«Больше всего, - говорит карагандинский учитель Юрий Пак, - заключенные не любят, когда кто-то из зэков находится в депрессии. И они начинают всячески… помогать. Когда я попал туда, они меня отвлекали, спрашивали о семье, о школе. Там много хороших людей, я их помню, благодарен им, но встречи с ними не ищу, потому что пытаюсь забыть через что мы прошли. Понимаете, места заключения – они не такие как мы понимаем в классическом понимании. Там много хороших людей. В мой день рождения один парень подарил зубную щетку и пасту, другой принес козинаки… такие вещи на воле приравниваются к айфону».
Прошел год с тех пор, как карагандинский учитель, осужденный за лжетерроризм, Юрий Пак находится на свободе. Юрия знает весь город, можно сказать, вся страна. Кто-то сопереживал ему и верил в его невиновность, были и те, кто до сих пор думает, что в тот злополучный день именно он позвонил и «заложил» ЦУМ. Но равнодушных к судьбе Юрия нет. Мы встретились с Юрием и его супругой Ольгой на улице.
Вы ходите в куртке защитного цвета, это психологический выбор или просто стильно?
Это больше стильно, потому что дети говорят: «Папа, надень такую куртку, то хорошо, это хорошо». Но вы сейчас сказали, и я понимаю, что с точки зрения психологии ничего просто так не бывает. Человек выбирает то, что его нутро в данный момент подсказывает. Мне почему-то это сейчас нравится. Обе последние куртки, которые я купил, были камуфляжные, именно защитного цвета. В них я себя чувствую хорошо.
Вы помните свой первый день на воле?
Мы поехали покупать одежду, потому что я похудел на два размера. Доехали до торгового дома, зашли внутрь, и сразу люди начали что-то кричать. Мы поднимались по эскалатору, и парень спускался и закричал: «О, Юрий Пак, здравствуйте! Я вас поздравляю!». Я зажался и спрятался, потому что не хотел, чтобы кто-то видел меня, обращал внимание. И так было на протяжении очень долгого периода, месяцев двух, наверное. Мы поехали в Алматы, там я постоянно встречал людей, которые что-то говорили, кто-то даже обнимал, кто-то пытался сделать селфи и так далее. Помню, я шёл по какой улице, где-то в центре Алматы. Мы стояли на пешеходном переходе и к нам подошла женщина. Она посмотрела на нас на долю секунды. Потом повернулась. Мы начинаем идти по переходу, она догоняет меня и говорит: «Я же правильно вас узнала?» Я отвечаю: «Смотря что вы имеете в виду». Однажды, здесь, в Караганде, перехожу дорогу, проезжает машина и высовывается простой мужик в тюбетейке: «Эй, ты, как тебя там! Молодец! Давай, давай!» И больше не знает, что сказать, сигналит и кричит «Давай, давай! Молодец!» И в машину обращается, дорога пустая, поэтому всё слышно: «Это он! Я его узнал! Как-то там его, короче не важно, это он!» Поначалу это было тяжело, но самое главное, что я увидел — у нас хорошие люди, у нас хорошее общество. Сам народ. Мы даже с Олей говорили, что есть такой термин «обиженного на Казахстан». Нет, на Казахстан обиды нет, потому что для меня Казахстан — это люди, это мои друзья, это мои родственники, это ученики, это те прохожие, которые говорят те слова, которые есть, или просто не говорят. Очень часто жена говорит, что получает комментарии от людей, которые пишут, что видели нас детьми на улице, но не стали подходить, просто порадовались. И вот это Казахстан. Это люди. Это люди, которые звонили, когда узнали, что меня освободили. Помню, женщина позвонила из какого-то города, просто плакала в трубку и говорила: «Я тоже такое проходила».
14 августа 2018 года Юрий подал кассационную жалобу в Верховный суд Казахстана. «Признание вины» он считает неправомочным.
Вы сразу начали искать работу?
Нет, не сразу, я адаптировался. Усиленно начал искать работу с января этого года, пытался перепрофилироваться. Я был баристом, варил кофе, пытался быть барменом и так далее. Когда подавал резюме, везде спрашивали справку о несудимости, я сразу говорил, что судим. Все думали, что я вернусь в школу, в сферу образования, но из-за справки я никуда не могу попасть. Летом подал резюме на должность преподавателя в один небольшой учебный центр. Это не репетиторство, просто развивающий центр. И первый руководитель предложил мне работать и быть соуправляющим вместе с ней. Она, конечно, первое лицо, руководит несколькими предприятиями, но я буду помогать в этом учебном центре. Ну, и конечно, взаимодействовать с детьми и с педагогами. Это небольшое частное предприятие, где мы обучаем и интеллектуально развиваем детей. Я начал работать вот только что — в августе.
А как родители к вам относятся в центре, где вы работаете?
Во-первых, прошёл год, и не все меня узнают. Когда я сюда пришёл работать, меня никто, кроме первого руководителя, не узнал. А все говорят: «Мы вас где-то видели. Наверное, потому что корейцев много в городе». Потом в процессе разговора я объяснил, кто я есть, и они отвечали: «Ах, да! Это же было так давно!» Для меня это хорошо, я не хочу концентрации внимания.
Пытаетесь ли вы понять, а может даже оправдать тех людей, которые упекли вас за решетку?
Понять, по крайней мере, пытаюсь. Для меня это безликая группа людей, которая лоббировала отрицательное решение по моему делу. Но было очень много и тех, кто будучи задействован в моём аресте и в дальнейших действиях, пытались повести себя по-человечески правильно.
То есть, каждый человек, даже они, имеют право на оправдание?
Я думаю да. Моя внутренняя жизненная позиция: каждый человек имеет право на оправдание, даже когда он 100% виноват. Это стечение обстоятельств — почему человек пришёл к тому или иному решению или даже поступку, это череда каких-то важных факторов, которые мы должны попытаться найти. И я в связи со своим делом теперь точно хочу сказать, что умение найти истину, причину того или иного действия, это право каждого человека. Сегодня, когда я вижу истории людей, которые поступают неправильно, я пытаюсь понять, почему они это делают и найти для них какие-то оправдания или слова защиты. Это не потому что я хочу быть популистом или хорошим, это реально в нашей ситуации с Олей именно так. Потому что были такие ситуации, когда я видел людей, которые были близки для меня, и они вели себя ну просто совершенно радикально, не так как я ожидал от них. Потом я садился и понимал: у них такая должность, они находятся в тяжёлой ситуации, они себя загнали.
Вы можете вспомнить тот момент, когда на вас впервые надели наручники?
Я помню. Этот холод и жёсткость металла стали для меня олицетворением неволи. Я помню ту боль, которую они причиняют, неудобство, ту скованность движений, как меня потом повели через большое количество людей, которые приветствовали и провожали. Мы пробирались сквозь толпу, и когда меня вели, это было больно. Потом это повторилось, когда меня вели на похороны к маме, — эти наручники олицетворяли несвободу, и холод от этого металла до сих пор стоит внутри меня.
Юрий Пак, учитель: «Мне предложили сделку со следствием, чтобы «закрыть» годовой отчёт»
Поддержите журналистику, которой доверяют.
