждением, китайцу может показаться наказанием. И Гирт Хофштед, индустриальный психолог IBM, понял, что мир разный, а значит, и подходы к управлению должны быть разными. Он первым начал исследовать трудовые ценности в разных странах. Мне стала интересна эта тема, и я стала искать результаты подобных исследований в Казахстане, но их не оказалось. Поэтому я решила апробировать эту методику у нас в стране. Так работа, начатая в магистратуре Хаджеттепе, была продолжена в аспирантуре КазНУ им.аль-Фараби, куда я смогла поступить после знакомства с профессором Ержаном Байгужаевичем Жатканбаевым. Именно он проявил интерес к моим исследованиям и дал свое согласие на научное руководство, без которого, согласно требованиям, я не смогла бы поступить в аспирантуру.

Как перевести ценности в цифры?

Существует много методик для измерения ценностей. Методологии Хофштеда, Рокича, Инглхарта наиболее известны (см. иллюстрацию). Есть еще один замечательный инструмент, который объединяет всех социологов мира, — World value survey. Это всемирная оценка ценностей, шкала, которая используется с 1980-го года. Я, кстати, очень рада, что наконец-то Казахстан представлен в последних 6-й и 7-й волнах. Каждый человек может зайти на сайт, сравнить свою страну с другими странами. Также в этом инструменте можно легко отслеживать динамику по конкретной стране или по региону. Можно проследить возникновение кластеров — групп стран, имеющих общие ценности. Такие исследования называют этнометрикой или кросс-культурными исследованиями. В своей магистерской работе я использовала методику Дова Элизура, сравнивая Казахстан, Турцию и Россию. А в диссертационном исследовании на соискание кандидатской степени я адаптировала методику Хофштеда и включила эмпирические результаты по шести странам: Казахстану, Кыргызстану, России, Украине, Пакистану и Турции.

Кто мы?

Мы — смесь культур и цивилизаций. В исследовании, которое мы проводили 10 лет назад, мы обнаружили кластеры: Россия с Украиной, Турция с Пакистаном, а Казахстан с Кыргызстаном. Причем, в Кыргызстане как раз тогда произошла первая революция, и у людей были обеспокоенные настроения, из-за чего мы увидели разницу между нашими странами в параметре избегания неопределенности. Однако, следует заметить, что диагноз по одному исследованию мы ставить не можем. Нужна обширная выборка и анализ в динамике. Я исследовала не так много людей, опрос был проведен среди студентов магистратуры. Что мы видим в динамике?

При коллективизме в обществе больше лояльности, в обмен на то, что группа вас защищает. Нам казалось изначально, что Казахстан — более коллективистская страна, но параметр индивидуализма был достаточно высок. Однако, скажем, в Турции он был еще выше.

«Байлығың — бір жұттық» и другие установки кочевого общества

В последнее время меня занимает тема женского лидерства. Я начала с изучения того, как воспитание в семье влияет на женское предпринимательство. Есть данные о том, что в тех обществах, которые изначально вели оседлый образ жизни, больше предпосылок для культуры предпринимательства. Говоря о нашей стране, неслучайно мы даже в разговоре упоминаем предприимчивость южан — ведь именно на юге издавна была культура больших городов и торговли. Что касается кочевых культур, здесь больше проявляется коллективизм, зависимость от родни в резко-континентальных условиях. От этого берет корни наша «неконфликтность, терпение» — качества, которые культивировались в течение 20 веков кочевой цивилизации. Наша история и условия жизни не могли не повлиять на наши ценности и паттерны поведения. Кто-то называет это менталитетом, но мне не совсем нравится этот термин, так как менталитет подразумевает данность, которую нельзя изменить. Я предпочитаю говорить о цикле ценностей, который предшествовал появлению той или иной модели поведения. В народе кристаллизовались ценности, которые помогали выжить, в том числе, в наших непростых климатических условиях.

Здесь смысл не в том, чтобы оправдывать наши неудачи погодными условиями. Мы должны понимать, откуда в нас это, чтобы мы знали себя, свои сильные и слабые стороны и, самое главное, решили, что нам нужно сохранить, а от чего уже следует отказаться. Мы часто критикуем культуру тоев, той-бизнес, как нечто порочащее. Да, это нерациональное поведение, тяга к «показухе» в том числе подрывает экономику многих семей. И если раньше это можно было обосновать, то сейчас подобные традиции не имеют рационального смысла. Кочевнику не оставалось особого выбора: или вы закатили пир на весь мир и ваше имя осталось в истории, или следующий джут скосит половину вашего скота. И здесь важно понимать причины этой иррациональности в нашем поведении. Чтобы понимать, почему мы продолжаем так вести себя сейчас, мы должны знать, почему мы себя так ведем, почему у нас есть антирыночные, антикапиталистические установки. Мы, безусловно, не можем игнорировать наше прошлое, наш опыт. Но давайте из него извлекать то полезное и рациональное, что поможет нам развиваться и идти дальше, и уже отказываться от тех установок, которые себя изжили. Вот еще почему важны исследователи социальных наук.

О гуру и тренерах по лидерству

Сейчас очень много тренеров по лидерству. Я не могу наблюдать это безумие, у нас в стране очень несерьезно относятся к этому феномену. Да, есть какие-то паттерны, закономерности, но нашему обществу всегда хочется получить волшебную таблетку. Поэтому и популярны курсы с «готовым рецептом» для эффективных лидеров здесь и сейчас! Мне от этого не по себе. Любой метод работает в конкретных условиях. На самом деле, исследования по лидерству — очень серьезное направление науки менеджмента. Лидерство — разное, ситуативное и зависит от того, кем вам нужно руководить.

От исследования ценностей к женскому лидерству.

Когда я училась на МВА, я почувствовала на себе солидарность женщин-ученых. Женщинам в науке сложнее. Как и в других профессиях, мы видим, что существуют гендерные стереотипы — «стеклянный потолок» и «липкий пол». Гендерное неравенство в науке особенно сильно было заметно во время пандемии.

У Хофштеда даже есть такое измерение — мужественность (masculinity), женственность (femininity). Мы выросли в очень патриархальной системе. Ценности феминных культур для нас незнакомы. Какие они? Забота, сочувствие к слабым, рефлексия. У меня во время учебы была ролевая модель, моя профессор Азиза Эргенели. На ее лекциях часто были феминистические финалы. Даже при обсуждении концепции утилитаризма, когда разговор зашел про «Русалочку» Андерсена, профессор на сожаления одной студентки по поводу печального финала (в отличие от хэппи-энда в голливудской версии мультфильма) пошутила: «Вот так дорогие мои девушки, если доверишь жизнь мужчине, то от тебя только мокрое место и останется». Для меня это было так незнакомо и необычно после Казахстана, где мужчины на пьедестале, где вся жизнь женщины должна быть посвящена служению мужчине. Оказывается, что женщины не только думают о своих правах, они еще и действуют! Это вызывало уважение. У нас до сих пор живучи стереотипы, что коллективы, которые возглавляет женщина, неэффективны. По сути, я тогда тоже была отравлена токсичной маскулинностью и верила в некоторые из этих стереотипов. Это была моя личная кардинальная трансформация. Поэтому когда я приехала в Казахстан, я тоже стала поддерживать коллег-женщин.

Как можно помочь женщинам?

Что конкретно мы можем сделать, чтобы бороться с гендерной дискриминацией? Увеличивать присутствие женщин там, где принимаются решения. Чем больше женщин на управленческих уровнях, где принимаются решения по предприятиям или государству, тем больше женской повестки. С экономической точки зрения можно внедрять методы гендерного бюджетирования. В каждодневной жизни нужно систематически бороться со стереотипами. Здесь важную роль для популяризации женщин-экспертов играют такие проекты, как Gylym Faces.

Молодая женщина-ректор

Три года я проработала ректором Евразийского Технологического Университета. Перед этим я была заведующей кафедрой менеджмента и маркетинга в СДУ. Мои знания о последних исследованиях в области менеджмента очень помогли мне в работе, в стране наша кафедра была одной из лучших (3 место по стране). Однако, когда мне предложили ректорство, я была в замешательстве, видимо, из-за синдрома самозванца. У женщин, кстати, этот синдром обострен. Эта должность была для меня настоящим челленджем, ведь я могла на практике применить свои теоретические знания. Работать ректором было интересно. Но даже словосочетание «молодая женщина-ректор» у некоторых людей вызывало много вопросов. Нужно было ежедневно бороться со стереотипами, иногда нужно было быть жесткой. Эйджизм, помноженный на сексизм, очень мешает развитию нашего общества. Сейчас я советник президента Алматы Менеджмент Университета (AlmaU), где высоко ценят мой научный и управленческий опыт, и я имею возможность реализовать очень интересные проекты

Роль образования в формировании ценностей

В Евразийском технологическом университете мы открыли Центр инклюзии и прав человека, чтобы изучить роль семьи, общества, школ и университетов в трансформации ценностей. Его возглавила ученая Халида Ажигулова, правозащитница и исследовательница прав человека, с очень активной гражданской позицией. Сначала я и мои коллеги, проректор по академическим вопросам Идрисова Эльмира Кайсарбаевна, сами прошли тренинги по инклюзивному образованию с немецкими специалистами. В этом нас поддержал Фонд им. Фридриха Эберта. Затем мы пригласили для трансформации 30 директоров школ из регионов (Алматинской, Жамбылской и ЮКО). Это мы сделали для того, чтобы показать, что можно трансформировать ценности и работать нужно одной командой. Ценности должны быть инклюзивными.

Секрет в инклюзивном принятии решений

Здесь самое главное — личный пример. Директора школ всегда удивлялись, что я ректор, но отношусь к ним на равных. Я старалась на деле показать, что уважаю их опыт и уважаю их уже за то, что они пришли и готовы учиться. Каждый из нас является профессионалом в своей сфере, никто не может знать всего. Мы одна команда со схожими ценностями. Мы сможем что-то изменить к лучшему только тогда, когда мы друг друга слушаем и даем каждому право высказаться. Например, если в семье мы слушаем мнение ребенка, мы уже закладываем привычку высказывать свое мнение и выражаем уважение к нему.

Это показывает, что принципы касаются любого уровня: семьи, организации, страны. Коллективное инклюзивное принятие решений по важным вопросам делает выполнимость этого решения гораздо эффективнее, потому что люди чувствуют причастность к этому решению. Они лояльны и хотят воплотить его в жизнь. В этом и весь секрет — создать инклюзивную среду. Но на практике у нас до сих пор нет понятия о том, что женщины полноценные члены общества и что в семье какую-то часть обязательств должны брать мужчины. И как ученая-исследовательница, я понимаю, что нужна большая работа в этом направлении.

Гендерное равенство

Женщины оказались самыми уязвимыми во время пандемии. Даже женщины-ученые стали меньше публиковаться. Почему? Потому что весь быт на женщинах, то есть в этом отношении мы должны продвигать модель партнерских отношений, когда муж и жена —партнеры, которые могут договариваться по всем вопросам.

Мы с помощью финансирования от Комитета науки МОН в прошлом году завершили хороший проект по гендерному равенству и усилению роли женщины в политической, экономической и социальной сфере. Это было большое междисциплинарное исследование. Мы объединили социологов, медиа-исследователей, экономистов. Там очень много интересных результатов, вышла отдельная монография, которая включает конкретные рекомендации для государственных органов и международных организаций по сокращению гендерного разрыва.

О феминизме в Казахстане

Когда мы с Молдияром Ергебековым, ученым, исследователем медиа, инициировали проект о роли женщины в экономике, политике и медиа, у него родилась идея о проведении фестиваля гендерного равенства FemАgora. Лейла Махмудова, активистка и очень мощная лидерка феминистского движения в Казахстане и Суюнбике Сулейменова художница и активистка поддержали его, и они провели первый фестиваль в канун 8-го марта в 2018 году. В этом году он прошел в третий раз и вырос до неимоверных масштабов. Я горда тем, что имею отношение к этому фестивалю. Он уникален тем, что объединил исследовательниц гендерных вопросов и активисток из всех стран Центральной Азии: Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана, Таджикистана и Туркменистана. Здесь ученые могут быть по-настоящему полезными в продвижении гендерной повестки.

Я слышу комментарии о том, что феминизм не подходит для нашего общества, с нашим бэкграундом и нашими традициями. Поэтому, когда мы говорим о феминистской повестке, я против того, чтобы делить на ее на казахстанскую и западную. Потому что права женщин универсальны, феминистские ценности тоже универсальны, и те проблемы, с которыми сталкиваются женщины в США, мало отличаются от наших. Пример — движение «Me too» и «Не молчи». Даже самые успешные женщины стали вслух говорить о случаях насилия из своей жизни. И меня радует, что это стало толчком к тому, что наши женщины начали говорить о себе.

Мы стали свидетелями истории Сымбат. Молодая, красивая, образованная девушка стала жертвой домашнего тирана, и ее больше нет в живых. Я уверена, что у каждого из нас, в семье, среди подруг и друзей есть факты бытового насилия. Когда каждый день в Казахстане умирает одна женщина от бытового насилия, как мы можем говорить, что это западный феминизм? Да, возможно, где-то казахстанские феминистки используют методы перформанса, которые некоторые считают провокацией, но это лишь для того, чтобы привлечь внимание к повестке. Я не считаю, что это плохо. А если вернуться к ФемАгоре, то она ценна именно синергией исследовательниц и активисток. Когда они встречаются, они друг у друга многому учатся, и в этом основное отличие женского лидерства: никто не пытается доминировать и быть альфа, для нас важна кооперация и понимание того, что мы можем и должны учиться друг у друга независимо от нашего статуса или рода занятий.

Материнство в науке

У меня дочь, ей 4,5 года. Когда я выходила замуж, я не хотела детей сразу. Мой муж понимал, что это, в первую очередь, решение женщины, мое решение, так как основная нагрузка на маме. Сейчас я очень рада, что у нас родилась дочь, она многому нас учит. Мы с мужем делим обязанности напополам, он очень внимательный папа.

По поводу работающих мам, они бывают самые разные. У меня есть подруга, которая долгое время посвящала себя карьере, но потом на 10 лет ушла в материнство с головой, и ей это очень понравилось. А вот для меня, даже несмотря на поддержку родителей и мужа, материнство — огромная нагрузка. Кроме того, мне очень нравится работать. Поэтому важно, чтобы женщина сама могла сделать этот выбор и сама приняла решение работать ей, или она хочет посвятить себя семье. А государству и обществу нужно с уважением относится к выбору женщины и создавать ей условия для любого из выбранных вариантов.

Вот, кстати, с садиками у нас всё очень даже хорошо. Наши мамы, бабушки работали, и благодаря советскому прошлому у нас в обществе есть понимание необходимости системы детсадов. В этом плане государственно-частное партнерство на примере дошкольного образования — один из самых успешных проектов. Мы оплачиваем 35 000 тенге плюс столько же платит государство. А между тем, садики такого уровня в той же Турции не так доступны большинству.

Проект «Ковид-19 в казахстанских СМИ»

Этот проект мы ведем вместе с моим супругом, исследователем медиа, доктором искусствоведения Молдияром Ергебековым. К нему обратился Фонд им. Фридриха Эберта с просьбой провести исследование во время пандемии. И у нас возникла идея сделать конкурс и объединить исследователей по четырем направлениям.

Во-первых, мы хотели изучить, как происходила манипуляция информацией во время пандемии и роль фактчекинга. Второй блок мы посвятили проблеме бытового насилия во время пандемии. Потому что, к сожалению, во всех странах очень сильно вырос уровень насилия по отношению к женщинам и детям. Они оказались закрытыми в карантине со своими агрессорами, и этот вопрос требовал отдельного внимания. В-третьих, был очень важен дискурс власти во время пандемии. Как велась коммуникация? Как иногда своим молчанием государственные органы спровоцировали ту манипулятивную информацию и вбросы? Даже среди образованных людей со степенями из зарубежных вузов были те, кто верили манипуляциям и фейкам, ссылаясь на недоверие к государству. Поэтому это всё не могло не беспокоить нас, и мы хотели разобраться. И четвертая тема, которую предложил Молдияр, — это искусство во время Ковид-19. Песни, мемы, литература — как пандемия отразилась на искусстве?

Мы получили очень много откликов. Поступило 49 работ, из них мы отобрали 26. Сейчас у нас на руках осталось 20 работ. Все они будут опубликованы на трех языках, что очень важно с точки зрения инклюзии. Мы надеемся в скором времени закончить оформление монографии и надеемся, что полученные данные будут важным инструментом для работы над ошибками.

Казахстанская наука — пациент скорее жив или мертв?

Я в целом оптимистка. У нас всё получится, и вот почему. Мы видим все недостатки нашей системы, и в то же время знаем большое количество людей, которые, несмотря на это, верят в нашу науку и работают. Как сказал Артур Рок, один из наиболее успешных венчурных капиталистов: «Я инвестирую не в идеи, я инвестирую в людей».

Автор благодарит Мадину Абдыкарим за помощь в подготовке материала.