По моим наблюдениям интенсивность обсуждения процессов евразийской интеграции в последнее время ощутимо снизилась. Насколько вообще можно назвать этот процесс живым, все ли в порядке? Или только пресса обходит его стороной?

Действительно, интенсивность обсуждения поутихла и, наверное, это естественное явление, потому волна интереса была, когда создавался Таможенный союз. Следующей волной был момент, когда заработал договор о Евразийском экономическом союзе. А сейчас уже начался более рутинный этап, проект перешел из фазы высокой политики в фазу бюрократической политики. Еще одна причина, почему обсуждение поутихло – все-таки основным бюрократическим мотором является Евразийская экономическая комиссия, и у них была пересмена - сейчас её возглавляет сторона Армении, которую представляет Тигран Саркисян. Плюс произошла существенная смена коллегии, начальников департаментов и их заместителей, потому что все они работают по национальным квотам. Из-за этой кадровой чехарды и наблюдается замедление дискуссии. При этом главная тема, которая сейчас продолжает обсуждаться между участниками союза – это нетарифные барьеры. Тарифные были отменены в 2011 году, когда был введен общий рынок, но остается еще порядка 400 нетарифных барьеров. Среди них есть такие, которые вовсе нельзя отменить, например санитарная и фито-санитарная нормы. Но их можно унифицировать, и это наша долгосрочная цель. В то же время существуют барьеры, которые необходимо устранить. Например, возникают задержки, когда фура может двое суток стоять на границе и оформляться, хотя пошлину уже платить ненужно. Есть также ограничения по доступу к госзакупкам, которых по договору быть не должно. Но на практике все получается иначе. Трансграничные примеры участия в наших госзакупках очень редки. На экспертном жаргоне эти затруднения называются «пылью в колесах», которую нужно просто вычистить. Но даже по политическим указаниям это нельзя сделать быстро. Это многолетняя, скучная работа для комиссий, комитетов, рабочих групп, которые координируются Евразийской экономической комиссией, но фактически в них сидят представители национальных министерств и что-то обсуждают, долго и скучно достигая консенсуса. Последний такой пример – единые налоговые нормы по интернет покупкам. Беларусь хочет, чтобы обложение НДС начиналось с 22 долларов, Россия со 150, но готова несколько увеличить цифру, Казахстан выступает за сумму в 1000 долларов, чтобы не убить зарождающуюся интернет торговлю. Все это модерируется ЕЭК, но по факту это диалог представителей федеральных таможенных служб, министерств финансов, министерств экономики и других, где есть свои интересы.

Но общая заинтересованность участников в ЕАЭС на фоне последних геополитических сложностей никуда не пропала? И кому в нынешних условиях она нужна больше?

Тут важно уточнить категорию, о которой мы говорим – это население, элитные группы или политическая элита. Что касается населения, мы ежегодно ведем исследование «Интеграционный барометр», в котором замеряем его общее настроение. И мы видим, что из года в год люди позитивно относятся к интеграции. В России в последний год был 78% уровень поддержки, в Казахстане 80%, в Беларуси 60%, в Армении 56%, а в Кыргызстане и вовсе мы насчитали 86%. Но говоря об этих цифрах, нужно вот что иметь ввиду: когда людей спрашивают, как они относятся к интеграции, они отвечают, что горячо поддерживают её и это в некотором роде аванс для проекта. Они думают, что в перспективе от этого будет польза, да и вообще нужно жить в мире. Когда европейцев опрашивают по такому же принципу, только 50% отвечают положительно, потому что они оценивают уже результаты процесса. По элитам такого «градусника» нет, поэтому мы можем лишь экспертно судить, понятийно. Есть ощущение, что среди них заинтересованность в евразийской интеграции значительно меньше. Если взять Казахстан, то есть фактор отношений с Европой и США, есть Турецкий и Китайский векторы, все это тоже очень важно. На уровне высших лидеров есть поддержка, но есть четкое понимание, что Евразийский союз должен оставаться на уровне экономического концепта и не выходить на уровень единого парламента и всего остального. Но на фоне разлада в отношениях России с Западом и общего экономического кризиса уровень поддержки интеграционного проекта элитами наверняка еще дополнительно просел. Зазоры внутри союза еще появляются, потому что во времена кризиса всегда увеличивается склонность государств к протекционизму – они стараются защититься и переждать не лучшие для себя времена. Есть еще одна опасность: мы только что закончили большое исследование международного опыта региональной интеграции. У нас есть огромная база данных, в ней 60 с лишним организаций и по каждый собраны до 130 количественных параметров. На этой основе мы сделали эконометрику, и пришли к очень интересному выводу. Он звучит тривиально, собственно он и есть тривиальный, просто мы его подтвердили: региональные организации более уязвимы на ранних стадиях развития, то есть в первые лет 10 своего существования. Тогда они склонны не то чтобы разваливаться - на самом деле в небытие уходит очень мало организаций - но есть большой шанс, что с уровня активного организация перейдет на уровень дискуссионного клуба или даже станет зомби. Есть у нас и такая категория. Они, как правило, производят много шума, но не приносит реальной пользы. После 10 лет эта опасность резко снижается, появляется позитивная инерция. Поэтому в первую декаду организацию нужно всячески беречь, не жалеть на неё финансовых средств и, что самое важное, кадровых ресурсов. Важно не сделать из неё место почетной отставки для чиновников. Туда нужно делегировать реально функционирующих, активных и умных людей.

А сейчас, на ваш взгляд, этот институт – не место почетной отставки?

Первый кадровый посыл, который был сделан Евразийской интеграцией, был очень позитивным и живым. По большому счету, все так и есть сейчас, состав живой, активный, заточенный на реализацию повестки дня, но первые ласточки, пусть они маленькие и робкие, уже появляются.

Перед этим вы говорили об усилении протекционизма, что совершенно естественно может повлечь за собой рост напряженности в отношениях между участниками союза. Ожидаете ли вы этого? И какие институты нужно создать или усилить, чтобы снизить количество и накал торговых споров?

Мне кажется, мы сейчас входим в действительно непростой период для евразийской интеграции и её институтов. Опасность протекционизма в самых разных ипостасях здесь становится абсолютно реальной. Что касается институтов, все они уже есть. Если какие-то споры не могут быть урегулированы между представителями национальных министерств, вопросы поднимаются на уровень вице-премьеров, а если и на нем не удалось достичь компромисса, то их рассматривают уже премьер-министры, а потом и высший уровень президентов. Для их разрешения есть и политическая воля, она может быть уже не так ярко выражена, как это было в 2011 и 2012 годах, но это нормально, это эволюция институтов. Просто на высший уровень нельзя выносить вопросы технического характера, их нужно решать на максимально низких уровнях.

А существуют ли риски, что весь интеграционный проект заморозится?

Риски есть, первый из них – это протекционизм, второй – макроэкономический, у каждого из нас резко стало меньше денег, соответственно появились бюджетные дефициты. Плюс стало меньше взаимных инвестиций, потому что хозяйствующие субъекты начали сосредотачиваться на своих внутренних рынках, на удержании доли. Что любопытно, старые инвестиции не выводятся – все, что уже было заведено в страны, остается там. Причем появляющаяся прибыль реинвестируется там же. Но новых и масштабных проектов нет, сейчас всем не до этого. Третий риск, который нужно отметить – это институциональный. Все институты еще молодые, им нужно встать на ноги, и это касается не только экономической комиссии, но и суда ЕАЭС, который только недавно начал свою работу. Панацеи от этих рисков определенно нет. Нужно подготовиться к многолетней технической работе, потому что интеграция сама по себе скучный процесс, не очень интересный для людей и прессы. И еще хвататься за возможности, которые появляются у нас случайным образом – за тот же проект Шелкового пути. Он достаточно быстро переходит из стадии заявлений на стадию расчетов, но он еще не дошел до стадии конкретных инвестиций. Но и тут есть свои условности. Мы сейчас делаем большой проект по расчету инвестиционной привлекательности разных транспортных проектов. И представьте ситуацию: Казахстан и Россия не координируют свои действия по этим проектам. Сейчас уже, конечно, создаются двусторонние площадки под эгидой Евразийской экономической комиссии. Но все равно нужно сделать так, чтобы приоритизация коридоров была общая, инвестиции были скоординированы и чтобы мы выступали единым фронтом перед Китаем, это на самом деле выгоднее.

На мой взгляд, одним из главным инициатором создания союза была Россия, которая исходила больше из геополитических предпосылок, и в меньшей степени экономических. Но опять же, я очень много читаю российскую прессу, и замечаю, что ни в медийной, ни в политической среде сейчас особо не говорят об интеграции. Насколько, как вам кажется, России вообще нужен этот проект и насколько она намерена его продолжать? Ведь во многом от интенсивности её участия зависит активность союза.

Вы правы, что у России есть очень сильный геополитический и военно-стратегический интерес в этой интеграции. Но экономические вопросы тоже присутствуют. Во-первых, России интересно расширение рынков. Конечно, для малых по размеру экономик это критически важный момент, взять Казахстан и Беларусь. Но, тем не менее, рынки участников союза обеспечивают России приемлемые условия конкуренции, и это интересно. И тут еще вот на что стоит обратить внимание: две трети всего российского экспорта – это нефть, газ и металлы. Все это идет в Европу и Китай. Но её экспорт с высокой добавленной стоимостью концентрируется на странах СНГ, а для машиностроительного и аграрного секторов там есть серьезные барьеры. Поэтому совершенно неслучайно доля несырьевых товаров в ЕАЭС в несколько раз превышает долю несырьевых товаров в товарообороте со всеми странами. Также у России есть инвестиционные интересы. В своих мониторингах мы стараемся развенчивать мифы, один из которых – реальный размер вложений в страны ЕАЭС и СНГ. На самом деле он в 2-4 раза превышает те цифры, которые мы видим в официальной статистике. Если правильно определять конечных бенефициаров и инвестиции, которые идут через Кипр, Вергинские острова, то Россия была и остается крупнейшим инвестором в Украину, Казахстан, Беларусь, Армению. И это рентабельные инвестиции, которые ей нужно защищать. Плюс, нужно готовить площадки для новых инвестиций в ту же энергетику и гидроэнергетику. И для всех этих вложений нужна благоприятная политическая среда. Наверное, стоит еще упомянуть китайский и европейский факторы. Сейчас пошла работа по торгово-экономическому соглашению с Китаем, и здесь, как я уже говорил, выгоднее выступать единым фронтом. Рано или поздно аналогичный документ будет заключен с Европой, когда кризис поутихнет. По моим прогнозам такое соглашение может стать реальностью к 2025 году, на самом деле это не такой большой период ожидания для таких соглашений. Опять-таки, в этом процессе будет велика роль Беларуси и особенно Казахстана, как крупнейшего экспортера в Евросоюз.

Еще многие эксперты стали говорить о том, что Центральная Азия находится на пороге серьезных политических сдвигов, когда будут меняться президенты, институты и группы элит. Как вы считаете, устоит ли ЕАЭС в этих условиях?

Я убежден, что устоит. Но допускаю, что на каком-то этапе его сила может ослабнуть. Два фактора подводят меня к этой мысли: во-первых, это тесная ткань взаимодействия людей и предприятий из всех стран союза. Это происходит на уровне обмена товарами, услугами, капиталом, рабочей силой. Наш регион является мировым лидером по трудовой миграции. Плюс, в нашем регионе потрясающая плотность семейных связей, действительно потрясающая. И на Западе этот фактор всегда недооценивают. Не стоит забывать еще и о распространенности русского языка, как объединяющего фактора. Все это - прочнейший фундамент. Политические кризисы, какой бы силы они не были, скорее всего, не разрушат его. Но удар нанести могут. Во-вторых, мы наблюдаем за международным опытом, за примером МЕРКОСУРа (субрегионального торгово-экономического союза, куда входят Аргентина, Бразилия, Парагвай и Уругвай - V), деятельность которого нам показывает, что такие региональные интеграционные союзы, построенные на здоровой основе, выживают в таких условиях, но при этом плотность торговых конфликтов, войн и разногласий в них все же увеличивается. Мы можем войти в период интеграционной неустойчивости, реальный риск есть, но я не думаю, что до этого дойдет. Оптимизм внушает та же торговля – на общем уровне она просела у всех участников союза, но процент торговли внутри ЕАЭС растет уже второй год подряд. В 2013 году на него приходилось 8-9% всего оборота каждой страны, в 2014 – 12%, а в 2015 году уже больше 13%. Получается, что ткань внутренней торговли более крепкая, чем внешней.

Фото с сайта www.dw.com