Призраки трагедии

К моменту падения Берлинской стены прошлые провалы европейских стран и США по переустройству азиатских и африканских обществ забылись. Их гегемония на короткий период оказалась неоспоримой. Однако 11 сентября, в день крушения башен Всемирного торгового центра в результате теракта, совершенного членами террористической группировки Аль-Каида, эта уверенность пошатнулась. Западные интеллектуалы вновь заговорили о появлении силы противодействия в лице радикальных исламистов, и скором увядании гегемона, который рискует разрушить себя в бессмысленной серии ответных войн. Но следующие двадцать лет показали, что никакого разрушения не произошло, а гегемонию получается сохранять за счет экономической зависимости других стран от Запада.

Теракт 11 сентября стал важным событием для культуры американского общества. Вся она − от кинематографа до литературы − стала пронизана ощущениями страха и неразрешимой тревоги. Однако, как настаивает американский историк Мэрилин Янг, терроризм не создал новый мир. Его вспышки уже были знакомы жителям, по меньшей мере Израиля, Британии, Италии и Франции. Сенсационность этого события была связана с тем, что оно произошло в США, граждане которых считали себя наименее уязвимыми.

Администрация тогдашнего президента Джорджа Буша решила культивировать этот страх, одновременно убеждая граждан в своей способности контролировать угрозу. Главным средством против этого страха стало более глубокое включение в борьбу с террором, хотя уже Билл Клинтон, предшественник Буша, вдвое нарастил бюджет на оборону и совершил ряд безрезультатных бомбардировок в Ираке, Афганистане и Судане. В следующие пять лет США потратили на противостояние терроризму более $2 трлн (на тот момент порядка 40% общемировых военных расходов), начав операции в Афганистане и Ираке.

Форма войны с терроризмом расширялась все последующие годы. К прямым и масштабным военным интервенциям добавились точечные медийные и гибридные столкновения, с участием людей и машин. Особую роль стали играть экономические санкции, последствия которых ощущали не столько элиты-агрессоры, сколько простые граждане. Неизменным, однако, оставался повод всех этих конфликтов − желание консервативного блока американских политиков добиться безусловной гегемонии, экономической по своей сути.

Терроризм оказался подходящей сменой СССР в статусе экзистенциального врага, чтобы начать новую гонку вооружений и политической экспансии. Для осуществления своего желания блок консерваторов усердно поощрял создание «благоприятного инвестиционного климата» в арабских странах, а государствам Центральной Азии предложили создать энергетический прототип «Шелкового пути», суливший всем колоссальную выгоду. Продвигаемая модернизация должна была предотвратить появление контр-гегемона, на роль которого американские консерваторы уже сами номинировали исламистов.

Попутно политикам удавалось генерировать новую стоимость за счет размещения военных баз в неспокойных регионах, которые обеспечивали постоянные объемы производства военно-промышленному комплексу и гарантии для различных экономических инициатив. Разрушенные же страны стали платформой для реализации того, что журналистка и социальный теоретик Наоми Кляйн назвала «капитализмом катастроф». На руинах прежних государств были запущены инкубаторы новых капиталистических обществ, а восстановительные работы, включая строительство необходимой инфраструктуры, оказалось источником ренты для крупного бизнеса.

Однако развернувшаяся война не принесла обещанной безопасности гражданам западных стран. Военные действия потребовали сокращения расходов на образование, здравоохранение и социальное обеспечение. Как итог, внешняя опасность трансформировалась во внутреннюю: с большей вероятностью человек рисковал погибнуть не во время теракта, а из-за отсутствия медицинской страховки или суицида после банкротства во время финансового кризиса. Наряду с этим жители западных стран столкнулись с гуманитарным кризисом, случившимся из-за нежелания государств выделить больше средств на решение проблем беженцев. В ситуации беспомощности последние стали объектом нападок и гонений со стороны правого крыла западных политиков.

Мир в целом тоже не пришел в равновесное состояние. Зерна хаоса, посеянные в Афганистане и Ираке с целью уничтожить несколько террористических группировок, в следующие двадцать лет проросли в других частях Ближнего Востока. Концентрация фундаменталистов в лагерях помогла не разобщить их, а создать площадку для разветвления экстремистских сетей и их эффективной координации. Теракты после этого стали обычным явлением во многих частях планеты, а их предупреждение − оправданием для увеличения расходов на обеспечение безопасности и полицейского произвола.

Идеологическое же давление на другие страны привело не к воплощению капиталистической утопии о свободном рынке, совершенной конкуренции и богатстве рациональных индивидов. Напротив, была воплощена обратная сторона всех этих вещей, то есть сама реальность капитализма: повсеместное создание монополий или олигополий, концентрация богатства в руках узкой прослойки элит, широкое социально-экономическое неравенство. Претензия консерваторов на то, чтобы распространить по всему миру модель ограниченного суверенитета с высокой зависимостью от супердержавы, породила множество других разногласий. Их итогом стало проявление тиранических черт в режимах вроде Пакистана, Ирана, России и Китая, выражающих сегодня готовность вступать в переговоры с террористами. Ни одна из этих стран пока не обладает достаточными ресурсами, чтобы замахнуться на роль гегемона. Но это не говорит о том, что они не предпринимают или не станут предпринимать такие попытки, в том числе и коллективные.

Спустя двадцать лет после разрушения башен-близнецов изначальное намерение купировать террористическую угрозу привело лишь к дроблению источников этой угрозы, а также появлению новых противоречий. Недавний выход США из Афганистана, вместе со сворачиванием миссии в Ираке, может указывать на то, что страна уже не в состоянии противостоять расщепленным силам, мобильность и подготовка которых росла вопреки всем стараниям их обезвредить. Триллионные бюджеты были брошены на войны, в ходе которых погибли тысячи невинных людей. Еще больше людей пострадало от экономических последствий проведенных операций

Вполне вероятно, что это не конец противостояния изобретенному контр-гегемону, а временная передышка. Теневые договоренности с экстремистскими режимами, если они настолько крепки, не отменяют громоздкой военной промышленности США, которая всегда находится в поисках источников роста. Войны с терроризмом, вероятно, станут еще более точечными и гибридными, но они по-прежнему будут стоить обществам всего мира благополучия, которое у них отнимают ради удовлетворения частных «запросов на безопасность».