Ахматова: Ну, что, Арман Тулегенович, вы отдохнули?

Шураев: (Смеется) Я отдыхаю. Мне этот процесс нравится.

Ахматова: Вы только единожды прокомментировали свой уход с поста гендиректора КТК в ноябре прошлого года, сказав, что вы устали и уходите. Больше я не слышала ничего о причинах, по которым вы ушли. Может, настало время их озвучить?

Шураев: Я тяготился уже сферой медиа, в которой, как выяснилось, я отработал уже четверть века, 25 лет. У меня давно были порывы такие – сменить поле деятельности, заняться чем-то другим. Потому что я на самом деле считаю, что в наших условиях демократической автократии невозможно делать журналистику в чистом виде – есть барьеры, есть потолок; у кого-то он выше, у кого-то – ниже. В любом случае, это уже не та журналистика, которой я занимался на том же КТК, 20 лет назад, когда бегал с микрофоном еще при Гиллере Борисе Абрамовиче, понимаете? Поэтому я с облегчением вздохнул, когда ушел. Давно я просился.

Ахматова: Давно – это сколько?

Шураев: Ну, года три, наверное.

Ахматова: В какой момент это началось?

Шураев: Знаете, я помню, как в 2007-м году, после известных событий меня закинули на КТК, я барахтался, как щенок. Но я думаю, года за четыре, мы смогли отвоевать серьезные позиции, стать лидерами, особенно в информационном вещании. Я сам, как человек, который вырос из новостей, очень гордился, что у нас были новости с рейтингом номер один, присутствовала аналитика. Помимо этого, удалось воплотить в жизнь кучу всевозможных форматов – и сериалы, и ток-шоу. Честно говоря, в какой-то момент мне стало неинтересно. Я все это уже сделал. Не было драйва былого. Он был первые годы, когда надо было бороться, бодаться, выходить в лидеры. А когда мы уже были на вершине… Это, наверное, как у альпинистов. Максут Жумаев уже покорил все «8-тысячники», ему уже нечего доказывать и некому.

Ахматова: Арман Тулегенович, это две разные причины – когда вам сложно делать журналистику, и когда вы уже все вроде сделали и не видите возможных точек роста.

Шураев: Да. Это две разные причины, но они вкупе и стали основой для того, чтобы я принял это решение. Очень легкое для меня, я могу сказать.

Ахматова: Я скажу, как это выглядит со стороны для тех, кто хоть немного в теме, а не для вашей аудитории бабушек где-нибудь в Костанае. Заметна даже не плавная, а резкая смена формата телеканала с вашим уходом. Вы смотрите КТК?

Шураев: Нет. Более того, я вам скажу, что в последние три года я вообще не смотрел телевизор. Ну, кроме Discovery, телеканала «Усадьба» и «Охота и рыбалка».

Ахматова: Вы и свои продукты не смотрели?

Шураев: И свои не смотрел.

Ахматова: Ну, тексты новостей перед выпуском хоть читали?

Шураев: Ну, читал. У нас общая сеть, в которой все тексты. Но последние два года я и их не читал. Первые годы читал, потому что было недоверие, не было команды. А когда мы за три года собрали команду, незачем стало. Ребята, которые работали и работают сейчас - это ребята, на которых я абсолютно полагался, и они меня никогда не подводили.

Ахматова: Простите, а чем вы тогда занимались в последние два года на КТК, если и тексты не читали, и телевизор не смотрели?

Шураев: (Смеется) Честно говоря, я говорил и своим коллегам, и учредителям, что тогда наступил момент, когда от меня каналу уже не было пользы. Я не могу что-то новое внести, креатив сгенерировать. Поэтому я старался, понимаете - как это было сформулировано? «Руководить – это, значит, не мешать другим хорошим людям работать».

Ахматова: Профессионалам.

Шураев: Профессионалам, да. А так были другие проекты – тот же «Казахстан Барысы», та же Федерация национальной борьбы, которой я занимался. Дел хватало. На сегодняшний день я полностью отдаюсь этому проекту. В республиканском масштабе и в СНГ мы уже его раскачали. Даже в евразийском масштабе, потому что турниры, благодаря нашим партнерам из России, из Турции транслируют на 120 стран мира. Турецкий канал ТРТ «Спорт» покрывает 80 стран, вещает на 50-ти языках мира. Тот же российский канал «Боец» вещает на 37 стран. Это – для меня большой показатель.

Ахматова: Это единственное, чем вы сейчас занимаетесь?

Шураев: Нет, не единственное. На днях я сдаю очень, я считаю, хорошую базу отдыха у себя на Родине, в Зеренде. Это - курортный поселок. Я хочу себя заявить, новое слово в туризме сказать, и доказать, что у нас интереснее и дешевле, чем в той же Турции. Уже есть стереотип: если у вас не хватает денег на Боровое, поезжайте в Турцию Я хочу доказать, что можно у нас отдыхать, качественнее, чем в Турции, дешевле, чем в Турции. Короче говоря, я продвигаю внутренний туризм.

Ахматова: Это зона отдыха?

Шураев: Да.

Ахматова: Вы ее выкупили?

Шураев: Да, это наш семейный бизнес. Этим занимается мой старший сын, я ему помогаю, креатива у меня на это хватает, слава богу.

Ахматова: То есть, у вас сейчас два проекта основных?

Шураев: Ну, на самом деле, их больше. Проектов.

Ахматова: Когда вы ушли с КТК, все ждали какого-то назначения. Как минимум, «Казахфильм».

Шураев: (Смеется) Ну, про «Казахфильм» кто-то пустил «утку».

Ахматова: Вас как-то все не назначают и не назначают…

Шураев: А я вам скажу…

Ахматова: А вы же все время были в обойме.

Шураев: Я в обойме был. В обойме и остаюсь, слава Богу.

Ахматова: Но сферу-то сменили. Резко.

Шураев: Вы знаете, мне 45 лет. И в один прекрасный момент я понял - я не заметил, как выросли мои дети. Моему старшему сыну сейчас 23. Среднему – 19. Есть у меня и младшие дети – вот доча моя, ей 10, и младший сын Амир – ему 6 лет. Я понял, что я практически с ними не был в этой всей беготне за карьерой, за миражами. А сейчас у меня вот есть возможность с дочкой погулять там, где ей нравится. Покупать ей какие-то вещи… Чувствовать себя отцом, словом. Объяснять что-то важное. Не торопясь. Если подумать, человеческая жизнь очень коротка, чтобы тратить ее на какие-то условности – место в обществе… Я не собираюсь становиться министром или попадать в список Forbes. Главное – жить в гармонии с самим собой. Мне нравится моя нынешняя жизнь.

Ахматова: Не скучно?

Шураев: Мне – нет. Не скучно.

Ахматова: Просто медийная сфера – это бешеный ритм. Да и график…

Шураев: Работа в этой сфере привела к тому, что у меня на сегодняшний день – гипертония третьей степени, куча сопутствующих болезней, сердечко покалывает. Смысла зарабатывать болезни и дальше – нет.

Ахматова: Вы сказали: «Мне - 45». Я бы сказала – вам всего 45. Вы же не сможете до конца жизни заниматься базой отдыха в Зеренде.

Шураев: Понимаете, Зарина, я себя не воспринимаю и никогда не воспринимал директором телеканала КТК, или членом политсовета партии. На самом деле, я - креатор по жизни. Человек, который что-то придумывает, а потом что-то продает. Вообще-то я не бизнесмен.

Ахматова: И в штабе президента - креатор?

Шураев: И в штабе президента. Я там работал не руководителем пресс-службы предвыборной, да? Я работал там креатором. Я для себя так решил. И где бы я дальше не работал, чем бы я ни занимался, я думаю, что это – моя основная работа, которая меня кормит, слава богу, и, надеюсь, будет кормить еще.

«Если долго смотреть один телеканал, можно разглядеть черты его руководителя»

Ахматова: Когда случилась трагедия на Аркан-Кергене, КТК делал спецвыпуск программы. Она не появилась в эфире, но появилась на YouTube, у меня было полное ощущение, что случилось это с вашего ведома. И вы не сильно скрывали свою причастность. Это так?

Шураев: Это так. На самом деле, фильм – достойный. Нам за него краснеть не приходится. Нам никто не ставил задачу делать из Челаха монстра какого-то. Мы расписали так, как это было. Тяжело, конечно, поверить в то, что один человек мог это сделать, но мы провели серьезное расследование…

Ахматова: А почему запретили программу?

Шураев: Я могу сказать, что бывают ситуации, когда надо выбирать между правдой и последствиями, которые могут возникнуть, из-за того, что мы эту правду опубликуем.

Ахматова: Какие последствия могли быть?

Шураев: Последствия… Вы знаете, что телеканал КТК тяжело назвать жизнеутверждающим каналом и без этого Челаха…

Ахматова: Не духоподъемный, да.

Шураев: Не духоподъемный. Я в один прекрасный момент понял, что, несмотря на то, что я сам – любитель правды и справедливости и это отражается на контенте… Вообще, если любой канал смотреть неделю, то можно разглядеть черты его руководителя. Какой канал – такой руководитель. Через год-два, он обретает его черты. Вот у меня канал такой был, знаете… «Чапаевщиной» страдали. Поэтому… (Вздыхает) Я понял, что можно, конечно, все время резать правду-матку, но вряд ли в этой стране станет кому-то лучше.

Ахматова: Но программу-то слили.

Шураев: Программу слили. И с моего ведома.

Ахматова: Как это вяжется, я пытаюсь понять? Или там просто стоял вопрос масштабов?

Шураев: Вопрос масштаба. Это было четыре года назад. Интернет сейчас и четыре года назад – две большие разницы. Если бы мы сейчас слили ее в YouTube, то ее, наверное, увидело бы больше людей, чем в эфире канала. А в те времена ее посмотрела аудитория раз в 150 меньше. Сейчас другое время. Все эти стихийные концерты после смерти Батыра, я думаю, во многом связаны были с тем, что соцсети сейчас представляют из себя огромную силу. Коммуникатор, покруче, чем любой телеканал, газета или радио.

Ахматова: Вы говорите, что со временем можно разглядеть черты руководителя в том телеканале, которым он руководит. Я лично не знаю Каната Сахариянова (нынешний генеральный директор КТК - V), но мне кажется, я немного про него уже понимаю.

Шураев: (Смеется) Ну, вот видишь.

Ахматова: И, могу сказать, что если вы сами не смотрите КТК, то ваши подопечные должны были звонить и жаловаться.

Шураев: …

Ахматова: Неужели вам не жалко, Арман Тулегенович? Это же много лет работы.

Шураев: Единственное, о чем я жалею, это, вы правы, о живых людях. За эти 7,5 лет совместной работы они мне стали родными - сестрами, братишками. Я никогда никого по рангу не различал. Не было у меня такого: «Ты начальник – я дурак». Может быть, поэтому на самом деле я привык работать так, что когда я ухожу – народ плачет. Не хочет расставаться.

Ахматова: Плачет, но вслед за вами не уходит?

Шураев: У меня не такая громоздкая структура, в том же «Казахстан Барысы» работает всего лишь 8 человек, и фонд находится Астане. Но до сих пор с ребятами с КТК мы поддерживаем хорошие отношения, встречаемся, иногда и выпиваем. И с новым руководителем Канатом Сахарияновым у нас дружеские отношения.

Ахматова: Даже так. Он к вам за советом не ходит?

Шураев: Конечно, советуется, как и любой нормальный руководитель. Адекватный человек. Тем более, мы с ним знакомы не первый день, мы работали вместе на «старом» «Хабаре» лет 10 назад.

Ахматова: Вы можете сказать, что он вашу линию и политику продолжает на КТК?

Шураев: Ну, я думаю, что процентов на 95 продолжает. Ему тяжело.

Ахматова: Вы сейчас не кривите душой?

Шураев: Ну… Я так думаю, по крайней мере, потому что команда работает та же. Саша Подойников, как руководил новостями, так и руководит. Даурен Меркеев, который у нас был директором дирекции информационных программ, стал генпродюсером. Артур Платонов, который был директором собственного вещания, сейчас директор по стратегическому развитию. Эльмира Наримановна – мой единственный и любимый зам, является любимым и единственным замом Каната Сахариянова. (Смеется)

Ахматова: И никто из перечисленных вами людей не звонил и не высказывал сожалений?..

Шураев: Наверное, могут быть лично-человеческие сожаления… Но это - процесс обычный. Зарина, если у вас сменится руководитель, вы же тоже будете жалеть, притираться к новому руководству.

Ахматова: С притиранием у меня сложно. Но я поняла, о чем вы. Это первая волна – эмоциональная такая. Дальше начинается работа. И тут важно – ты продолжаешь делать то, что привык делать 7 лет при Армане Тулегеновиче? Или тебя заставляют делать что-то иное.

Шураев: Это у них надо спросить, не у меня. (Смеется)

Ахматова: Вы не знаете?

Шураев: Честно говоря, не особо интересуюсь.

Ахматова: Как вам Слава Красиенко в роли ведущего «Портрета Недели»?

Шураев: Слава Красиенко – весьма талантливый репортер. Но я могу сказать, что, как ведущий аналитической программы… даже как автор текстов для этой программы он мог бы быть хорош, но как ведущий он проигрывает.

Ахматова: Кому?

Шураев: Тому же Сергею Пономареву (предыдущему ведущему программы «Портрет недели» - V). Потому что мы же Сергея не просто так взяли. Тем более, поменять в свое время Артура (Платонова - V) – была серьезная проблема. У «Портрета» при Артуре были рейтинги 14 с долей до 60% - такое не снилось ни Доренко, ни Киселеву, который вещает на «России» сейчас. Такое никому не снилось.

Ахматова: Это сколько? Миллионов 5 зрителей?

Шураев: Ну, да… Миллионов 5. Понимаете? Конечно, когда Артура на Сергея поменяли, рейтинги пострадали, но Пономарев стал достойной альтернативой, чего я не могу сказать о Славе. Его размахивание руками и заумные фразы – не совсем подходят для аудитории из бабушек-пенсионерок и среднестатистических домохозяек.

Ахматова: Я думаю, мы сейчас про техническую больше сторону говорим – у него темпо ритм другой, он в кадре держится по-репортерски. Это все понятно.

Шураев: По-репортерски, да. Мы его и использовали на самом деле очень удачно, я считаю, потому что Слава сделал очень много фильмов.

Ахматова: О президенте…

Шураев: Да. Благодаря последнему из них он стал лауреатом госпремии. Он талантливый и я думаю, ему и надо было продолжать идти по этой стезе. Быть ведущим аналитической программы, мне кажется, не совсем его ипостась.

«Я могу себе позволить говорить то, что думаю»

Ахматова: А что касается контента. При вас на канале читалась ваша позиция, например, по вопросу украинскому, вы ее не скрываете и на Фейсбуке.

Шураев: Нет, у нас был полный нейтралитет.

Ахматова: Хорошо, если при вас был нейтралитет, то сейчас у них что?

Шураев: Сейчас канал «ватным» стал по вопросу Украины, меня это, конечно, очень огорчает. Но я не смею… И ни разу не говорил об этом ни Канату, ни Славе. Это их дела. А я даже будучи явным «укропом» в соцсетях, никогда не позволял себе в контенте КТК называть тех же российских солдат, которые воюют в Украине, сепаратистами. Мы их называли ополченцами. А украинских воинов называли военными, не защитниками родины… Я понимал, что я не могу свое мнение переносить на контент.

Ахматова: Но вы давали журналистам право предоставлять разные точки зрения по этому вопросу.

Шураев: Да-да-да.

Ахматова: Сейчас точка зрения изменилась. И она – однобокая.

Шураев: Я не могу позволить себе звонить, материться, умничать…

Ахматова: Но вы понимаете, о чем я?

Шураев: Ну, конечно же, я понимаю. Если даже зритель понимает. О чем говорить.

Ахматова: Я думаю, что не все зрители это понимают, и как раз это меня волнует. Это действительно один их самых смотрибельных каналов в стране, и когда там пропагандируется подобная точка зрения, это же опасно.

Шураев: Понимаете, мне это жутко не нравится. Но если я начну об этом выражаться в соцсетях или в лицо, то это могут воспринять как некую мою ущербность, как желание отомстить кому-то. Зачем мне это нужно? Ребята - взрослые.

Ахматова: А вы понимаете, почему это произошло? У Красиенко всегда была такая позиция – убежденного государственника…

Шураев: Я могу вам более того сказать. Славу я спас несколько раз.

Ахматова: Как?

Шураев: Вы помните его известный конфликт, наверное, с нацпатами. Друг друга они обзывали нехорошими словами, я отбросил тогда в сторону все его «ватные» дела. Для меня принципиальным было иметь талантливых журналистов, понимаете? За то, что у него есть позиция, его тоже надо уважать. Он не «нашим и вашим» плясал, у него есть четкая позиция, он ее придерживается. Но вопрос стоял о его работе вообще на телеканале КТК…

Ахматова: А кто поставил этот вопрос?

Шураев: На самом деле этот вопрос поставил я сам.

Ахматова: Сами поставили – сами спасли (Смеется)

Шураев: Дело не в этом, Зарина. Когда человек, который работает на телеканале КТК, начинает выяснять отношения, причем в таком щепетильном вопросе, как межнациональные отношения, то это, конечно же, отражается уже на имидже самого канала. Слава, я думаю, в этой ситуации принял единственно правильное решение – он отстранился от этих всяких пикировок…

Ахматова: То есть, он тогда ушел с Фейсбука?

Шураев: Да-да. Но я ему не говорил: «Уходи с Фейсбука», я просто сказал: «Вот эти вещи трогать нельзя». Есть американская пословица: «Нигера нигером может назвать только другой нигер». Поэтому Слава понял, что какие-то чисто казахские национальные болячки могут обсуждать между собой только казахи, точно так же, как и какие-то чеченские болячки, внутренние, могут обсуждать только чеченцы между собой, или русские – свои вопросы.

Ахматова: А по Украине – можно?

Шураев: Украина – вопрос больше политический. Он не касается национальности. Здесь - геополитика. Здесь вопрос вообще суверенитета страны. Я не сколько за Украину, сколько за нашу страну. Я же понимаю, что тот же Донбасс, может случиться и у нас.

Ахматова: Была история, когда после ситуацией с Крымом, в Казахстан привозили Александра Гордона и Петра Толстого - ведущих с Первого канала. Вы присутствовали?

Шураев: Нет, меня не было.

Ахматова: А там были наши бизнесмены, не последние люди. Спикеры стали рассказывать, что Украина не государство. Наши просто вышли – ну и что, что вы дорогие во всех смыслах гости? Логика была простая: если у Украины нет, по-вашему, независимости, то может, и Казахстан тоже не государство?

Шураев: Ну, вот именно.

Ахматова: По словам тех же национал-патриотов, болеющих за казахское государство, именно по этой причине они и придерживаются проукраинской точки зрения. Это их такая риторика.

Шураев: Ну, вы это понимаете…

Ахматова: Ведь меня даже не Слава Красиенко волнует, он всегда таким был и не скрывал своей позиции. У меня другой вопрос - почему ему сегодня дали карт-бланш на трансляцию своей позиции в прайм-тайм в воскресенье на миллионную аудиторию. Что-то наверху поменялось?

Шураев: Зарина, вопрос опять-таки не ко мне. Вопрос к новому руководству телеканала. (Смеется)

Ахматова: Арман Тулегенович, я к вам обращаюсь, как к человеку, который может в этом разбираться.

Шураев: Я разбираюсь в этом. Моя такая непримиримая позиция по Украине и к этим кремлевским карликам-сидельцам она находит отклик, в том числе и в кабинетах на самом верху. Многие люди, которые не могут заявить о своей позиции, звонят мне и говорят, что они солидарны со мной. Жмут руку. Говорят, что я молодец. Слава Богу, я могу себе позволить говорить то, что я думаю, потому что я не аффилирован, у меня нет обязательств особых перед кем-то, я не работаю в министерстве иностранных дел, где надо быть дипломатом. Где надо облекать свои мысли, даже самые хамские, в какую-то изящную форму. Я могу называть вещи своими именами. И, к сожалению, не так много людей в нашей стране, которые могут себе это позволить.

Ахматова: Для этого надо быть свободным художником?

Шураев: Да. Да, для этого надо быть свободным художником, креатором, коим я являюсь, и мне это нравится. Поэтому я с ноября не хочу никуда выходить, хотя предложения есть.

Ахматова: В медиа?

Шураев: В медиа, в том числе. Но в медиа я уже зарекся. Нет.

Ахматова: А если ветер перемен подует?

Шураев: Нет. Ветер перемен – вещь такая… Вряд ли.

«За годы работы на КТК, я научился посылать всех звонящих»

Ахматова: Вы, насколько я помню, продолжатель педагогической династии.

Шураев: Да. У меня дедушка с бабушкой были учителями – физики-математики. Отец покойный был историком. Мама покойная – филологом.

Ахматова: А вы?

Шураев: Я сам – филолог.

Ахматова: А вы работали по специальности?

Шураев: Нет, я не работал. У меня - обратная ситуация. Когда я поступил в военное училище, меня оттуда комиссовали – я не смог бы летать, а я вообще мечтал стать летчиком. И все, что я тогда умел – писать сочинения на «пятерку». Я начал писать в военные газеты. А потом после армии я пришел на областное радио, где меня, к моему удивлению, через месяц приняли в штат в 19 лет без образования. А потом все-таки надо было где-то учиться, и я поступил на заочное отделение пединститута нашего Кокшетауского, которое окончил. По сути, у меня даже нет образования никакого. Мне за мой радийный голос и за красивые глаза, учителя (в основном, это были дамы), ставили мне зачеты.

Ахматова: И вы этим беззастенчиво пользовались.

Шураев: Ну, конечно. Я уже тогда начал…. Становиться циником.

Ахматова: То есть, вы сейчас циник?

Шураев: Смотря в чем. В журналистике – да, циник.

Ахматова: В чем это выражается? Рейтинг важнее?

Шураев: Не то, чтобы «рейтинг важнее», правда – важнее. У нас – страна маленькая. Все друг друга знают. И когда у нас выходит какой-то сюжет критический, раздается, как минимум, 3-4 звонка. Один – от родственников, другой – от друзей, третий – от каких-нибудь агашек. За все эти 25 лет я просто научился посылать их вежливо, далеко.

Ахматова: А это не мешало вам?

Шураев: Мешало. И это тоже стало одной из причин моего ухода. За 7,5 лет работы на этом телеканале, нажил кучу друзей, конечно, но еще больше врагов.

Ахматова: У нас медиа-менеджеры делятся на тех, кто может отказывать, и тех, кто не может. Тех, кто может, я знаю, осталось человек 5 от силы на всю страну, и уже не все из них работают в журналистике.

Шураев: Меньше, наверное. Ну, не та эта журналистика, понимаете?

Ахматова: А вы у кого просились на вольные хлеба?

Шураев: У учредителей.

Ахматова: И что они отвечали?

Шураев: «Ну, потерпи».

Ахматова: До чего?

Шураев: Не знаю. Может, я их устраивал, как менеджер. Когда я пришел, было долгов порядка 10 миллионов долларов. За 5 лет мы эти долги раскидали, вышли на прибыль. Вообще, чтобы телеканал был прибыльным – это редкое исключение в нашей стране. А мы генерировали достаточно серьезную прибыль.

Ахматова: В том, числе и за счет чернушности, в которой при вас обвиняли канал? Ваша позиция на этот счет какая была?

Шураев: Моя позиция была такая – мы все-таки должны говорить правду, пусть и не всю. Как можно умолчать, я не знаю, о том, что в Семипалатинске в люк провалился 3-летний мальчик? Да, можно не показывать. Но я этот сюжет ставил в эфир из тех соображений, что если мы его покажем, может быть, где-нибудь в Костанае, какой-нибудь директор комхоза увидит и пошлет своих подчиненных посмотреть, все ли люки на месте. И возможно, мы эти сюжетом, спасли какому-нибудь малышу жизнь. Понимаете?

Ахматова: Но при этом вы же знаете, что СМИ добрых новостей разоряются?

Шураев: Да, знаю. А у меня не было такого желания.

Ахматова: Вам не кажется, что вы приучили зрителя к «чернухе»?

Шураев: Мне не кажется. Потому что наш зритель с чернухой сталкивается ежедневно, он сталкивается ежедневно с хамством. На дорогах, в автобусе, в очередях...

Ахматова: … приходит домой, и там ему ваши репортеры заново прокручивают весь день.

Шураев: Это же тоже право выбора: хочешь - смотри, хочешь – не смотри. Сейчас не то советское время, когда были всего лишь две кнопки центрального телевидения. Это право выбора – если зритель хочет смотреть, он смотрит.

Ахматова: А вы людей по какому принципу рекрутировали на КТК – он должен уметь обежать все помойки или он должен хорошо писать все же?

Шураев: Хорошо писать. Но даже это не главное. Он должен быть трудоголиком, который способен работать 24 часа в сутки. И ехать туда, куда никто не доедет.

Ахматова: И когда вы уходили, вас устраивала команда?

Шураев: Конечно, устраивала. Каждого подбирали, как бриллиант. Кого-то «хантили», кого-то выращивали. Тот же Саша Подойников начинал собкорром. Но мы сразу поняли, что это талантливейший мальчик, перевели его в Алматы, а сейчас он - руководитель дирекции информационных программ.

Ахматова: Директор дирекции!

Шураев: Да. Эта такая история Золушки. И он не один такой. Таких ребята и девчат много у нас.

Ахматова: А вы когда уходили, ставили какие-то условия акционерам и новому руководству? И могли ли вы так сделать? «Сашу не трогайте, любимого зама моего не трогайте».

Шураев: Конечно же, первое, что я сказал Канату (Сахариянову - V) – если ты хочешь, чтобы все это работало, ты никого не должен трогать, как минимум, первый год. Дальше – пожалуйста.

Ахматова: То есть, до ноября у них все нормально будет.

Шураев: Да нет, я не думаю, что только до ноября. Эти ребята востребованы, это - штучный товар, вы же знаете.

Ахматова: А куда идти шуточному товару на рынке?

Шураев: (Смеется).

Ахматова: Ну, серьезно, куда податься трудоголикам с нормальным пером и собственным мнением?

Шураев: Ну… Это уже вопрос философский.

Ахматова: Да ну. Прямо прикладной.

Шураев: Прикладной, я согласен. Но вот мне, например, 20 лет назад, в их возрасте было проще. Было много, куда идти реализовываться. Тогда КТК, конечно, был абсолютно хулиганским каналом. Время было такое беззаботное, романтичное, потому что, наверное, я и сам юношей был 20 лет назад. Мне было 25. Я был максималистом.

Ахматова: С горящим взором.

Шураев: Я и сейчас в некоторых вопросах остаюсь максималистом и пацаном, и это мне помогает жить.

«Я уже все всем доказал»

Ахматова: Вы наделены обостренным чувством справедливости?

Шураев: Ну, конечно, так всегда было. Я вообще удивляюсь, как меня там терпели все эти годы? Я работал не на последних должностях.

Ахматова: Ну, кстати, а как вас терпели? В системе нужно пообтачиться и встроиться.

Шураев: Видимо, нужен был кто-то один такой.

Ахматова: Тем не менее, вы же карьерист?

Шураев: Я – нет! Я – нарцисс, как любой телевизионщик. Но, слава богу, я к этим 45 годам, о которых я уже заявлял вам неоднократно, процесс самолюбования у меня уже завершился. Я уже доказал себе все, что я хотел доказать. И себе, и стране, и друзьям, и коллегам и так далее.

Ахматов: Я увидела, у вас на Фейсбуке продюсер Александр Вовнянко написал: «Может, кино снимешь?» Может, кино снимете?

Шураев: (Смеется). Кино мне понравилось снимать – процесс очень творческий, конечно, я не сценарист, не режиссер, я – продюсер. Но кино снять можно. Александр Вовнянко – один из крутейших продюсеров в Казахстане, они, кстати, шикарная пара с моим другом и братом – Ермеком Турсуновым.

Ахматова: А Ермек, кстати, во всех интервью ругал КТК.

Шураев: Да, я знаю. Но это нам не мешало по вечерам собираться и пить зеленый чай, он – трезвенник, в отличие от меня. Но мы никогда с ним не ругались. Я нормально воспринимаю критику, ругать надо, чтобы ты не забронзовел. У казахов есть пословица: «Дос жылатып айтады - дұшпан күлдіріп айтады». Друг говорит так, что ты плачешь, а враг, что – смеешься, льстит, в общем. Ермек – настоящий друг, а тех, кто хлопает по плечу и говорит: «Ой, Арман, ты такой молодец», слава Богу, хватает. От них пользы – никакой.

Ахматова: А это у вас взаимно? Вы можете его критиковать?

Шураев: Ермека не за что ругать. Я всегда делаю перепосты его статей, он умеет облекать свои мысли в правильную форму. Вот я думаю, что из Ермека как раз таки получился бы хороший ведущий аналитической программы. (Смеется) Но Ермек занят более эпохальными вещами.

«Айтыс победила цензура, а не я»

Ахматова: 4 июля в пятый раз начнется турнир в рамках вашего проекта «Казахстан барысы». Знаете, это, по сути, уникальный проект, мне кажется, он победил даже айтыс, который собирал стадионы.

Шураев: Айтыс на самом деле победила цензура, а не я. А что касается «Казахстан Барысы», я даже говорил это в интервью, мне кажется, что боженька создает каждого человека с определенной миссией, может быть, моя миссия была в том, чтобы я придумал этот проект.

Ахматова: Даже не КТК был смыслом?

Шураев: Нет. Когда меня назначали, я дня три стойко держал оборону – очень не хотел туда, у меня были совсем другие планы на жизнь. Но, кто знает, если бы я не был директором национального канала, получилось ли бы у меня раскрутить этот проект с национальной борьбой? Если бы я не был бы в приятельских отношениях с моими коллегами, которые возглавляют другие телеканалы и большие газеты, наверное, не получилось бы.

Ахматова: А в чем вы думаете его миссия? Уникальность?

Шураев: Знаете, у казахов нет Колизея или Самарканда, у нас - очень скудная архитектурная история.

Ахматова: Глаза кормить нечем, но…

Шураев: Но традиции – очень сильные. Казахи были очень мудрым народом. Вы замечали, наши спортивные медали, это 80 процентов - бокс, борьба, единоборства, казахи привыкли выяснять отношения, бороться. Я всегда смеюсь, что казахи не станут чемпионами в командных видах спорта, у нас каждый нарцисс – ему западло сделать голевую передачу, он сам должен гол забить. Это, наверное, в крови у казахов – единоборства, как у всех тюрков или кавказских народов. И этот проект нашел отзыв у простых людей.

Ахматова: А как этот бешенный призовой фонд аккумулируется?

Шураев: Благодаря поддержке бизнесменов. Нашим основным донором до сих пор остается «Самрук-Казына». Они урезали финансирование в связи с кризисом, но я им благодарен, помог Бауыржан Байбек, сейчас нас поддерживает уже бизнес-сообщество – Нурлан Смагулов, Кайрат Мажибаев, Кенес Ракишев Арман Байтасов. Серьезные бизнесмены из Forbes. Никто не сказал: «Арман, это не интересно». Каждый год они поддерживают, кто деньгами, кто связями, кто адмресурсом.

Ахматова: Почему вам оказался близок этот проект?

Шураев: Мне надоело, что нашу страну ассоциируют только с песками и верблюдами, ну, еще и юртами. Я хотел показать, что у нас есть батыры. У нас есть олимпийский чемпион – борец Жаксылык Ушкемпиров, но он «мухач», выиграл Олимпиаду московскую в весе 42 кг. У нас никогда не было «супертяжей», последний - Кажымукан Мунайтпасов, который весил под 200 кг.

Ахматова: Арман Тулегенович, я тут подумала… Вы же тоже «супертяж», в медиа.

Шураев: Ну, да. (Смеется)

Ахматова: И наверняка вам приходилось наступать себе на горло.

Шураев: Неоднократно.

Ахматова: И как тяжеловесы договариваются с собой?

Шураев: Вот это меня тоже тяготило - совершать еженедельно сделки со своей совестью, это все равно, что играть в «русскую рулетку», приставляя к своей голове револьвер. Как вы правильно отметили, у меня обостренное чувство справедливости. И в какой-то момент, я уже сам себе сказал: «Арман, дорогой, ты становишься конъюнктурщиком». Телек превратился в шоу-биз. Это уже при мне начиналось. Более того, я сам способствовал тому, чтобы телек в него превратился. Все эти «Давай поженимся», «субботние вечера», «наши казаши», это не телевидение, это – шоу-бизнес. Телевидение – это новости, аналитика. Но я, как и все, гнался за рейтингами. Меня это угнетало... Недавно на «Семерке» закрылись новости, когда я об этом узнал, понял – нет теперь «Семерки». Теперь это контора по прокату ток-шоу, юмористических программ и клипов. Поэтому не хочу я дальше быть в шоу-бизнесе, я не такой гламурный человек.

Ахматова: И когда вы разочаровались?

Шураев: Года три назад. Я сам себе переставал нравиться, стал себя меньше уважать. И еще я понимал – чем выше восходишь к Олимпу, тем больше будет этих сделок с совестью. И договариваться надо будет в первую очередь с самим собой, а не с людьми. А это – самое трудное. Сейчас я от всего этого избавлен полностью. И я абсолютно счастливый человек.

Ахматова: Да, вы на него похожи.