«Обидеть известную личность – это ерунда»

Светлана Ромашкина: На следующей неделе выходит ваш первый полный метр. Вы можете сказать, сколько вы потратили денег на фильм?

Нуртас Адамбай: Точную цифру сказать не могу, но думаю, что около 300 тысяч долларов. Точной цифры нет, потому что мы снимали силами своей студии. Техника наша, сценарий, продюсирование, режиссура – я сам это делал. А самому себе платить глупо.

Светлана Ромашкина: Вас не обвиняли в том, что вы высмеиваете традиции?

Нуртас Адамбай: Мне кажется, что так говорят от недалекости ума. Это же чистой воды юмор. Причем в самом фильме нет и намека на высмеивание чего-то. Наша цель прямо противоположна: мы говорим о том, что нельзя забывать традиции. Нельзя бросаться в поток глобализации без оглядки.

Светлана Ромашкина: Я думаю, после суда над постером задевать традиции становится опасно…

Нуртас Адамбай: После выхода постера я был ярым противником такого творчества, - как они говорят, искусства. Я давно работаю в сфере юмора и понимаю, что шутка шутке рознь. Можно обидеть человека, это ерунда, можно обидеть известную личность – тоже ерунда, обидеть религию или какие-то народные ценности - этого никто и никогда не простит. Мы всегда четко это понимали.

Светлана Ромашкина: Когда вы в КВН играли, вы тоже это понимали?

Нуртас Адамбай: Естественно. Потому что мы тоже были молодые и зеленые и где-то проскальзывали шутки, которые нам навязывали наши московские авторы. Но это с опытом приходит. В нашей команде нет места пошлости и всему такому. Хотя народ –он… такой… У нас как-то в одном скетче девушки в народных костюмах танцевали «гангам стайл» и началась критика. Бывает, что люди не понимают юмора. Часть из них относится к той категории лиц, которая пишет в интернете, что надо быть вежливыми и воспитанными, потом закрывают компьютер, выходят в подъезд и харкают.

Светлана Ромашкина: А было так, чтобы вы пошутили об известном человеке, а до вас потом дошла информация о том, что он на вас обиделся?

Нуртас Адамбай: Какие-то частные случаи были. Например, моя бывшая жена рассказывала про своих подруг, и когда я писал историю про «чаек», то мне не хватало каких-то сюжетов, и я использовал истории оттуда и они, наверное, обижались. Про известных людей – нет, такого не было.

---

Мы единственная команда, которая позволяет себе шутить про нашего президента и нам никто никогда ничего не говорил.

---

Нурсултан Абишевич сам любит юмор и понимает его. Конечно, есть люди, которые говорят: «Как вы не боитесь?» и «Как вы смеете?». Но это персонажи из тех, что предлагали отменить новогодние декорации. Они из кожи вон лезут, чтобы о них говорили.

Мади Мамбетов: Когда взрослый мужчина одевается в девушку, это норма?

Нуртас Адамбай: Это нормально. Это роль, такая же, как роль бомжа или милиционера. Мне писали: «Как тебе не западло играть женщину?» Меня поражает это: когда актер играет педофила, никто ему не говорит - ты козел, а вот когда актер играет женщину, ему говорят «не западло?»! О чем эти люди думают? Ведь у них есть мамы, сестры. Почему считают, что играть женщину отвратительно?

Мади Мамбетов: У тебя как у режиссера и актера есть какие-то табу? Кого ты никогда не будешь играть? И про кого не будешь никогда снимать?

Нуртас Адамбай: Я бы никогда не сыграл человека нетрадиционной ориентации.

Светлана Ромашкина: Шон Пенн в 80-х ненавидел гомосексуалистов, а в нулевых получил Оскар за роль Харви Милка.

Нуртас Адамбай: Но мы живем в другой стране.

Светлана Ромашкина: Но взгляды меняются.

Нуртас Адамбай: Вряд ли взгляды поменяются. Я понимаю, что это не мое, не стал бы играть.

Мади Мамбетов: Ты же понимаешь, что это разные ракурсы одного явления. Все это хорошо укладывается в картину нашего нарастающего консерватизма, в которую однажды не поместятся ни «Побег из аула», ни переодевание в келинку Сабинку. Я боюсь, что здесь нет твердого равновесия – это можно, это нельзя... Начнется с одного «нельзя», а потом - не закроется ли все твое пространство для маневра, ты же все же юморист.

Нуртас Адамбай: Это стеб – показать женщинам как мы, мужчины, их видим. Что касается нетрадиционной ориентации, то у меня никогда не было неприятия или еще чего-то к людям, которые сделали такой выбор. Это жизнь такая. Они же не могут измениться.

Мади Мамбетов: Я неясно выразился, видимо. Мы сейчас не обсуждаем гомофоб ты, или нет. Разговор в нарастающем консерватизме… Ты же отслеживаешь то, что происходит в России. Началось с Милонова, над которым хихикали, а теперь тотальное православие головного мозга, изоляция от всего мира, психология осажденной крепости. Общество не может удерживаться на середине. Или ты толерантен ко всем, или ты сваливаешься в отрицание всего и вся. Для тебя как юмориста не сужается горизонт?

Нуртас Адамбай: Консерватизм не усиливается. У нас в Казахстане мы всегда были консервативными. Если поехать на юг и где-нибудь в Таразе пройтись по городу в розовых штанах, то я понимаю, что может произойти, потому что я оттуда. Однажды я приехал в Тараз вести свадьбу и зашел к бабушке домой попить чаю, а когда вышел, то водитель уехал и я оказался на улице – с ирокезом на голове. Подъехали местные ребята с конкретными вопросами, мне пришлось объяснять, что это роль для телевидения. Это как красная тряпка для быка. Когда прошел суд по постеру, я видел, как многие люди ликовали, что рекламное агентство наказали на 34 миллиона, но я не был в их числе. Потому что они уже понесли свое наказание. Я надеюсь, во второй инстанции этот штраф отменят или облегчат. Правильно или неправильно – другой вопрос. Я познакомился с Дарией Хамитжановой, нормальная девчонка, адекватная. Пожелал ей, чтобы вторая инстанция не была такой суровой. Но зачем было будить медведя, а потом кричать: «Ой, он меня ударил!»

Светлана Ромашкина: Не было соблазна пойти в политику?

Нуртас Адамбай: Иногда возникает, потому что я сам по специальности политолог. Нас учили многому и теперь, когда идет информационная война, я умею различать, где есть доля правды, а где ее нет. Но политика так скучна. Оттого, что депутаты там вещают, сильно ситуация у нас не меняется. Я хочу снимать фильмы, и это может работать куда эффективнее, если в кино вкладывать мысли. Мы в каждый свой проект хотим что-то вложить, мы не хотим, чтобы это была просто клоунада, пустышка. Мы не даем шоу Бенни Хилла. Нам хочется выразить свое видение, свою позицию.

«Несправедливо обвинять нас в незнании казахского языка»

Мади Мамбетов: Ты мне кажешься человеком, который похож на челнок, связывающий разные слои. Вот ты едешь в райцентр к простым людям, а потом - в Астану на пафосное мероприятие…

Нуртас Адамбай: Я ловил себя на этой мысли. Например, я еду в Кызыл-Орду вести свадьбу и оказываюсь в казахоязычной среде. Ко мне подходят агашки солидные и говорят: «Эй, сен казакша солейсын, туда-сюда». Я однажды не выдержал и сказал: когда строились русскоязычные школы, я был маленьким ребенком, а вот вы были взрослыми дядьками, которые могли сами строить школы с казахским языком обучения. Я не виноват в том, что тогда было такое образование. Почему вы, взрослые дядьки, ругаете меня, того маленького ребенка? Может быть, причина в том, что это вы бездействовали? Это несправедливо – нас обвинять в том, что мы не знаем язык. Нас так обучили, я уже мыслю и говорю на русском. А бывает, что попадаю в другую среду, где понимаю, что там к казахоязычному населению другое отношение. И когда слышу «ой, мамбет!», то прошу не употреблять это слово. У меня есть контакты и там, и там. Я не могу принять одну сторону.

Мади Мамбетов: Как ты думаешь, твои фильмы и юмористические шоу проводят мосты между разными слоями общества? Или они усугубляют эту разницу?

Нуртас Адамбай: У нас нет намерения кого-то столкнуть лбами. У нас есть в «KZ-ландии» сюжет про кудалар из аулов, которые не знают что такое айпад, и про городских кудалар. Но мы не делаем это однобоко, не ржем над аульскими – смотрите, они ничего не знают. Мы одновременно показываем, что городские, живя в комфортных условиях, что-то теряют. Они уже не знают, что такое бескорыстные отношения. Они не знают, что такое просто зайти к другу попить чай. У нас же как бывает: если позвонил, зашел, значит что-то нужно. Позвонил: «Ой, брат, как дела?», а потом день выжидаешь, звонишь: «А, слушай…» - ну, чтобы не показалось, что только из-за дел звонишь. А в ауле какие-то истинные человеческие ценности остались, там люди добрее. Поэтому мы за то, чтобы только соединять, сглаживать эти углы, чтобы та и эта сторона понимали друг друга.

Мади Мамбетов: Очевидно, что юмористы обладают определенным острым взглядом. Контрасты между городскими и сельскими - это долгоиграющая тема, она не вчера появилась и всегда будет актуальна. А какие вещи ты подметил в последние 2-3 года? Появилась новая пища для идей?

Нуртас Адамбай: Из последнего, что происходит в нашем обществе: появились такие люди, которые из «грязи в князи». Не те, которые делали деньги на бизнесе в 90-х, или участвовали в коррупционных делах, - а те, которые внезапно разбогатели. Мы хотели сделать таких героев, носящих трико с туфлями, - они когда-то там продали свой участок, который нужен был городу, им на голову свалились большие деньги, но они не понимают, как себя с ними вести, привычки и уклад остались прежними.

---

И вот они носят трико-лакшери, туфли Zilli и едят бешбармак с икрой. Есть такие люди, у которых есть все, но нет вкуса.

---

Светлана Ромашкина: А вы не думали сделать таких героев - детей богатых родителей, которые уходят от ответственности?

Нуртас Адамбай: Усенова имеете в виду? Мне кажется, эти случаи индивидуальны.

Светлана Ромашкина: Но они не единичны.

Нуртас Адамбай: К сожалению. Когда я услышал про последнее ДТП с Усеновым… Человек вообще не понимает, что происходит. Он не понимает, что он натворил. Если бы на его месте был другой человек, то он бы на всю жизнь испугался, что он стал причиной гибели человека, и уехал в другую страну и всю жизнь писал бы книжки на папины деньги и нигде не высовывался. Но этот человек все время появляется. То в баре, то он за рулем, то снова авария. Это вседозволенность. Это когда человек с детства привык к тому, что все ему достается даже не дешево, а просто так. Он всегда знает, что за него кто-то все разведет. Я не буду обобщать, что все такие. У меня есть друзья из известных семей, которые очень воспитанные. Усенов – это частный случай. Вина в воспитании.

Мади Мамбетов: У вас же в семье совсем другая ситуация. Ты же рано стал самостоятельным? Была ли у родителей возможность вас баловать – тебя и твоих братьев?

Нуртас Адамбай: Сейчас мне 33 года и я понимаю, что это даже хорошо, что у родителей не было возможностей нас баловать. Покупая какую-то дорогую вещь, я понимаю, что она того стоит. Я работал, заработал на нее и это кайф. А вот если бы мне кто-то это подарил, то это было бы не так приятно. Мои родители типичные советские люди: мама - врач, отец работал в свое время в органах, потом, когда он не был согласен с каким-то вещами, как там дела делались, он ушел со службы. Стал работать председателем профкома на заводе в Жанатасе. Я всегда понимал, что на каждом из нас – у меня два брата, лежит большая ответственность и что мы должны будем ухаживать за родителями. Помню, как учился в Алматы, жил в общежитии, столовался у родственников. Как это бывает у бедных студентов - расписание: в понедельник у этой тети поем, во вторник у другой, в среду – у третьей. Один раз приехал к тете, и она говорит: «Ты понимаешь, что родители возлагают на тебя большие надежды? Потому что у тебя есть характер и ты должен выстрелить». Я: «Тетя, вы что делаете? Я студент, я не знаю где мне поесть, а вы мне про то, что родители возлагают на меня надежды!» (смеется – Vlast.kz). Сейчас я понимаю, что все трудности, которые были в том возрасте, это хорошая закалка. Главное их преодолеть. Я помню, приехал из Тараза, у меня все одногруппники - алматинцы. На машинах их привозят, кто-то на такси ездит.

---

Я думал: ну, как это возможно приехать в универ на такси и уехать на нем домой? Олигархи какие-то!

---

Я в это время ездил на автобусе. И когда ребята звали меня пить пиво, я говорил: нет, надо разницу сдавать, не могу – а на самом деле у меня просто не было тысячи тенге на пиво. Я ехал по городу, смотрел на все окна и думал: с ума сойти можно, столько окон в этом городе, в каждом свет горит, в каждом что-то происходит! Почему у меня нет квартиры в этом городе? Неужели я хуже всех этих людей? Это дало свой пинок.

Мади Мамбетов: Эта мотивация хорошо сработала. Ты ведь довольно рано обрел славу. Когда ваша команда начала играть в Высшей лиге КВН, и тебя увидели в каждом телевизоре по всему СНГ, тебе сколько было?

Нуртас Адамбай: Года 23. Конечно, КВН очень сильно помог. Даже не в плане раскрутки, это большая школа.

«У меня чуйка работает, я понимаю, где опасян»

Мади Мамбетов: Как жизнь изменилась после эфира на «Первом канале»?

Нуртас Адамбай: Начали узнавать, но все равно узнавали те, кто любит КВН. Не было такого, что выходишь на улицу и все: «О, смотри!». Играя там, я начал понимать, что стоит выходить не на «Первом канале», потому что там тебя покажут максимум 4 раза в год, - может быть, стоит выходить на локальном телевидении, но каждую неделю? Я ушел из команды и начался проект «Казах радиосы». Возник еще «Yellow, Black and White» (комедийное скетчевое шоу, снимавшееся силами российских и казахстанских КВНщиков в 2007 г. в Алматы, - прим. редакции) - там все было хорошо, агашки нас поддерживали, но покоробило отношение москвичей. Они относились к нам как к наемникам. Я себя чувствовал как абориген, которому дали 300 долларов и ты должен бегать, радоваться этому. И когда нам намекнули – ребята, это наш проект, мы вас просто наняли, появилась обида. И хорошо, что так получилось. Сидя там, на концерте РУДН, я думал о том, почему мы должны ждать от них каких-то милостей, и я придумал «Нашу казашу». В течение одной недели я нашел спонсора, сказал ему: «Давай докажем, что наш юмор не хуже». Он поверил мне на слово, - по сути, купил кота в мешке. И когда мы сделали концерт, показали хорошую программу, цель была достигнута. И после этого поперло, канал КТК помог.

Мади Мамбетов: Казахстанский юмор от западного или российского отличается?

Нуртас Адамбай: Мне кажется так: есть такой юмор, который понятен всем.

Мади Мамбетов: А мне кажется, есть вещи, которые существуют в западном, американском, к примеру, юморе, которые у нас никогда не «прокатят». Вот, например, Мерил Стрип в свои 60 читает в одном развлекательном шоу рецепт еды в режиме «секси» - страшно смешно, но я не могу себе представить ни одну казахстанскую артистку, которая могла бы такое сделать.

Светлана Ромашкина: Вот, например, ролик про беш с участием Розы Рымбаевой? Многие его не приняли.

Нуртас Адамбай: Я тоже не принял. Потому что само блюдо не «беш» называется. Нет в языке такого слова. Почему свое национальное блюдо мы называем так? Вообще это называется «казакша ет». Это же не наше слово, если задуматься. А если его еще и популяризировать, то…

Мади Мамбетов: Ну, нельзя Розу Куанышевну обвинять в том, что она популяризирует это слово. Оно уже настолько укоренилось!

Нуртас Адамбай: Роза Куанышевна-то и ни при чем. Ответственность несут те, кто создавал песню. Я бы на такой проект не пошел. Может быть, у меня чуйка работает, я понимаю, что опасян, я понимаю, какая реакция может быть. Если народ не хавает, то зачем? Я же не могу прийти на банкет, где 300 человек, шутить про лифчики и обвинять людей в том, что они не понимают мои шутки: «вот, вчера же я рассказывал о лифчиках друзьям, и было смешно, а вы все тупые, вы тоже должны смеяться».

Мади Мамбетов: К вопросу о самоцензуре и цензуре: а бывало ли, что вас просили что-то убрать из передачи?

Нуртас Адамбай: У нас был герой, аким района, очень смешной. Нам не то, чтобы его запретили, скорее, посоветовали - просто сказали: «ребята, зачем?». В «Побеге из аула» у нас Сапог сказал: «да я на любой работе был бы красавчиком!», - «Что, даже в администрации президента?», - «Да, вообще без проблем». И мы сделали собеседование в администрации президента, где Сапог сидел в темноте и слышал голос президента: «Значит, вы ходите работать в администрации президента?», - «Да», - «И хотите получать 500 тысяч долларов?», - «Да», - «Но резюме вы не принесли, потому что забыли дома?». Нам сказали: «Ребята, давайте уберем, могут не так понять». Я мог бы отвоевывать, но мне не хотелось тратить время, сроки поджимали. Мы хотим этот кусочек найти и выложить в интернет. Думаю, что президент, посмотрев его, только посмеялся бы.

Мади Мамбетов: Ты замечаешь, что у нас как таковой цензуры нет, - у нас «советы»?

Нуртас Адамбай: Ну, у нас восточная страна. Может так и лучше. Потому что я понимаю, что если нам скажут: вы так не шутите, мы из противоречия начнем это делать.

Светлана Ромашкина: Что было самое сложное при исполнении роли Сабинки? Грудь? Каблуки?

Нуртас Адамбай: Грим, костюм, утягивающие трусы, лифчики. И эти ногти, это же вообще невозможно! Кто-то звонит, ты даже не можешь трубку взять, нажать на кнопку. Сложно было вставать в 4 утра, потому что днем в ауле жара и снимать невозможно. Мы снимали в жестком режиме. Ни минуты простоя. Сняли одну сцену, тут же готовим вторую. Все жаловались, особенно казахфильмовские ребята, которые не привыкли к такому ритму. У них отснял, потом покурил, поговорил, обсудил, потом съемки. А когда снимаешь на свои деньги, то все быстро-быстро.

Светлана Ромашкина: С вами наши феминистки общались на тему Сабинки?

Нуртас Адамбай: Меня куда-то приглашали на встречу каких-то келинок, но я не пошел. Кстати, есть люди, которые серьезно восприняли тему, были призывы воспринимать проблему келинок серьезно, писали нам благодарственные письма: спасибо, что поддерживаете келинок. Были такие письма: смотрю передачу, плачу, вспоминаю себя. Мы даже хотели в рамках пиара фильма провести официальный митинг в поддержку келинки Сабинки перед акиматом. Мы понимали, что все СМИ придут и бесплатно об этом напишут. Но не успели, решили уделить больше внимания фильму.

Светлана Ромашкина: Так есть проблема келинок или нет?

Нуртас Адамбай: Сами келинки не считают это проблемой. Мы ездим в Шымкент, Тараз, мы видим, как они шуршат. Для них это нормально, у них нет обид на мужей. Едешь на север, там естественно, все по-другому. Мы же в фильме все утрируем. Мы взяли Сабинку из города и поместили в аул.

Мади Мамбетов: Работая над картиной, ты обращался к кому-нибудь за советом? Например, к Аскару Узабаеву, он же тоже бывший КВНщик?

Нуртас Адамбай: Никогда. Потому что я не привык. Не потому что я сноб и чужое мнение мне неинтересно. Просто я боюсь, что чужое мнение может повлиять на меня. Аскарик звал меня на «Осторожно, корова!», но я не пошел. Не понравится мне, ну что, он изменит что-то? Нет, подумает, что это я дурак. Это как в фильме «Полночь в Париже», когда главный герой встретил Хемингуэя и попросил прочитать его рукопись. Хемингуэй ему ответил: «Если мне книга понравится, то я тебя возненавижу, а если не понравится, то…». Я собирал обычную фокус-группу и смотрел на ее реакцию.

Мади Мамбетов: Ты доволен фильмом?

Нуртас Адамбай: Ну как доволен? Я сейчас смотрю и думаю: вот сюда бы эту сцену вставить. Это опять надо доснимать. Но это никогда не завершится. Но все же я думаю, что хорошо получилось. Я очень самокритичен, многие свои передачи смотреть не могу, понимаю, что это халтура, и так нельзя было делать.

«Мы думали, что Масляков ненавидит казахов»

Мади Мамбетов: Ты застал расцвет КВН, той эпохи, когда это шоу царило в юморе. Расскажи про закулисье программы, про Маслякова?

Нуртас Адамбай: Когда я попал туда в первый раз, у нас в команде было устоявшееся мнение, что Масляков не любит казахов. От старших ребят, через третьи лица слышали, что было что-то не то. Но когда мы там уже играли, я помню, как убегал со сцены, и Масляков так по-отечески, по-доброму улыбался и сказал: «Ребята, молодцы! Мне все так нравится!» И я подумал: по сути, мы ему делаем программу - чем лучше шутки, тем лучше рейтинги. Так что нет никакой предвзятости, все выдумано. Может когда-то кто-то сам плохо выступил, сам брякнул… Да, Масляков строгий, но я бы характеризовал его только с положительной стороны. Он несет огромную ответственность – выходить в прайм-тайм на Первом канале.

---

И если мы не стали чемпионами Высей Лиги, то это не из-за какого-то плохого отношения к нам, - не было самой команды.

---

Всегда был проект, сборная солянка из разных городов. Мы сильно спорили, я был против того, что нас очень много и мы приперлись всей толпой. Был против чапана и домбры. Да, это наше национальное. Да, мы свои традиции и культуру уважаем и любим, но зачем в чапанах выходить на сцену? И я настоял, чтобы мы выступали в европейских костюмах. Надоело, российские команды же не выходят в лаптях и кокошниках! А у нас везде так, на любом событии, даже на Чемпионате мира по боксу, надо обязательно в национальных платьях. Я не вижу, чтобы другие так делали. Это наш шаблон такой.

Мади Мамбетов: Хочется верить, что это моменты роста… Скажи, ты как ведущий тоев зарабатываешь больше, чем как производитель программ и кино?

Нуртас Адамбай: Честно говоря, не знаю. Никогда не считал.

Мади Мамбетов: Но ты же должен знать, откуда у тебя доходы больше. Вот если бы у тебя был выбор, чтобы ты из этих двух занятий выбрал?

Нуртас Адамбай: Конечно, вести корпоратив проще, чем снимать передачи и кино – пришел в смокинге и бабочке, отвел пару часов, получил деньги. Но с другой стороны, никто не забьет в поисковик «корпоратив 2014 года», никто не будет пересматривать, как я провел тот или иной банкет. Хочется состояться как режиссер. Я бы не хотел в 40 лет с другом за синтезатором ходить по банкетам. Идей очень много, сейчас хочу второй кинопроект сделать, и думаю над третьим. И сегодня с министром культуры по телефону общался,- мы с ним давно знакомы, - предложил ему один проект.

Светлана Ромашкина: У меня ощущение, что на особо важные корпоративы приглашают в основном российских ведущих. Вы чувствуете эту конкуренцию?

Нуртас Адамбай: У нас с российскими ребятами нет никакой конкуренции. Потому что, к сожалению, отношение к ним и к нам разное – причем со стороны наших же людей. Для наших заказчиков россияне белые люди, наши – как какой-то обслуживающий персонал. Это отражается и в гонорарах. Самый дорогой ведущий Казахстана – он часть райдера Урганта, это если по сумме сравнивать.

Фотографии Жанары Каримовой.