---

Разговор происходит в так называемой гостевой VIP-зоне кинотеатра. Помещение демократичное – стол, диванчик и стулья. Со стены улыбается большой портрет Депардье. С автографом. Реквизита для того, чтобы здесь поговорили о кино – достаточно.

---

Как люди из Facebook приходят в кино

Ромашкина: Бауржан Камалович, давайте поговорим о кинофестивале Clique, который вы только что провели. Вы довольны тем, как он прошел? Все ли билеты раскупили?

Шукенов: Можно было сделать и лучше, и мы будем стараться делать лучше. Но основными результатами, конечно, довольны. Главное – мы хотели увидеть того зрителя, которому нужно это кино. И мы поняли, какой он. Сам фестиваль - идея молодых ребят – Бориса Байкова и моей дочери Наргиз. Это они еще до Каннского фестиваля лелеяли эту идею – строго отслеживали все фестивали, смотрели картины, потом связывались с их правообладателями и вели переговоры. Мне бы даже в голову не пришло такой фестиваль организовывать. Это кино – не прокатное абсолютно. Проблема в том, что после этого сложно смотреть развлекательное кино – ты заходишь в зал, смотришь первые минуты и уже знаешь, что будет дальше. Мне, как человеку, который смотрит кино постоянно, было интересно – как это сделано, как построены диалоги….

Ахматова: Вы говорите, что Clique показал вам вашего зрителя. Я видела журналистов, критиков, киношников…

Ромашкина: Люди из Facebook.

Ахматова: Люди из Facebook. У Борецкого это все больше 45+, женщины в парчовых платьях, а кто ваш зритель?

Шукенов: Меня поразила молодежь, технари – те, кто снимает кино, их было много, они целыми группами приходили почти на все фильмы. Были люди постарше – они благодарили. Неловко было принимать эти благодарности, но приятно. Нового зрителя я не столько увидел, сколько почувствовал.

Ахматова: Перед тем, как такое авторское кино приходит, происходит какой-то процесс – что-то надо прожить, переосмыслить, что или кто подготовил эту аудиторию? Ведь залы были полными. Не три зрителя и киномеханик в будке.

Шукенов: Это люди из Сети. Я думаю, интернет подготовил. Ведь люди приходили и знали, куда они пришли. Например, «Бердман» Иньярриту. Мы об этом показе объявили всего за четыре дня и люди стали скупать билеты. Это достаточно подготовленная публика к тем фильмам, которые показывались.

Ахматова: Возможно, пошли на режиссера, который плохого не снимал.

Шукенов: Бывает и на Вуди Аллена приходит совсем немного людей, а тут такая реакция. Ее надо изучать - знать и понимать механизмы, которые приводят из Сети людей в зал. Для меня это заоблачные вещи – как молодые понимают это все? Это невероятно.

Ахматова: Вы же есть в Фейсбуке, интегрировались уже, скажем так.

Шукенов: Проблема в том, что мне тяжело это воспринимать, я уже человек в возрасте, мне реально уже под 60 лет! Тяжело это все осмыслить. Мы воспитаны иначе - мы привыкли все держать под контролем, если ты не держишь что-то под контролем, есть сомнения. Вдруг что-то сорвется. А молодежь, видимо, не очень циклится на этом рюкзаке за плечами.

Ахматова: А кто завел вам аккаунт?

Шукенов: Я вот сам сейчас думаю – и как меня туда занесло? Наверняка – дети. Они меня еще в Живой Журнал агитировали: «Пап, зайди туда, посмотри». А я вообще не понимал, о чем это. Но теперь Фейсбук – уже не просто что-то развлекательное. Это - работа, надо быть в курсе – читать отзывы, статьи. Не дай бог, где-то вылетел. Я своих киношников всех ругаю – заведите странички!

Сценарист Звягинцева безудержно перепил

Ахматова: На фестивале был заявлен единственный гость – сценарист Олег Негин, его анонсировали вместе с фильмом Андрея Звягинцева «Левиафиан». Фильм, как я понимаю, не по вашей вине, так и не показали, но Негин приехал. У меня в связи с этим два вопроса – зачем? И второе - что случилось такого, что мастер-класс Негина отменили с формулировкой о том, что человек пребывает в «нестабильном психофизическом состоянии»?

Шукенов: Добавить к этому нечего абсолютно. У ребят была идея привезти этого сценариста. Андрея Звягинцева знают все. Негин был в авторах сценария к трем его фильмам. За сценарную разработку «Елены» он получил премию SUNDANCE. За сценарий к «Левиафану» - приз Каннского кинофестиваля. Естественно с человеком, который написал эти сценарии, было бы интересно встретиться и поговорить, но человек оказался такой… безудержный просто.

Ахматова: Так что случилось?

Шукенов: Ну, что случилось… Перепил. Ребята планировали его встречу со студентами. Потом посмотрели на то, как он себя ведет… Я-то с ним вообще не общался. Но он оказался не сдержан в выражениях. Понимаете, у нас так не принято. Они решили – мало ли чего он выкинет. Конечно, можно было раздуть из этого скандал, в таком состоянии он мог аудитории много чего рассказать и наговорить. Собственно, он и говорил, и про съемки, и про «закулисье». Была бы бомба международного масштаба. Но мы решили – ладно. Для нас важнее другое. Фестиваль.

Ахматова: То есть, он вообще не просыхал, пока тут был?

Шукенов: Ну, практически.

Ахматова: И вы его первым рейсом отправили домой...

Шукенов: Ну, если бы первым! Он же на него опоздал. Да много было нюансов. Самое интересное, что никто нас не предупредил, что он может быть таким. Если бы я хотя бы краем уха услышал такие вещи – отменили бы его приезд. Но ничего. Я считаю, что в каждом фестивале таких моментов много. Да, это действительно неприятно, но главное – это кино.

Ахматова: Так все-таки «Левиафана» покажут?

Шукенов: Это сложный вопрос. Видимо, там настолько все непросто…

Ахматова: Как вы думаете, почему такая реакция? Да, судя по синопсису, «Левиафан» поднимает целый спектр социальных проблем, о которых неудобно говорить в сегодняшней России. Но Звягинцев ни в одном из своих фильмов не миндальничал. И в «Елене» это тоже было видно. А «Левиафан» уже и перемонтировали, убрав всю нецензурную лексику.

Шукенов: Фильм должен был пойти 16-го ноября в России, потом его перенесли на февраль, честно говоря, настроение тех, с кем мы разговаривали по картине, в какой-то момент резко поменялось. Я просил режиссерскую, ни в коем случае, не купированную версию. Они писали, что дескать, да, Казахстан – суверенная страна, и в ней будет идти только режиссерская версия. И когда уже надо было доставлять копии, они пропали. А потом пришло письмо, в котором они писали, что не могут пока нам дать фильм. Мне кажется, все-таки это связано с какими-то политическими вещами.

«Французы нам говорят: «Вы снимаете или голимый арт-хаус или блокбастеры»

Ахматова: Недавно я позволила себе написать отзыв о фильме, который я не досмотрела. Это вообще не в моих правилах. Это фильм «Хозяева» Адильхана Ержанова. И я там частично поднимала такую тему - не редкость, когда не признают собственных режиссеров в своей стране. Они уезжают на фестивали, собирают там награды, приезжают и чувствуют, как к ним меняется отношение. И многие дебютанты живут этими настроениями и, снимая картину, метят сразу в Канны или Берлин. Мне кажется, подход не здоровый – ты же снимаешь кино не для трофеев, а для зрителя. Вам не кажется, что наши режиссеры стремятся не к казахскому зрителю, а к международному жюри?

Шукенов: Это, наверное, самый сложный вопрос. Трудно залезть в голову к режиссеру и понять о чем он думает. Мы думаем о кассе, о зрителях, думает ли он об этом – непонятно. Потом самая большая проблема – незнание своего зрителя. Вот мы каждый день на передовой – и то его не знаем, и наш режиссер всегда уверен, что его умное кино здесь не поймут. А потому что он действительно не знает своего зрителя. Он знает, что на хороший мультик идут семьями, а на действительно интересное кино – не уверен. Французы удивлялись – у вас, говорят, ребята, проблема в том, что снимаете или голимый арт-хаус, или блокбастеры. А кино-середины нет. Также в России. А ведь между двумя крайностями должно быть много кино о сегодняшнем зрителе, о его проблемах. Необязательно должна быть трагедия общевселенская или общеказахстанская. Понятно, что они хотят своими фильмами сразу эту каменную твердь раздавить…. Я понимаю, как это тяжело. Но проблема в том, что смотреть это никто не будет. Поставь завтра «Хозяев» в прокат – придут по 2-3 человека.

Ромашкина: А на «Уроки гармонии» (Эмира Байгазина -V ) пошли?

Шукенов: Ну, ставили же мы фильм. Вообще мы чего только не делали с ним, анонсировали, в Фейсбуке ругались. А в зале сидело 7-8 человек. Максимум – 15.

Ахматова: Передержали.

Шукенов: Да, он немного перегорел по срокам. А я посмотрел его три раза! Нет зрителя своего. И вот такой режиссер приезжает на любой фестиваль - у него толпы народа, интервью, и его ставят в прокат. Как «Нагиму» Жанны Исабаевой, например, в Париже. И простые люди ходят на это кино. А вот мы запускаем «Нагиму» и я сижу и думаю – ну, кто на него пойдет? Хотя и прессы было достаточно – информация о картине была у людей. В этом проблема. И смысл этих фестивалей в этом – чтобы видели, что есть другое кино и оно – искусство, и так к нему и надо относиться. Об этом надо говорить все время. Мы забыли, что кино – это искусство.

Ахматова: Вы помните такой случай, чтобы и зритель и понял, и кассу собрали, и кино умное? У нас сейчас ситуация - если тебя ругают и три человека в зале - это модно, значит, ты хороший режиссер, непризнанный, почти гений. А что-то посередине…. Турсунов? Что еще у нас еще собирает залы?«Рэкетир» ?

Шукеев: «Рэкетир» Ахана Сатаева очень хорошо собрал - 1 миллион 200 тысяч долларов – на 36 копиях. Но он и на развлекаловку не претендовал. Он смог найти какую-то струну. Но в основном - тот самый разбег, или «Келинка» или арт-хаус. Арт-мейнстрим – самый сложный жанр, в таком жанре еще никто у нас не снимал, чтобы это было действительно серьезное умное кино, и оно могло бы привлечь людей. Если такое кино появится, это будет бомба для всей нашей индустрии.

Вообще все начинается очень глубоко, со сценария. У нас такого не делают, только в Голливуде, наверное, и еще французы. Кстати, многие французы говорили: давайте мы поживем у вас, напишем классный сценарий, Венсана (Касселя – V) привезем, чтобы снялся. Им так у нас все нравится!

Мы пока не умеем. Режиссер не может заставить работать актеров, сценарист – продумать сценарий, продюсер – найти нормальных денег. И на выходе мы сидим в кинотеатре и думаем: «Блин, что там со звуком? Елки зеленые!» А зритель уже привык к технологиям. Он увидел наше кино: там что-то «бу-бу-бу», он больше не пойдет. Весь мир как-то уже работает, и тут врываемся мы со своим позорным пост-продакшном.

Другой момент – мы все это потом не можем продать. Эти деньги должны возвращаться в киноиндустрию. А у нас что может вернуться с позорного проката? Менеджер кинотеатра сидит и говорит: «Хозяева»? Не надо мне этого кина». Вот где проблема. На телевидение режиссеры тоже пробиться не могут. А если пробился, ему говорят – мы твою рекламу покрутим три дня, она весь твой фильм вместе с потрохами стоит. Поэтому никто ему не заплатит. Интернет -продаж вообще нет. Рынка авторских прав нет. А это все составляющие индустрии – с самого низа доверху, если этого нет, или на каком-то этапе пробуксовывает, то получается то, что мы сейчас имеем. Я вот даже не могу назвать актеров, которые бы снялись в фильме и сделали бы ему кассу, а это тоже киноиндустрия – формировать кумиров.

Святослав Рихтер и Белорусский хор в Кызыл-Орде

Ахматова: Бауржан Камалович, можно я вас спрошу: как вы вообще пришли в мир кино?

Шукенов: Я учился в Питере в Институте культуры, это тысячу лет назад было. Там готовили, как мы сами смеялись «министров широкого профиля». Это был самый идеалогизированный вуз. Я окончил его в 1981 году. Он готовил пропагандистов коммунистического строя. В чем преимущество того образования: они давали широчайший спектр того, что должен знать идеолог.

Ахматова: Это как у священников, у них тоже хорошее образование.

Шукенов: Да-да. У меня - музыкальная специальность, я дирижер. И к этому всему прилагается огромный спектр того, что должен знать режиссер. Раз. И как культпросветчики мы должны были знать, как людей затащить в клуб. Элементарная вещь. Для этого я должен был знать теорию марксизма-ленинизма, диалектический материализм, историю партии, историю музыки, историю кино, историю костюма, историю русского искусства, историю зарубежного искусства. Что там еще…

И когда ты живешь в Питере и видишь живого Мравинского в филармонии, а сдаешь экзамены в Русском музее, это естественно оставляет свои следы… Я тогда был молодой, и все это так классно ложилось. Тогда был советский прокат и тогда же на наших глазах он умер. И последнее, что мы смотрели в кинотеатре, был «Сталкер». Ничего в этом не понимал. Но когда в тебя это все впихивают, оно каким-то образом начинает прорастать. И ты потом к этому возвращаешься и начинаешь понимать, что тебе люди вообще говорили. И когда начался подниматься кинопрокат, то акционеры компании, в которой я тогда работал, сказали: «Слушайте, вот же сидит товарищ, ну-ка давайте». Вот так и пришел в кино. Я был директором Государственной Кызыл-ординской государственной филармонии. В лет 27 меня бросили на этот участок, сразу после Питера. Тогда была очень интересная система - государственный всесоюзный гастрольный график. Когда по графику приезжали музыканты из всех республик. Было как: он приезжает, ему отметочку вставят, что он отработал и уехал.

Ахматова: Не выступив?

Шукенов: Был такой грешок. Директора филармоний были гениальными людьми, они одни из первых кто внедрил рыночную систему концертов. Я был среди них самый молодой, и они меня учили: "Слышь, вот этот там приедет, ты там особо не парься с ним, пусть едет, мы тебе поможем с вот этим. Перевыполнишь все планы и сиди, плюй в потолок". И тогда мне мое образование не позволило просто так этих людей отправлять. А у нас даже нет концертной площадки. И мы стали искать – где сделать концерт скрипача. Нашли маленькое помещение. Хороший такой зал в Доме политпросвещения. И мы просто начали продавать билеты, объявлять об этом, говорить. Вдруг люди нашлись, которым это было интересно. Давали объявления в газету «Путь Ленина», которую читали все поголовно. И вот так потихоньку пошло. Так пошло, что Кызыл-Орду любить начали. Однажды к нам приезжал Белорусский академический хор. В июне, когда студентов нет, страшная жара. Но они звонят: вот надо, есть гастрольный график. Что с ними делать? А там человек 50. Спрашиваю: «А что в программе?» Они говорят: «Всенощная Рахманинова». Уникальная вещь, которая в Совке никогда не исполнялась, потому что запрещено было ее исполнять. Я про нее слышал. Белорусский хор.

Ромашкина: Диссиденты какие-то!

Шукенов: Это только-только началась перестройка. Пошли к батюшке. Выходит молодой такой парень. Я: «Батюшка, концерт сегодня. Знаете, что будут исполнять? «Всенощную Рахманинова». У него такой взгляд был, до сих пор помню. Вы, понимаете, это «Всенощная»! Он говорит: «Какая жалость, у меня крестины в это время. Но я если сам не приду, всю паству позову». И перед началом концерта смотрю: потянулись бабушки в платочках, толпами идут к нашему театру и зал полный. Какой это был аншлаг! И в конце пришел наш батюшка во всем одеянии с огромным букетом. В те годы я понял, что людей можно везде найти.

Ахматова: А вы говорите, что Фейсбук не понимаете. Технологию-то еще когда освоили.

Шукенов: Или концерт Святослава Рихтера. Об этой истории вообще мало кто знает. Ему было нельзя летать из-за высокого давления, и он из Парижа приехал в Москву, и должен был ехать в Японию и он сказал: «Ребята, давайте так: я поеду на машине и везде, где буду проезжать, буду давать концерты». Это фантастика. Никто об этом никогда не писал. У нас на территории области он был три дня. Он давал концерты на Байконуре, Кызыл-Орде, потом в Шымкенте. Затем доехал до Владивостока и на пароходе его перевезли в Японию.

Ахматова: Это - потрясающая история.

Шукенов: Это был уникальный концерт, опять- таки летом. Мы боялись: как мы людей соберем. Но зал был битком. Рихтера сопровождали машины ГАИ, два врача, один администратор. Он ездил на «Ниссан Патроле». А мы тогда джипов вообще не видели. Это были 80-е. На концерт прилетели люди из Москвы, у нас тогда был прямой рейс Москва-Кызыл-Орда.

Святослав Рихтер очень любил, когда зрители сидят на сцене, и мы отбирали людей, которые соображают в этом деле: педагогов. И для них были несколько рядов на сцене. А как искали для него рояль! Было конечно, здорово организовано. Утром приезжает человек и настраивает инструмент. Мы объездили весь город – инструмента подходящего нет. Нашли в конце концов один, из которого что-то можно было сделать. Привезли в зал. И этот человек начинает такое творить с инструментом! Ну, послушайте, я сам музыкант, я посмотрел на этот рояль, и понимаю, что виртуоз Рихтер не может на нем играть, его надо выстраивать. И я впервые видел, как он обжигал молоточки и инструмент стал другим. Он начал часов в 10, а закончил уже перед началом концерта. Святослав Теофилович его увидел: «Ну что, все в порядке, родной?» «Все в порядке». И дальше мастер летел в Шымкент настраивать следующий инструмент.

Ахматова: Я в самом начале об этом подумала: вы можете консультировать наших молодых режиссеров. Как лучше снимать, как собирать кассу.

Шукенов: Это тяжело, это уже академический труд. Но они приходят. И я насколько могу, говорю, как лучше выпустить кино.

Ахматова: Вы можете, как тот человек лететь впереди и настраивать инструмент. Вы же уже чувствуете, что будут смотреть, а что нет. Когда вы «Уроки гармонии» ставите, вы же понимаете, что вы обрекаете себя на пять человек в зале.

Шукенов: Это самое страшное, когда знаешь, каким будет результат.

Ахматова: Я пытаюсь понять, как бизнесмен может так думать.

Шукенов: Я не бизнесмен.

Ахматова: Но вы вынуждены им быть, просчитывать риски.

Шукенов: В том состоянии, в котором мы находимся, это не бизнес.

Ахматова: А зачем тогда вы это делаете?

Шукенов: Это уже сложный вопрос. Может быть, другого ничего не умею?

Ахматова: Дирижировать?

Шукенов: Кстати, дирижировать! Очень бы хотел, но оркестров опять же нет. С этим же проблема. Это настолько классная вещь – дирижировать. Руководить людьми и слышать раньше них, и заставить их играть так, как ты слышишь. А потом быть настолько им благодарным за то, что они поняли.

Ахматова: Я вам задам «желтоватый» вопрос, но думаю, что читателям будет интересно. Родство с братом (Батырханом Шукеновым - V) – оно вам мешало или помогало?

Шукенов: Я к этому с юмором отношусь. Знаете, у Алибека Днишева был замечательный брат, министр пищевой промышленности КазССР. И вот на официальных мероприятиях его представляли: «Вот Днишев Тимур Мусаевич, он брат Алибека». Он отвечал: «Да что брат! Я сам целый министр!»

Он всегда эмоционально так это воспринимал, но всегда знал, что он мудрее, дальновиднее брата. С любым вопросом мы толпами шли к нему. Звездиться в этом плане абсолютно невозможно, потому что я знаю, насколько это тяжелый труд – быть музыкантом определенного уровня и держаться на плаву. Я иногда думаю: нафиг все это нужно, лучше бы был кем-то другим. И нормально спать не можешь, и сходить в магазин, сесть в самолет. Это реально тяжело. Я вижу, как он летает, он элементарно не может спокойно спать. Может проснуться в 4 утра и смотреть телевизор или уснуть в 10 дня. Дня нас это труд, мы переживаем за каждые удачи и неудачи.

«Мы хиреем!»

Ромашкина: Давайте поговорим о киноиндустрии проката. Два года назад на рынок зашла компания «Интерфильм» и ситуация поменялась. Она стала основным дистрибьютером в Казахстане. Нормально ли это, что у нас таких монстров, как Уорнер, например, представляет украинская компания?

Шукенов: Это сложный вопрос – мне коллег не хотелось бы обижать. Но мне кажется, не должно быть вот такого, когда одна компания - представитель нескольких студий. Если студия хочет работать, она должна сама заходить на рынок и вести свою политику.

Ромашкина: Но Казахстан – слишком маленький для студии.

Шукенов: Я это прекрасно понимаю. Но, тем не менее, Казахстан - такая кино-территория, которая динамично развивается, у нее есть свой зритель, в нее вкладывают деньги и смысл в этом есть однозначно. Но для меня (и об этом я думал довольно долго) ясно, что студийные форматы должны быть представлены самой студией.

Ромашкина: Недавно был слух, что студия XX век Фокс собирается зайти с представительством в Казахстан. Вы слышали об этом?

Шукенов: Приезжал представитель этой компании, потрясающий человек Вадим Смирнов. Он много лет работает в Москве, в Фоксе. Он приезжал к нам и объявил, что здесь открывается представительство и будут работать люди. Я его попросил: «Вадим, если это получится, сделайте здесь представление пакетов Фокса!» Если это получится, это зрелище, это настолько интересный человек по тому, как он показывает кино, как любит его. Киношник, представитель студии должен быть только таким.

Ромашкина: Мне почему интересен выход Фокса на наш рынок. Значит, мы им интересны. Но при этом у нас нет прозрачности, мы не знаем каков оборот в этой индустрии.

Шукенов: Это самая первая беда, которая у нас есть на рынке. Когда рынок закрыт, но он развивается, это у мирового истеблишмента вызывает подозрение: почему? Мы уже к Рентраку подключились (программа Rentrak внедряется в билетно-кассовую систему кинотеатров и в формате почасовой отчетности высылает данные на центральный сервер, находящийся в США – V. ). Но российское представительство Рентрака не хочет отделять наш бокс-офис от СНГ. А там ведь какая штука: миллиард с лишним в год собирает СНГовский, российский рынок. В нем доля Казахстана – примерно 10%. Может в этом причина? Ведь миллиард без 10% это уже не миллиард. Я уже им и говорил: ребята, вы нас в неудобное положение ставите. Когда нас спрашивают про казахстанский бокс-офис, мы ни бык, ни мык, говорим, примерно. Никто не знает, сколько собирает конкретная картина.

Ахматова: А сколько у нас примерно казахстанский бокс-офис?

Шукенов: В прошлом году было около 9 млрд. тенге. Я не понимаю, почему каждый прокатчик, сидящий в Москве, не может отдельно выделить Казахстан для того, чтобы мы посчитали и поняли, что происходит. Украину же сразу выделили!

Ромашкина: Если оставить в стороне Россию, что нам нужно сделать для того, чтобы узнать бокс-офис здесь?

Шукенов: Да росчерк одного пера. Я недавно встречался с министром, нужно 4 пункта: или Рентрак, или ЕАИС, но это программа дороговата. Конечно, лучше Рентрак. Он находится в мировой системе и любой продюсер из Америки может посмотреть сборы. Нужно только выделить в программе отдельно Казахстан.

Ахматова: Вы способствуете сейчас тому, чтобы министерство в ультимативном порядке включилось в этот вопрос. Вы не боитесь гнева коллег?

Шукенов: Дело в том, что для самих коллег это плохо. Закрытая информация нам самим вредит.

Ахматова: Может быть, вам нужно всем собраться и решить этот вопрос?

Шукенов: Да собирались уже.

Ахматова: Тогда в чем проблема?

Шукенов: Корпоративные интересы, чьи-то еще. Но мы уже пришли к тому, что… Во-первых, инвесторы. Мы хиреем уже. Технологии новые, нужны деньги, то-се. Есть инвесторы, которые могли бы зайти в эту отрасль. Но когда начинается разговор: а сколько у вас аренда, а сколько вот это, а какой бокс-офис, а вот вложим мы вот столько денег, когда они вернутся? Но этой аналитики нет. А она складывается только из многолетней статистики. И вот человек хочет вложиться, как в Chaplin, например, я думаю: вот рисковые ребята! Это как в темноту войти и двигаться на ощупь. Я на своем небольшом 14-летнем опыте убедился, что эти технологии очень быстро меняются. У нас уже цифровые проектора первого поколения надо менять. А они у нас простояли три года. Нужно менять систему 3D, сейчас зашли 3 новых системы, у которых освещение лучше.

Про бабушек и волшебные беляши

Ахматова: Сейчас все уходят в мультиплексы. А «Арман» один из кинотеатров моего детства. Вы планируете что-то менять?

Шукенов: Мое единственное желание: привести в первоначальный вид здание снаружи. Убрать входную группу. Но все будет делаться под руководством архитектора, который строил этот кинотеатр. Мое первое условие: «Идите к старику, что он скажет, то и делайте!»

Ромашкина: Главное, чтобы его за эти годы не поработил алюкобонд!

Шукенов: Этого конечно не будет.

Ахматова: Вы сами описываете реалии, в которых надо выживать и это постоянная гонка. Почему вы решили остаться в таком виде?

Шукенов: К вопросу о фестивалях. Да, у нас нет детской площадки, фудкортов и, слава Богу, значит, нужно искать другие формы привлечения зрителя. А вот фестиваль, событийное кино, клубная система – это одна из форм выживания отдельно стоящих кинотеатров. В Алматы их уже нет, мы одни остались.

Ахматова: Вы не идете вместе со всеми. Вы хотите работать в таком хрестоматийном виде? Дух «Армана», дух кино…

Шукенов: Это одна составляющая. Другая: элементарно выжить. Вот бабушки, которые тут работают. Это их дом.

Ахматова: У вас такие хорошие бабушки.

Шукенов: Наша тетя Катя работает с первого дня открытия этого кинотеатра. Тетя Соня пришла сюда девушкой, уже мужа похоронила, для нее кроме этого «Армана» есть дети, внуки, больше ничего. У Багили всего одна запись в трудовой книжке. Она сюда пришла работать и отсюда ушла на пенсию. Майра тут уже тысячу лет работает. Я без них не представляю этого кинотеатра, и они себя без него не представляют. Кинотеатр должен выжить. Благо он расположен в таком месте и у него есть история. Сейчас построят рядом гостиницу, для нас это будет интересно, и фуникулер заработает. Тяжеловато с инвестором. Нужно многое здесь менять, а это деньги. Мы знаем, что мы выживем в любых условиях.

Ромашкина: В 2012 году вышли поправки о том, что фильмы, ввозимые в Казахстан, должны быть переведены на казахский язык. Я так понимаю, это не работает. И как кинотеатры вышли из этого тупика?

Шукенов: Никак. Кинотеатр за это не отвечает, это дело дистрибьютора. Но у нас-то дистрибьюторов как таковых нет. У нас просто операторы Фокса или кого-то еще. Дистрибьютор – это правообладатель, который по закону отвечает за эту норму. Другое дело, что у него нет желания и интереса тратить огромные деньги на технологию дубляжа. Ему проще уйти с нашего рынка и не показывать здесь кино. Давайте так: мы оставляем кино, но дайте нам возможность, чтобы люди смогли посмотреть недублированный, но хотя бы субтитрированный вариант. Этой нормы в законе нет. В итоге получается – не показывать кино мы не можем, потому что кинопрокат стал серьезной социальной вещью. Но и не можем выполнить эту норму. И получается лукавство. Если эта норма войдет в Гражданский кодекс…

Ахматова: Умрет кинопрокат.

Шукенов: Это будет каюк.

Ромашкина: Вы говорили, что ездили к министру. Вы обсуждали с ним это?

Шукенов: Этот вопрос постоянно обсуждается, и сейчас мы движемся в таком направлении: разрешите дистрибьюторам делать субтитры на русском и казахском языках. Давайте сядем с представителями студий и обговорим, какое кино нужно, чтобы было в хорошем дубляже. Это почти весь Диснеевский репертуар, потому что дети читать субтитры не могут. Давайте выделять на это деньги из бюджета. А остальное все на усмотрение дистрибьютора. Должно быть так: я говорю на русском, казахском и английском языках. Я зашел в зал, и я должен себя там чувствовать комфортно. Потихоньку мы к этому идем.

Ромашкина: Вопрос насущный, связанный с едой. Недавно кинотеатры обязали разрешить зрителям заходить в зал со своей едой. Тут двоякий вопрос. Например, я люблю только одну воду, и если на баре кинотеатра ее нет, то я покупаю ее в другом месте и проношу в зал. С другой стороны, я не хочу, чтобы мой сосед ел в зале лагман.

Ахматова: Давайте вообще запретим есть в кинотеатрах! Я бы лоббировала этот запрет.

Шукенов: Бар кинотеатра – это колоссальная подмога, без которой невозможно выжить. По всему миру так. Здесь все должно быть привязано к тому, с каким зрителем и с каким кино мы работаем. Обычно на кино, на котором не пожуешь поп-корн, приходит зритель, которому поп-корн не нужен.

Ахматова: На Вуди Аллене люди ели сосиски в тесте.

Шукенов: Правда?.. Но вообще нужно постепенно переходить к тому: вы поели и попили в фойе, а в зал заходите без еды.

Ахматова: Разделять хлеб и зрелища.

Шукенов: В Корее это не вопрос. С едой их просто никто не пустит. Хотя… Есть такие фильмы, на которые пивасика взял, соленого поп-корна, и сиди… Рай вообще.

Ахматова: Мы недавно пришли в кино, что-то заказали, а нам сказали, что после 6 кухня не работает. И тут я увидела в меню беляши по 80 тенге за штуку, они меня тронули до глубины души. Скажите, кто приходит в «Арман» до 6 вечера поесть беляши?

Шукенов: Вообще у нас кухня только для персонала. Мы кухню грузим, чтобы готовили больше на вечер, но этого не остается. И чтобы сделать еще один заказ, нужно держать еще одну смену. А беляши – это добыча студентов. Эти беляши волшебные. Студенты утром приходят и закупают. Они домашние, булочки готовятся здесь. Повара просто не успевают: они кормят коллектив и студентов, а на вечер уже не успевают.

Ахматова: Теперь все прояснилось. Спасибо вам за разговор.

Ромашкина: Надо пойти купить беляши.