Стыд

Виктория Абдусадыкова, дизайнер:

— Мой дедушка – чистый казах, он не говорит по-казахски. Его отца репрессировали, и первые десять лет своей жизни он провел в лагере, маму тоже расстреляли, на воспитание его забрал дядя. У меня дома никто не говорит по-казахски. Семья очень интернациональная: дедушка женился на бабушке – русской с украинскими корнями; мой папа – наполовину казах – женился на моей маме, она русская.

Я учила казахский язык только в школе. Когда в пятом классе перешла в другую школу, учительница казахского языка оказалась истеричной. Сейчас я понимаю, как ненормально она к нам относилась. Я психологически не могла пойти на ее урок, потому что чуть что, начиналось какое-то представление с наездами на меня – «ты – казашка и не знаешь казахский язык». Кроме казахского языка и литературы, она преподавала русский язык и русскую литературу – не знаю, как это возможно, но такое было в школе №111. После первого года обучения я рассказала о проблемах маме, она отвела меня к психологу.

В школе сталкивалась с тем, что мне занижали оценки. Например, если отвечает русский мальчик с русской фамилией и я – с казахской фамилией, и мы на равных, или я лучше, мне все равно поставят двойку или тройку. Это вообще никак не решалось, потому что это было нормально – ребенок виноват. Об этом вообще никто не говорил. Классная руководительница была учителем математики, и у нас каждый урок превращался в классный час, где выясняли вопросы, нас ругали. В 7-ом классе, во время переходного возраста, я просто поняла – «я не такая как вы, я не хочу быть как вы», покрасила волосы в фиолетовый. Это была такая защитная реакция на людей в момент взросления, я понимала, что это всё закончится и всё будет в порядке.

— Отношение учительницы казахского повлияло на мою мотивацию учить язык. Ты ходишь в школу для того, чтобы учиться, а тебя обвиняют в том, что ты чего-то не знаешь. У меня абсолютно пропало желание учить язык и тем более говорить на нем из-за акцента, на который мне все время указывали.

Я ходила на курсы казахского языка, но сейчас понимаю, что, видимо, это не нужно: когда ты начинаешь говорить на казахском языке, люди иногда реагируют неадекватно, могут шутить, смеяться. Сейчас я не стесняюсь акцента – я могу сказать что-то на казахском.

В моем паспорте написано, что я казашка. У казахов ведь национальность передается по линии отца: мой дедушка казах, отец казах и я тоже казашка. Я родилась в Казахстане, здесь выросла. Но проблема в том, что все метисы не чувствуют свою принадлежность к той или иной этнической группе. Я и не русская, я и не казашка.

Ильяс, имя изменено по просьбе героя:

— С шеймингом впервые я столкнулся в 4-5 классе. В самом детстве я никогда об этом (цвете своей кожи – V) не задумывался, но когда стал постарше... Может, потому что я любил аниме, а японцы – фанаты белой кожи, плюс модели в журналах тоже были светлыми, мне самому нравятся светлые девушки, а смуглые не привлекают. Я более чем уверен, что все это заложилось в средних классах. Даже казахское «капаркаршка» звучало для меня обидно. Меня называли индусом. Сейчас я живу в Англии и меня тут никто с индусом не путает. Еще меня в школе называли «черным», «обезьяной» – дети сами не знают, что они несут.

Как-то раз я съездил в Турцию, приехал загоревшим. Мои родственники тоже намекали, что я стал смуглее. Как будто эталон – это быть светлым, а мне просто не повезло. Думаю, проблема не в цвете кожи, а именно в том, что есть этот эталон красоты. Вспомнить только, что все казахи любят твердить, что мы раньше были светлокожими блондинами с голубыми глазами.

Не помню, как я реагировал в начале. Кажется, обзывался в ответ. Я перестал обращать на это внимание, когда в 9-ом классе перешел в другую школу. Я был очень обижен на школу, на одноклассников. Моей целью было поступить в хороший университет и чего-то добиться. Школа – это кузница всех проблем.

Эти эпизоды в моей голове сейчас всплывают и всплывают, я понимаю, что цвет моей кожи был не самой большой проблемой. Самым обидным оскорблением было для меня «сиськастый», а так меня еще и «пончиком» называли. В средней школе я был толстым. В это время как раз происходили гормональные изменения. Как бы после я не пытался похудеть, грудь не уменьшалась. В 2014 году я сделал себе пластику, оказывается у меня была гинекомастия.

Эта школа находится в Астане. Я до сих пор хочу её сжечь или заварить все двери, чтобы дети не смогли в нее попасть. Самое обидное, что меня не защищали учителя, даже когда я им жаловался. Однажды меня избил одноклассник – я плакал, меня повели к психологу, но однокласснику ничего не сделали.

Я и так драться не умел, а еще и психологически был тихим неконфликтным ребенком. Когда люди чувствуют, что ты не можешь им ответить, то издевки становятся все злее и злее. Они чувствуют, что никто их не остановит. После побоев остаются синяки, их видят родители. Конечно, они идут в школу и пытаются выяснить, что произошло. Тогда становится еще хуже – тебя называют стукачом. А что мне делать, если я не могу скрыть синяк?

Месяца три назад меня добавили в чат бывших одноклассников, где все были такими приветливыми, словно ничего не было. Я вышел из этой группы, потому что мне это неприятно, я всё еще вспоминаю то время.

Когда я перешел в другую школу, меня восприняли хорошо. Конечно, в ней были свои два бандита, они всех новичков собирали в туалете и требовали по 2000 тенге. Мне повезло, что одноклассник моей сестры «держал» район, в котором находилась школа. Он сказал: «Ильяс – мой братишка, его никто не трогает». 10 и 11 классы прошли для меня быстро: никто не доставал и все было хорошо.

Дарина, имя изменено по просьбе героини:

— До 5 класса у меня неплохо складывались отношения с одноклассниками, но после что-то поломалось. Я была довольно обеспеченным ребенком, многие занимали у меня деньги, просили им купить что-то по мелочи, мол, завтра отдам. Потом я буквально в одночасье стала «бедной» – по меркам одноклассников, конечно – у меня умер отец, а он хорошо зарабатывал. Наша семья столкнулась с финансовыми трудностями и мое моральное состояние очень ухудшилось.

У меня было мало моральных сил сопротивляться всему этому и потихоньку начался настоящий шейминг из-за того, что у меня нет денег, что я донашиваю вещи старшей сестры, что я не хожу с одноклассниками на платные экскурсии в горы, музеи и прочее. Со временем именно мальчики стали обращаться со мной ужасно. Они любили обзывать меня и снимать на видео, как я краснею, убегаю, плачу и так далее. Среди них появился прикол, что кому-то из пацанов не повезет и ему попадется такая жена как я. Нормальных доводов почему я «не такая», я никогда не слышала. Просто странная и всё. К 7-8 классу все стало еще тяжелее: меня ни во что не ставили, смеялись надо мной прямо на уроках и каждый божий день говорили мне какая я страшная уродина и что мне никогда не выйти замуж.

Реагировала я, конечно, неправильно. Это я сейчас понимаю, что можно было разобраться с проблемой получше, но так сложилось, что я не ощущала никакой защиты и мне действительно начинало казаться, что я неправильная. Даже если я пыталась сойти за «нормальную девчонку» в понимании мальчиков — накраситься, сделать прическу — я только и слышала смешки в свою сторону, мол, ах, бедная несчастная уродина пытается с собой что-то сделать. Попытки стать «красивой» я быстро забросила, да и пытаться было сложно, финансовое состояние не улучшалось, я носила одну пару кед весь учебный год.

Учителя абсолютно никак не реагировали на эту ситуацию, сейчас я до сих пор немного обижена на это. Они словно подкрепляли мои страхи — всегда выдавали мне полный набор учебников со словами: «Полный набор только для малоимущих!» и мне приходилось краснеть. Однажды при всех классная руководительница сказала, что для малоимущих дадут бесплатные талоны на обед, назвала мою фамилию и я отказалась их брать.

Продолжалось это все до тех пор, пока все дураки из моего класса не ушли в колледж. К нам пришло много мальчиков из других классов. Они были, на удивление, нормальными ребятами.

Я не могла рассказать об этом маме. У нее и без меня было много проблем — поиски работы, денег, сестра поступала в университет, надо было поставить нас на ноги. Да я и не знаю, что она бы могла сделать. Пойти в школу? Тогда бы я прослыла ябедой.

Как ни странно, из школы я вышла нормальным человеком. У меня полно друзей, приятелей и были отношения. Но одноклассникам удалось посадить во мне зерно комплексов, я очень часто ощущаю себя некрасивой и неправильной, что я чего-то не понимаю. Если говорить человеку каждый день, что он урод, он в это поверит.

Сейчас у меня полно близких, которые считают меня красивой, приятной и любят меня, и я бы хотела сказать тем, кто переживает издевательства в школе, что обидчики проецируют на вас свои комплексы. Это закончится, и вы будете любимы, вы этого заслуживаете. Все этого заслуживают. Лучше переходите в другую школу. Я почти уверена, что будь у меня другая школа, я бы не столкнулась с таким шеймингом, ибо коммуникативные навыки у меня хорошие. Сейчас я хожу к психотерапевту. Она считает, что последствия не такие уж глубокие. Хвалит меня, что мне удалось это пережить с наименьшими проблемами. Я психологически спокойна. Думаю, это благодаря способности к самоанализу и плюс в школе я хорошо отвлекалась на мир кино и музыки. Но вот с одноклассниками общаться совсем не хочется: все эти «надо их простить и общаться как ни бывало» – нет. Они еще не выросли из этой херни и до сих пор пытаются подтрунивать.

Гасан Ахмедов:

«Уже не помню, когда я впервые столкнулся с шеймингом. Я сейчас работаю вахтовым методом на месторождении. Среди коллег я не особо распространялся о своей сексуальной ориентации. Те, кому было интересно, сами гуглили, узнавали и вполне адекватно отнеслись. Однако, кое-кто из бухгалтерии начал в Whatsapp рассылать одно из моих интервью, когда я был на отдыхающей вахте. По приезду я узнал, что некоторые сотрудники даже планировали расправу надо мной. На данный момент прямой агрессии не было, однако за спиной слышу оскорбления и часть коллег перестали здороваться. Руководство предупредило службу безопасности и отдел трудовых отношений, чтобы пресечь любое проявление ненависти на почве гомофобии.

Сначала на работе было страшно, хотя виду я не подавал. Снова вспомнил каково быть изгоем. Стресс накапливался и порой выливался в панические атаки. Сейчас я более-менее спокоен, все же я сюда работать приехал, и мне некогда думать о гомофобах. Да и друзья поддерживают и помогают, даже уговаривали уйти с работы или вовсе переехать в другую страну. Но я пока не рассматриваю ни первый, ни второй вариант. Я люблю свою работу, и как ни странно, люблю Казахстан, поэтому пусть уезжают и увольняются те, кому я не нравлюсь. Я стойко убежден, что мои интервью о моей ориентации – это то немногое, что я сделал правильно. Что-то не так с обществом, где я живу и работаю, раз люди поощряют агрессию к ЛГБТ.

Это продолжается до сих пор. Боюсь, что еще долго не прекратится. Просто я перестану на все это реагировать. Как в свое время я перестал реагировать на кибер-буллинг в социальных сетях, как в свое время я перестал реагировать на шейминг от моих родных. Все рано или поздно заканчивается, и у моей реакции тоже есть предел чувствительности.

Природа стыда

— Стыд – это переживания человека о том, каким его видят окружающие. Если для человека это важно по каким-то причинам, то пристыжение будет обладать большей силой, – поясняет психолог Елдар Жургенов. – Для людей, которые так или иначе были травмированы в детстве (а это очень многие) – это значимый фактор. Особенно это актуально для культур, где стыд играет большую роль, например, патриархальных. Стыд в психологии считается одним из самых интенсивных и токсичных чувств. Очень важно различать вину и стыд. Их легко спутать. Вина – это когда человек думает: «Я сделал что-то плохое». Стыд – это когда: «Со мной что-то не так, я – плохой». То есть вина направлена на поступки человека, а стыд – это заявление о личности. Сами по себе эти явления обладают важной социальной функцией – они контролируют человека, помогают ему находиться в рамках нормы того или иного общества, помогают адаптироваться. Опять же, так как стыд затрагивает глубинные вещи, то он обладает токсичным эффектом. Есть легкий стыд – смущение, сильный стыд, публичный шейминг и затем – травля. Это, можно, сказать уровни стыда, которые могут доходить до физического насилия, остракизма.

Есть люди, восприимчивые к чужому мнению, их пристыжение задевает сильнее. Кто-то может совсем не обращать на него внимания, вызывая у обидчика досаду. Сложнее обстоят дела, если объектом шейминга становится ребенок:

— Уровень восприятия у всех разный и тут все зависит от того, насколько сильна личность. У ребенка личность как таковая еще не сформирована, поэтому дети подвержены влиянию извне. Ребенок зависим от взрослого, особенно от родителей. К сожалению, в этом возрасте любое слово или поступок обладает влиянием на ребенка. Многие жертвы насилия испытывают очень сильное чувство стыда, они часто винят себя в произошедшем. Особенно это касается сексуального насилия. В ситуациях с детьми очень многое зависит от родителей, от того, есть ли у ребенка в жизни люди, оказывающие на него положительное влияние: друзья, взрослые, которые поддержат.

— Есть такая теория, что нарциссическое расстройство личности формируется в результате переживания ребенком шейминга, эмоционального насилия со стороны взрослых. Это своеобразная защита. Став взрослым, он проецирует эти чувства на других людей и сам занимается шеймингом. Когда у человека здоровая сформулированная психика – он вырос в здоровой семье со здоровыми отношениями – он знает, что он нормальный человек, с ним всё в порядке. Человека со здоровой самооценкой и хорошими границами не так просто пристыдить. Если шейминг удается игнорировать, значит, у человека все в порядке с самооценкой. Бороться с ним сложно, потому что это очень ранящее поведение. Важно, чтобы было окружение, которое тебя поддерживает и принимает таким, какой ты есть. Психотерапия – очень эффективный метод. С другой стороны, человек, который переживает сильнейший стыд, зачастую не хочет обращаться к психотерапевту из-за страха. Делиться предметом стыда очень болезненно для любого человека, но важно найти в себе силы обратиться за помощью. Важно осознавать ценность своей личности, своей жизни.

Идти на поводу у обидчиков или стоять на своем?

— Это ловушка. Соглашаясь с обидчиками, вы тем самым даете людям еще больше власти над собой. Как вам поступать – зависит только от вас. Если человек хочет сбросить вес, важно понимать, что он это делает для себя, а не для тех, кто его стыдит. Ну и что, что у человека большой вес. Какой вред это приносит обществу? Абсолютно никакого. Истории Харви Вайнштейна и Кевина Спейси, которые подвергаются большому давлению и это правильно, потому что они совершали ужасные вещи и навредили большому количеству людей. Они заслуживают наказания и в этом случае стыд нужен, чтобы осознать совершенное. Эта боль помогает человеку заглянуть внутрь себя и изменить что-то в лучшую сторону.