Кристина Михайлова, основательница инициативы Women make docs, беседует с режиссеркой Жананой Курмашевой и продюсеркой Бану Рамазановой о документальном фильме «Атамекен» про Семипалатинский полигон. Его премьера состоялась на кинофестивале документального кино CPH:DOX в Копенгагене в 2025 году. Следующий показ состоится на кинофестивале Hot Docs в Торонто. Это пятое интервью в серии «Казахстанское авторское кино — это женское кино».
Действие фильма происходит в безлюдной казахской степи, служившей в советское время ядерным полигоном. Картина представляет собой поэтичное предостережение о будущем человечества. В центре сюжета две переплетающиеся линии: путь экологов, картографирующих радиоактивные зоны, и история семьи, живущей неподалеку, три поколения которой сталкиваются с отголосками прошлого.
Кристина Михайлова: В первую очередь, искренне вас поздравляю. Это огромная работа, вы добились замечательных успехов. CPH:DOX всегда мне казался единственным, наверное, европейским фестивалем, который ориентирован на американскую аудиторию и с ней плотно связан. Когда я посмотрела фильм, у меня было ощущение: «Странно, что этот фильм до сих пор не сняли». Тема чувствительная, важная, на поверхности. Может быть, нужен был современный взгляд. Как ты решилась выбрать именно эту тему?
Жанана Курмашева: На самом деле, очень много телевизионных фильмов и репортажей снято про Семипалатинский полигон. Мне кажется, именно поэтому тема не доходила до уровня кино, потому что казалось, что уже всё сняли и всё сказали.
Когда я впервые попала на полигон, меня очень сильно удивило, что я не увидела его границ. Мне казалось, там должна быть какая-то штука, которая мне скажет, что вы въезжаете на территорию полигона. Весь Казахстан – это же сплошная степь. В какой-то момент ты не понимаешь, ты все еще в обычной степи или уже въехал на радиоактивную территорию? Окей, она уже очищена, не опасна. Тем не менее она должна быть как-то обозначена.
Именно такую степь я никогда не видела. Она была какая-то необычная, что-то в ней такое было. Сколько горя она пережила, сколько испытаний и страданий вместе с людьми. Степь мне показалась очень величественной. Я вдруг подумала, что она переживет всех нас. Рано утром, в в три-четыре утра, я пошла снимать. Всё было какое-то тихое. Стояла мертвая тишина. Неожиданно я увидела корову, она очень смачно жевала траву. Такое ощущение было, то ли она жива, то ли не жива, в трансе неком. И она отсчитывает как будто время. Красиво это выглядело, необычно, я бы даже сказала страшно.
На полигоне я вспомнила слова своей мамы, которая, слава Богу, до сих жива. Она мне с детства говорила, что родилась в Кайнаре, рядом с полигоном. Затем они покинули аул в связи с этими событиями. Мама мне все время говорила: «Никому вообще не рассказывай, что я там родилась, особенно своим женихам, потому что они заклеймят нас, что мы больные, что ты не сможешь родить». На съёмках местные подтвердили, что действительно, такая стигма существует до сих пор. Я просто не смогла остаться равнодушной к этому.
Кристина Михайлова: Когда вы презентуете проект про полигон, это всегда определенная тональность, предвзятое отношение, что будет обязательно минорный фильм. Бану, какое у тебя было продюсерское видение, как ты его позиционировала?
Бану Рамазанова: Мы хотели дать людям послушать голос самого полигона. В реализации визуальной части помог оператор-постановщик Куаныш Курманбаев. Нужно было передать, что время там как будто застыло. Когда я думаю про голос полигона с аудиальной точки зрения, это звукорежиссер Илья Гариев и композиторка Ақмарал Мерген. Они смогли передать традиционно металлическое ощущение в музыке и звуке. Радиацию не видно и не слышно, но она там присутствует.
В режиссуре Жананы у меня не было сомнений. Режиссеркой монтажа была Айдан Серик. Ақмарал, Илья, Куаныш, они знали как сделать, чтобы получилось целостно. Ты смотришь на долгие кадры степи, и есть время для передышки, чтобы отрефлексировать то, что ты посмотрел. Мне нравится вплетения Айдан монтажных флешбэков с архивными материалами взрывов. Продюсерски просто нужно было собрать «правильную» базу людей, которые выдадут мне «правильный» фильм.
Кристина Михайлова: У одного из ваших героев на столе лежит книга Тогжан Касеновой «Атомная степь». Я читала её, больше всего мне было интересна часть про то, как Нурсултан Назарбаев в процессе неолиберализации и вообще первых шагов построения государства занимался тем, что старался наиболее выгодно для Казахстана сделать процесс ядерного разоружения – политически и экономически. То есть он практически торговал этой возможностью, чтобы получить как можно больше выгоды не просто на тот момент для молодого государства, а для государства-младенца. Это были буквально первые дни независимости. Назарбаев, Тулеген Жукеев, Умирсерик Касенов, отец Тогжан Касеновой.
Очень важно для меня, что один из ваших героев по-прежнему продолжает бороться за то, чтобы какие-то законы были приняты. Они казались нам давно принятыми, но на самом деле нет. То, что их нет, это прямое следствие политики режима, в котором мы сейчас живем. Как ты сама, Жанана, рефлексируешь о политическом контексте своего фильма? Намеренно ли держала молчание по этому поводу? Как ты политически фреймируешь свой фильм?
Жанана Курмашева: На самом деле мне очень непросто отвечать на этот вопрос, потому что я вообще не отношу себя к политически активным людям. Меня больше интересуют человеческие, душевные вещи. Важнее было показать бессилие, уязвимость человека. В одном из моих главных героев воплотился образ отца в нашем обществе, конечно, патриархальном. Отец пытается бороться с системой за здоровье своей дочери, но у него ничего не получается. Когда он не понимает причины, из-за чего она заболела, становится еще тяжелее. Он и с причиной не может разобраться, и результата не может никакого получить. Когда мы живем в неопределенности, это, по-моему, тяжелее всего.
Что еще здесь касательно политики? Наверное, бюрократическая махина, очень неповоротливая система. Я поняла, что там очень много всяких завязок, линий, которые трудно развернуть как клубок. Вроде ты думаешь, что развернул, а он идет дальше и дальше. Очень много путаницы, разобраться в этом крайне нелегко. Закон, где указан перечень заболеваний, связанных с ионизирующими излучениями, делался, когда только закрыли полигон. Они опирались на исследования, которые были сделаны тогда. А сейчас вырастают новые поколения, которые еще не исследованы. Это вызов нового времени, поэтому это нужно изучать.
Кристина Михайлова: После 30 лет независимости только Казахстан несет ответственность за то, что какие-то исследования до сих пор не были проведены.
Жанана Курмашева: Конечно. Поэтому мне и было неприятно от нашего равнодушия. Окей, это все было, это все в прошлом, натворили тут дел. Ну а что про нас? Что, когда мы возвращаемся к самим себе? Ну да, мы имеем такое наследие. Это же в наших руках, это наша ответственность — обращаться друг с другом достойно и помогать другим. Нам привычнее всё время вспоминать старое, что вот все они гады и козлы, а мы теперь вынуждены со всем этим разбираться. Однако же, видимо, не совсем хорошо справляемся с этим. И это неприятнее всего.
Кристина Михайлова: Ваш фильм – это определенная попытка говорить на эту тему, разобраться. Как вы презентовали проект, участвуя в программах на международном индустриальном рынке?
Бану Рамазанова: Мы понимали, что нам нужна была помощь менторов, чтобы это не была какая-то локальная история, не было lost in translation. Чтобы люди в другой части мира могли понять историю. Сначала была программа East-West Talent Lab при кинофестивале goEast, потом мы участвовали в программе «Альтернатива», после которой поехали на Берлинале, где менторы помогли с продюсерской частью. Затем я изменила направление продюсерской деятельности в сторону азиатских стран, в Японию, в Корею, в Китай.
У нас так получилось, что откликнулось как раз-таки Азия, а не Европа. Когда я ездила в Tokyo Docs, в Корею, в Гуанчжоу, они даже не знали, что произошло такое с полигоном. В Гуанчжоу говорили: «Так это же совсем рядом с нами, это как?». Ну да, та часть сейчас практически соседствует с вами. И они: «Нет, это важно понимать, потому что это ракурс в мировом, геополитическом контексте очень важен».
Жанана Курмашева: Конечно, нас спрашивали, где вы вообще находитесь? Мы объясняли, что мы из Центральной Азии. Что наши непосредственные соседи — это две крупные страны Китай и Россия, которых мы боимся. То, про что говорит Бану, это про масштаб, про глобальную проблему. У меня про чувства было больше, потому что мы боимся за происходящее в мире. Например, всё, что происходит сейчас с Украиной, с Россией, в других странах мира. В принципе, эти войны идут повсеместно. И это действительно вызывает тревогу, когда такое происходит у твоих соседей. И ты просто понимаешь, что тебе некуда бежать, ты не спрячешься от этого вообще нигде.
Кристина Михайлова: Ты выбирала своих героев именно с точки зрения наличия внутреннего конфликта или ты хотела сделать какую-то репрезентативную выборку? Для меня бессловесными оказались женские персонажи, мама и дочь. Одна из самых важных сцен, которая больше всего меня тронула, это когда мать ждет результатов анализов дочери в коридоре больницы. Я совершенно не представляю, как эта женщина осмысливает эту ситуацию. Хотелось искренне узнать, как она мыслит. Точно так же как и девочка. Но ты сделала женщин бессловесными. Чем это было продиктовано?
Жанана Курмашева: Это было продиктовано тем, что и девочка, и мама находятся в очень, мягко говоря, нестабильном психическом состоянии. Им очень непросто говорить. И каждый раз, когда я к ним приезжала, для меня это было очень болезненно. Вообще, в принципе, болезненно начинать разговаривать на эту тему, потому что они постоянно живут в этом, круглые сутки. У них начинается тремор, им очень тяжело. Мать очень чувствительная, ранимая женщина. И даже когда мы просто начинали разговаривать, у нее сразу текли слезы. Я ее прекрасно понимаю. Там были чувства и слезы не только у нее, конечно, и у меня тоже. Изначально нас попросили о том, чтобы мы не снимали лицо дочери, чтобы ее лица не было, потому что она боится буллинга, стигмы в школе.
Кристина Михайлова: Очень интересно, что у вас получилось к этой теме привлечь внимание и финансирование как с казахстанской стороны, так и из-за рубежа. Как вы считаете, кем такая тема должна поддерживаться? Каково вам было взаимодействовать с государственными и с частными деньгами?
Жанана Курмашева: У нас на начальном этапе уже был ко-продюсер с французской стороны. И он нам помог найти небольшой грант, благодаря которому мы и задумали поехать на ресерч, чтобы снять тизер. Но этих денег не хватало, к сожалению. Тогда я обратилась в частную компанию, они выделили почти половину той суммы, которой нам недоставало.
Кристина Михайлова: Как ты думаешь, почему они тебя поддержали?
Жанана Курмашева: В первую очередь, это мои друзья. В этой компании работают мой муж и мой друг. Мой друг гораздо старше меня. Это сыграло свою роль, потому что он понимает важность всего, что происходит вокруг нас.
Бану Рамазанова: До подачи заявки на государственное финансирование мы испробовали кучу заявок. Год, полтора мы получали везде «нет». В какой-то момент Жанана сказала: «А может подадимся в Kazakh Cinema? Питчинг открылся». Мы были удивлены, что выиграли. Я понимала, что ГЦПНК (Государственный центр поддержки национального кино) всегда сопоставляют сценарии с фильмом. Чтобы не было ложных ожиданий, что мы сейчас «раскритикуем» государство, мы все честно написали. И нас пропустили.
Единственное, что мы запрашивали другую сумму, потому что понимали ужас той экспедиции, в которую Жанана уже съездила. На экспедицию тратятся очень большие деньги. Нас всех порезали, грубо говоря, на 32% или 34%. И нас вызвали в ГЦПНК, где сказали: «Если вы соглашаетесь, то подписываете эту бумагу сейчас». Я набрала Жанану и говорю ей: «Сумма теперь такая-то, значит мы будем урезаться». Обещали одно, а теперь… Я говорю: «Надо принять решение здесь и сейчас». Да, мы подписали договор на их условиях, потому что фильм все-таки выше, он важнее. Получилось, но очень тяжело. Испытали страшнейший стресс.
Кристина Михайлова: После того, что вы прошли за три года, интересно посмотреть, как зрители отреагируют на ваш фильм. И вообще увидят ли его. Какие у вас мысли о дистрибуции международной, казахстанской или онлайн? Где читатели смогут смотреть ваш фильм?
Бану Рамазанова: Первоначально мы, конечно, будем фестивалить. Но кинопрокат в Казахстане невозможен, потому что… Я понимаю, насколько игровые фильмы сейчас бьются с определенными дистрибьюторскими сетями. Даже им тяжело выбить слот. В этой машине, документальный фильм… Куда? Но мне бы хотелось, чтобы люди начали смотреть документальное кино на большом экране. Потому что он так сделан, что на ноутбуке не даст того эффекта, который мы закладывали. Это все-таки фильм для большого экрана. ы бы очень хотели сделать показ еще и в самом Семипалатинске.
Хотелось бы добавить, что мы смогли задокументировать период с аташкой, героем фильма. Когда он писал книгу, он вписал всех, кто был в ауле, кто умер и т.д. То есть, если он ушел и не написал книгу, , то эти люди бы исчезли. Они бы даже статистикой, грубо говоря, не стали. От этого такая печаль. Поэтому важно, чтобы это воплотилось в документальном кино, чтобы эти вещи были зафиксированы. Через 20-30 лет кто-то захочет исследовать этот период, но будет нечего показать.
Жанана Курмашева: Это последние очевидцы Семипалатинского полигона. Они были детьми, они выросли во всем этом, они его закрывали. Это, конечно, уникальные люди.
Кристина Михайлова: Документация времени – это сверхзадача документального кино. Игровые фильмы тоже в каком-то смысле документируют время, но документальные делают это с гораздо большей эмпатией, с меньшей дистанцией. Несмотря на это, мне кажется, в своем фильме ты все-таки сохраняешь большую дистанцию по отношению к героям. Но, тем не менее, мы – люди, у которых есть глаза и уши, и независимо от позиции режиссера, мы просто видим, что есть в кадре. Потому что это документальный кадр, в этом его ценность. А почему ты сохранила эту дистанцию по отношению к своим героям?
Жанана Курмашева: Потому что тема очень щепетильная. И мне было важно очень бережно с ними обращаться. Несмотря на дистанцию, у нас очень близкие, теплые отношения с ними. Мы по сей день созваниваемся.
В качестве иллюстраций использованы кадры из фильма «Атамекен»
Поддержите журналистику, которой доверяют.
