В субботу вечером, через два дня после убийства чемпиона, жена мне сказала, что она ярко помнит, как впервые увидела Дениса. Она, как и тысячи людей по всему Казахстану, была его поклонницей. Мы всегда ждали его выступлений и гадали, в каких костюмах он выйдет на лед, под какую музыку, сделает свой фирменный бильман, как сразу после удачного прыжка победно поднимет обе руки, как улыбнется и все увидят его ямочки.
– Вот, смотри, сейчас он сделает прыжок!
– Было 2 или 3 оборота? Надо, чтобы зал кричал, тогда судьи оценят на бал выше!
– Да он в сто раз лучше канадца!
Я никогда не понимал, по каким правилам они катаются на льду и как судьи оценивают спортсменов, достаточно было быть дома, смотреть на них и сравнивать. Мне кажется, что мы, как и многие другие, в этот момент становились немного экспертами в фигурном катании. И так до следующих соревнований.
Когда Денис на Олимпиаде в Сочи сотворил чудо, мы с женой мечтали, чтобы наши дети тоже встали на лед. Это было первое, что мы хотели сделать, когда нашему старшему сыну исполнится 4 года. И когда это произошло, мы повели его на каток. Отдали почему-то на хоккей. Советовались с тренерами, можно ли будет ребенку потом идти в фигурное катание, получали положительные ответы. Мечтали о чем-то своем, не спрашивая сына.
Мы всегда бежали на шоу Дениса, на Универсиаду. Но уходили с трибун не спеша, провожали Дениса и его друзей овациями. Милый улыбающийся мальчик, выходящий на лед и творивший чудеса, нас всегда удивлял. Есть вещи, которые, как мне кажется, в этом мире не должны пересекаться. Это как землетрясение в пустыне, летняя Олимпиада зимой – этого никогда не произойдет. Потому что это просто нелепо. Очень трудно описать то, что происходит в моей голове с вечера четверга, но Денис и его смерть – это из вселенной, где подобные вещи не пересекаются, он ведь совсем молодой, он хотел заниматься музыкой, писать сценарии для фильмов.
В четверг вечером, когда подтвердилась информация о том, что Дениса не стало, я забирал жену с работы. Она прибежала, села в машину и сказала, что это, наверное, какая-то ошибка. Дома мы оба уткнулись в телефоны, жена была в другой комнате. Через какое-то время, когда мы оба прочитали буквально все, что можно было найти в открытых источниках, она зашла в зал, села на диван и заплакала. В этот же день старший сын сказал мне: «Папа, Денис умер, я плакал», еще через день он сказал другому человеку – «Ты же Человек-паук, почему ты не спас Дениса?». Он еще не понимает, что два парня в центре Алматы отобрали жизнь у человека, который был способен собирать у телевизоров весь Казахстан. Я уверен, что у каждого найдется какая-нибудь теплая история, связанная с Денисом. Потому что он был абсолютно своим, даже если у кого-то не получилось увидеть его при жизни.
А теперь выходит, что мы больше не соберемся всей страной у телевизоров, чтобы поболеть за нашего парня. И вместо гордости будем испытывать злость, которая тоже способна нас объединить.
Кто не сталкивался с мелкими правонарушениями? Меня и моего хорошего друга тоже били на улице, практически в самом центре города, безумные и пьяные молодые ребята. У меня тоже отказывались брать заявление, списывая на то, мол, как вообще можно найти четырех казахов в Казахстане? Потом такой случай не попадает в благополучную статистику МВД, потому что дело не заведено. И получается, что как бы ничего и не было.
Пять лет назад у меня родился сын и чтобы выписать его из больницы, мне пришлось дать взятку. В садике тоже попросили. Скоро школа. Потом выпускные, университет. Мой дед в Актобе копит деньги, чтобы на похоронах никто не задумывался, из какого источника давать на лапу тому, кто будет копать его могилу. Получается, вот мы родились – и надо нарушить закон и так до самого конца жизни. И где-то там, между делом, ворованные зеркала, открытые люки на дорогах, неосвещенные улицы, падающие банки, и все остальное, закрученное в клубок непонятных обстоятельств, которым нет ни начала, ни конца. И сейчас настал момент, когда у нас, у меня нет права прятать голову в песок и попытаться просто забыть всё это, как плохой сон.
Поддержите журналистику, которой доверяют.
