Китай все больше беспокоится о социальной справедливости. Почему это не делает страну благополучнее?

В 1978 году новый председатель Китая Дэн Сяопин и его сторонники начали либерализацию хозяйственной жизни страны, намереваясь вывести ее из нищеты. В течение следующих двадцати лет они хотели преобразовать изолированную и отсталую экономику, доставшуюся в наследство от Мао Цзэдуна, в открытую и подвижную систему, способную держать высокие темпы роста на протяжении долгого времени. Свободу выражения должна была получить некогда парализованная частная и местная инициативы. Их усилия в первую очередь планировалось направить на развитие сельского хозяйства, промышленности, образования, науки и обороны.

Чтобы придать необходимую гибкость экономической системе, государство начало планомерно отказываться от политики равномерного распределения благ. Для снижения своих обязательств команда Сяопина передала политические и экономические полномочия регионам. Без поддержки центральных властей их бюджеты рисковали быть постоянно дефицитными. Но государству необходимо было локализовать социальное недовольство и освободить правящую группу от ответственности за грядущие проблемы как перед гражданами, так и перед местными администрациями.

Притока же денег в казну регионов было решено добиться с помощью иностранных инвестиций и выстраивания необходимой для них деловой среды, а также доходов от обширных производственных цепочек, ориентированных на экспорт. Местные предприниматели стали одним из ключевых проводников изменений. Когда компартия разрешила частный бизнес, в него стали массово уходить даже ее члены (за 90-е годы количество бизнесменов в ней удвоилось, достигнув почти 20%). В 2020 году частные предприятия обеспечивали уже 80% рабочих мест и 60% роста ВВП.

В первые годы перехода к капитализму Китай наводнял зарубежные рынки огромным количеством дешевых товаров. Вскоре интенсификация производства позволила привлечь новые технологии, которые, благодаря сырьевому и энергетическому резерву, подготовленному Мао Цзэдуном, сделали страну мировой мастерской товаров любого уровня сложности. В следующие 30 лет более 200 ведущих иностранных корпораций, включая гигантов вроде Вritish Рetroleum и General Motors, перенесли в Китай не только производства, но и исследовательские операции.

Как пишет географ и социальный теоретик Дэвид Харви, главным преимуществом для иностранных инвесторов был и остается избыток дешевой рабочей силы, образовавшийся в результате подавления рабочих движений и всей инфраструктуры, направленной на защиту их прав. Государство, впрочем, продолжало контролировать финансовые потоки, пользуясь фактом их внешнего происхождения, чтобы снять с себя вину перед недовольными массами. Западные бизнесмены назначались виновными в готовности китайских властей и предпринимателей продавать рабочую силу за бесценок. Зарубежным инвесторам ничего не оставалось, кроме как принять эти правила, поскольку низкая оплата труда позволяла им серьезно экономить на капитальных расходах − множество рабочих заменяло собой часть дорогостоящих промышленных систем.

Подлинные мотивы предпринятого Китаем рывка вряд ли когда-то удастся прояснить. Однако непубличная риторика членов компартии свидетельствовала, что страна стремится накопить ресурсы и технологический потенциал для удержания и воспроизводства сложившегося в ней режима. Необходимо было выстроить эффективную систему контроля за внутренним политическим пространством, выработать линию защиты от геополитических соперников и укрепить мировое влияние, прежде всего в Восточной и Юго-Восточной Азии, впадающих в экономическую стагнацию из-за слабого потока американских инвестиций.

В рыночной парадигме Китая социальное неравенство считалось логичным и вполне приемлемым следствием возгонки ВВП. Как и планировалось, между 1980 и 2018 годами стране удавалось держать высокие темпы роста − в среднем 8,5% в год. Акцент на экономике в ущерб правам и свободам работников получалось легитимировать за счет сокращения экстремальной бедности (когда ежедневные расходы граждан на жизнь не доходят до $2,5). Власти искренне считают снижение ее уровня с 66% в 1990 году до 0,7% выдающимся достижением.

В действительности рост благосостояния страны обходил стороной весомую часть китайского общества, предле всего сельскую. На первом витке либерализации их положение улучшилось: они могли продавать излишки продукции на открытом рынке по привлекательной для себя цене. Между 1978 и 1984 годами доходы жителей аграрных регионов, как и производительность их труда, росли в среднем на 14% в год.

Но вскоре зарубежные и местные бизнесмены, а вслед за ними и партийная элита Китая, решили конфисковать их хозяйства под видом программы приватизации. К 2000 году порядка 70 млн. фермеров потеряли свои земли. А площадь сельхоз угодий сократилась настолько, что центральным властями пришлось ввести мораторий на изменение целевого назначения земель, пока не была принята более рациональная программа землепользования.

В результате 114 млн. сельчан были вынуждены стать наемной рабочей силой и мигрировать в города – спрос на труд увеличивался в основном на их рынках труда. Тем временем городская часть китайских граждан богатела благодаря притоку дешевых человеческих ресурсов, экспортной выручки, щедрым инвестициям и мягким государственным программам кредитования. Начиная с 1985 года, в следующие 20 лет средние доходы горожан взлетели с $80 до $1000, тогда как доходы сельчан с $50 до $300.

Лишив жителей сел не только хозяйств, но также прав, пособий и других социальных гарантий, государство заставило их самостоятельно оплачивать образование, лечение и покупку жилья. Его отказ от социальных функций почти не оказал эффекта на городских жителей. Положение многих из них, напротив, улучшилось благодаря дерегулированию сектора недвижимости. Они позволили горожанам владеть зданиями и помещениями в селах, сделав спекуляции на их стоимости прибыльным делом.

Городское население также оказалось бенефициаром приватизации государственных предприятий. Многие менеджеры получали во владение акции, стоимость которых росла с реактивной скоростью. Но и помимо того они получали годовую зарплату в сто раз превышающую средние доходы рабочих. При этом их предприятиям совсем не требовалось быть прибыльными. Жизнедеятельность этих компаний поддерживалась различными стимулами со стороны государства – от субсидирования коммунальных расходов до кредитования по низким ставкам. Займы также позволяли раздувать стоимость компаний и зарабатывать на продаже их ценных бумаг большие деньги.

Довольно часто собственники предприятий делали состояния на том, что в течение долгого времени не выплачивали зарплаты персоналу. Общее число рабочих в стране, не получавших ее вовремя, выросло с 2,6 млн. в 1993 году до 14 млн. в 2000. А недополучали жалование к тому моменту 72,5% (около 100 млн. человек) трудовых мигрантов из регионов и ближнего зарубежья. Общий размер долга по выплате зарплат на начало 2000-х годов оценивался в десятки миллиардов долларов.

Экстремальному обогащению узких групп мешали только многотысячные забастовки, студенческие протесты, а также локальные и региональные финансовые кризисы. Но кризисы заканчивались после щедрого вливания государственных денег в экономику, а протесты – с началом силовых спецопераций.

Частота забастовок потребовала от государства озаботиться проблемой занятости, поскольку число наемных работников к началу 2000-х годов превысило 350 млн. человек. В противном случае никакой политической стабильности достичь бы не удалось. Решение было найдено в ускорении урбанизации и реализации масштабных инфраструктурных проектов. Но поскольку частные предприятия активно вытесняли из этой сферы государственные, чистая потеря рабочих мест к 2015 году составила 15 млн. единиц. Более того, основные выгоды из этих инициатив извлекли городские жители и партийные чиновники, а разрыв между их доходами и доходами сельских мигрантов лишь возрастал.

Обнаружение неравенства

В начале 2000-х годов преемники Сяопина − Ян Шанкунь и Ху Цзиньтао − стали снижать темпы либерализации в Китае, надеясь замедлить социальное расслоение. Особого эффекта это не принесло, но пришедший в 2012 году председатель Си Цзиньпин воспользовался кризисной обстановкой, чтобы возвести на этой почве персоналистский режим, оправдывая его необходимость борьбой за социальную справедливость.

После двух закончившихся циклов ротации верховной власти Си Цзиньпин решил положить конец ее столь частой сменяемости, затруднявшей по его мнению социальные реформы. Он начал консолидировать власть в своих руках, организовав с этой целью масштабную антикоррупционную кампанию. За время кампании наказание понесли свыше 400 чиновников, в том числе 27 членов Центрального комитета Компартии Китая. Более 8300 человек, скрывающихся от правоохранительных органов в 120 странах, были репатриированы.

Судьбоносным для Китая стал также демонтаж принципа коллегиальности. Предыдущие поколения правителей не могли принимать политические решения без согласия всех партийных элит. Но новый председатель замкнул этот процесс на себе. Несмотря на это Си Цзиньпин не отказался от сложившейся партийной иерархии, хотя серьезно изменил уклад ЦК, Политбюро и постоянного комитета партии. Фактически их члены были лишены права голоса и низведены до исполнительных единиц, хотя в предыдущие 20 лет этими полномочиями в своих интересах пользовались участники различных кланов.

Но трансформация заключалась не только в переходе к единоличному правлению. Си Цзиньпин также стал подталкивать страну к большей экономической самостоятельности от других ведущих держав. Это потребовало усиления экономической роли государства.

Центральное правительство вновь начинало доминировать в стратегических секторах, в частности финансовом, телекоммуникационном и военном. В то же время оно весьма ограниченно решало структурные социальные проблемы. Его усилия во многом были сконцентрированы на борьбе с крайней бедностью, особое внимание которой Си Цзиньпин уделил во время 18 съезда КПК в 2012 году. Однако генсек не спешил отказываться от идеи обогащения узких групп, богатство которых затем просачивалось бы к людям с низкими доходами.

О нерешенных системных перекосах в китайском обществе свидетельствовала растущая протестность рабочих, которая увеличилась с 200 забастовок в 2011 году до 2700 к 2015. Государство в основном отвечало на нее разгонами и арестами активистов, хотя некоторое время все же пыталось быть толерантным к выражениям недовольства. Вместо ответного улучшения условий труда власти предпочли никак не сдерживать аппетиты богатых, позволив им сделать Китай крупнейшим потребителем предметов роскоши.

Общие проблемы неравенства сочетались также с ущемлением прав этнических меньшинств, которых принуждали к изнурительному труду. Несмотря на то, что части деревень, населенных этническими меньшинствами, оказывалась поддержка в рамках программы искоренения бедности, в 83 компаниях страны за бесценок трудились десятки тысяч уйгуров. Еще 1,8 млн. мусульман, представлявших различные этнические группы, удерживали в лагерях перевоспитания.

До 2017 года Си Цзиньпин декларировал, что будет пытаться решить проблемы бедности и неравенства переориентацией экономики Китая с производства для экспорта на производство для внутреннего потребления. Государство действительно начало стимулировать сервисные и технологические предприятия, поскольку потенциал промпроизводства и инфраструктурных проектов исчерпывается. Но при этом оно игнорировало вопросы условий труда и повышения зарплат, из-за чего трансформация повлекла за собой новые забастовки.

Социальная справедливость как предлог для еще большей концентрации власти

В 2017 году Си Цзиньпин, выступая на 19 национальном конгрессе КПК, заявил о необходимости отказаться от логики максимального экономического роста в пользу более равномерного распределения благ. Однако этот курс так и не облегчил доступ к ресурсам для сельских и городских бедняков.

К 2020 году стало известно, что более 40% жителей Китая ежемесячно зарабатывают $140, что вдвое ниже минимального уровня заработной платы в столице − Пекине. А 75,6% тех, кто получает меньше $170, являются сельскими жителями. При этом 300 млн. сельских мигрантов сегодня вынуждены браться за временные работы с частичной занятостью и низкими социальными гарантиями.

Спустя несколько лет социальный курс Си Цзиньпина стал вырождаться в кампанию по подавлению бизнес-элит. В результате в его руках оказалось сосредоточено еще больше власти. Основной урон в этот период понесли технологические компании, рост которых пришелся как раз на период правления нынешнего генсекретаря.

Наиболее громким прецедентом стал случай компании Alibaba и её основателя Джека Ма. В октябре 2020 года Ма обрушился с критикой на китайских регуляторов, обвинив их в чрезмерном бюрократизме. В ответ он получил штрафы на $3 млрд за создание монополии в секторе электронной торговли. Давление нарастало и после этого. В результате Alibaba − Ant Financial Group пришлось отменить свое IPO в Нью-Йорке и сделать себя финансовой компанией, регулируемой центробанком Китая.

Вслед за Alibaba штраф в $533 млн. был наложен на крупнейший сервис доставки еды Meituan, который тоже был обвинен в создании монополии. В 2021 году регулятор Китая начал расследовать деятельность платформы DiDi, подозревая ее в незаконном сборе данных пользователей. По итогам следственных действий китайский цифровой регулятор потребовал от магазинов приложений удалить 25 мобильных приложений, разрабатываемых DiDi. Компании пришлось подчиниться требованиям властей, чтобы продолжить деятельность.

Еще один удар был нанесен по образовательным сервисам, в частности Wall Street English, ByteDance и New Oriental Education. В июле 2021 года правительство Китая утвердило новые правила, согласно которым, такие компании должны перерегистрироваться в некоммерческие организации и не создавать новых фирм. По мнению властей внеклассное обучение необходимо вывести из коммерческой сферы, чтобы сократить расходы семей на образование. Как итог, компании либо обанкротились, либо решили добровольно свернуть проекты.

Высшей точкой социальной риторики стала речь Си Цзиньпина, произнесенная на заседании центрального финансово-экономического комитета в августе 2021 года. Тогда председатель заявил о намерении центрального правительства реализовать концепцию «государства всеобщего благоденствия». Позднее, в своей статье Си Цзиньпин разъяснил этот шаг следующим образом: «Мы должны сосредоточить усилия на увеличении численности групп со средним доходом. Мы должны проводить четкую политику, чтобы переместить малообеспеченных людей в группу со средними доходами».

Помимо намерения устранить разрыв между селами и городами, Си Цзиньпин считает необходимым сдерживать рост благосостояния преуспевающих граждан. Он планирует пересмотреть налоги, в том числе увеличить налоги на имущество и на потребление, а также побуждать богатых больше отдавать обществу. Особое внимание Си планирует уделять агрессивной экспансии капитала, считая необходимым усилить антимонопольное регулирование и пресекать незаконные способы заработка.

После объявления новых приоритетов, Alibaba выделила $15,5 млрд, а технологический гигант Tencent планирует инвестировать $7,71 млрд на поддержку социальных инициатив. Основатель Meituan Ван Син также пожертвовал $2,3 млрд своему благотворительному фонду для финансирования образования и науки. Позднее министерство труда и социальной защиты Китая обратилось к 10 крупнейшим цифровым компаниям (включая Alibaba, Tencent, DiDi и Meitua) с призывом улучшить условия труда для своих работников.

В середине ноября КПК приняла историческую резолюцию, посвященную основным достижениям партии за прошедшие сто лет. Политические аналитики полагают, что ее можно воспринимать как предвыборную программу для третьего срока Си Цзиньпина. С помощью нее он ставит себя в один ряд с предыдущими важными реформаторами для современного Китая − Мао Цзэдуном и Дэн Сяопином. Но при этом считает себя лидером, способным решить проблему неравенства, которые упускались из виду руководителями прошлого. В течение третьего срока Си Цзиньпин намерен запустить социалистическую модернизацию, которая к 2050 году должна обеспечить всеобщее материальное благополучие.

Но амбиции Си Цзиньпина будут сдерживать несколько структурных факторов. Во-первых, около 81 млн. работников все еще заняты на предприятиях, ориентированных на экспорт. И поскольку использование дешевого труда остается одним из главных преимуществ Китая перед иностранными производителями, стране предстоит иметь дело с нежеланием частного сектора, обеспокоенного конкурентоспособностью своих товаров, поднимать зарплаты рабочих.

Во-вторых, продолжающаяся переориентация экономики на внутреннее потребление будет также требовать повышения доходов и занятости. Но масштаб изменений может оказаться скромным из-за экологических проблем, которые с каждым годом будут обязывать к снижению потребления. По этой причине Китай будет нуждаться во все меньшем числе работников − уже сейчас безработица среди молодых граждан (16-24 лет) достигает 15,4%. А в условиях избытка рабочей силы у предприятий не будет стимула платить высокие зарплаты.

Наконец, в-третьих, Китаю будет тяжело достичь материального благополучия без разрешения деятельности независимых профсоюзов и рабочих движений, равно как и освобождения этнических меньшинств. В отсутствии исправно работающих каналов обратной связи у государства просто не будет возможности удостовериться в том, что проводимая им социальная политика достигает своих адресантов. Но этот шаг приведет к запросу на еще большее расширение политических прав, к чему власти Китая совершенно не готовы.

Сегодня остается под вопросом то, насколько подавление бизнес-элит действительно связано с желанием государства добиться всеобщего процветания, а не с волей Си Цзиньпина к максимальной власти. При этом нельзя исключать, что защита экономических интересов большинства предлагается в качестве компенсации за будущую ликвидацию самых минимальных политических прав и свобод, без которых социальный прогресс страны в принципе невозможен. Понимание выбранной Китаем траектории появится уже скоро, после назначения нового состава Госсовета, которое произойдет с началом третьего срока. Но даже в случае прихода активных реформаторов стране будет непросто действовать в системе, где социальные приоритеты всегда отодвигались на задний план.