«Мы боролись с последствиями, а нужно было искать причины»

– Андрей, в январе этого года вступили в силу новые редакции статей 152 (Изнасилование – V) и 153 (Насильственное удовлетворение половой страсти неестественным способом – V) Уголовного Кодекса Украины. Расскажите, что не так было с этим статьями изначально и что изменилось после введения поправок.

– Поменялись диспозиции самих статей. Если раньше изнасилование было проникновением с применением физической силы, с угрозой применения физической силы или пользуясь беспомощным состоянием жертвы, то на данный момент это проникновение без добровольного согласия. Добровольное согласие – это все-таки более широкое понятие, чем только «под угрозой или с применением физической силы». Раньше было довольно тяжело доказать изнасилование, особенно если следов борьбы на теле у пострадавшей не было. Соответственно, все эти дела закрывались. Теперь достаточно того, что пострадавшая говорит, что добровольного согласия с её стороны не было – тогда уже обвиняемому нужно доказывать, что оно было, если оно вообще было дано.

– Каким образом в суде доказывается это согласие? Жертве достаточно просто сказать, что добровольного согласия не было дано?

– Да, жертва говорит, что согласия не было, потом назначаются экспертизы, проводятся следственные действия. Все доказательства, которое могут быть использованы в суде, практически во всех странах прописаны в уголовно-процессуальном кодексе. Там четко перечислено, каким образом доказательства должны собираться, какие доказательства допустимы в суде. Это уже работа следователей.

– Редакции действуют уже практически год. Какие результаты они успели показать?

– Вообще два законопроекта были приняты в декабре 2017 года, но набрали законную силу в разное время. Если закон о противодействии и реагировании на домашнее насилие вступил в силу в январе 2018 года, то изменения в уголовно-процессуальном кодексе вступили в январе 2019 года. Я думаю, что результаты должны быть более профилактическими. Ужесточение ответственности – не задача, посадить как можно больше людей – тоже не задача. Если человек, к примеру, в клубе, видит девушку в состоянии алкогольного опьянения, и он хотел бы воспользоваться этим для того, чтобы построить какие-то сексуальные отношения, то статьи и ужесточение должны заставить этого человека задуматься над тем, что он может попасть в тюрьму. Редакции играют профилактическую и воспитательную роль для населения. Чем больше мы будем об этом рассказывать, чем больше людей будут об этом знать, тем чаще они будут задумываться и тем меньше, по нашим прогнозам, должно стать преступлений сексуального характера. Введение уголовной статьи и ужесточение законодательства не сыграет такой роли, которую мы преследуем, если об этом широко не говорить и не проводить разъяснительные информационные кампании. Это всё должно идти в комплексе. Должно быть эффективное расследование существующих кейсов, должна быть широкая информационная кампания.

– Сколько в Украине было обращений по факту изнасилования до внесения правок в законодательство и сколько было в итоге заведено уголовных дел?

– За 2017 год было заведено 408 уголовных производств по статье «Изнасилование». Я думаю, что у нас менталитет несколько схож с вашим – далеко не все сообщают, потому что стыдно, потому что не верят в результаты, иногда жертвы сразу смывают все следы, что делает невозможным проведение экспертиз и расследования.

– У вас проводятся профилактические работы с людьми, чтобы они знали, что если их изнасиловали, то необходимо обращаться в полицию и писать заявление?

– Да. Мы стараемся освещать эту информацию. Здесь все-таки это больше работа общественных профильных организаций, которые об этом говорят. Если будет рост обращений, значит, все-таки жертвы будут выходить из тени, и мы сможем бороться с насилием.

– Как в Украине работают с жертвами сексуального насилия, есть ли поддержка со стороны государства?

– С этим беда. Особо нет целевых программ по реабилитации, по психологической помощи, это уже удел местной власти: насколько хорошо работают социальные службы, психологи, медики и так далее. У нас есть программы для пострадавших от бытового насилия: и кризисные центры, и приюты, и центры социально-психологической реабилитации. Как таковых отдельных по сексуальному насилию их гораздо меньше.

– Если говорить о жертвах бытового насилия, действительно ли все эти программы, шелтеры и центры поддержки работают и помощь оказывается?

– Да, закон заработал. Если сравнить 9 месяцев 2017 года и аналогичные 9 месяцев 2019 года, то у нас на 20% увеличился рост обращений. Этот закон эффективен, полицейские получили новый механизм – срочное защищающее предписание. За полгода их вынесено около 9 тысяч. У полицейских появилась возможность мгновенно реагировать, когда происходит конфликт и мгновенно разделять агрессора и пострадавших. Мы можем выселить и запретить вход и пребывание агрессора до 10 дней в тех местах, где находится пострадавшая. В январе этого года вступила в силу криминализация домашнего насилия и если мы можем доказать, что это третий или более факт домашнего насилия, то это грозит человеку сроком заключения до двух лет. Два года лишения свободы, полгода ареста, либо общественные работы от 150 до 240 часов.

– Как в Украине работают шелтеры? У нас жертва не может находиться в приюте больше полугода и очень часто бывает, что ей приходится вернуться в дом к своему насильнику после выхода из шелтера.

– У нас начал продвигать и основывать шелтеры Фонд народонаселения ООН в Украине, сейчас они уже активно передаются на баланс органов местной власти. Кабинет министров принял постановление и утвердил положения о приютах и это должно институализироваться. Сейчас уже госорганы и органы местной власти должны заниматься созданием таких приютов.

В центрах можно получить временный приют, но нужно, чтобы параллельно занимались психологи и юристы, проводились программы для пострадавших. У нас закон все это предусматривает и есть постановление кабмина о взаимодействии всех субъектов, которые работают. Мы всегда обмениваемся информацией: если полиция получает вызов по домашнему насилию, то мы обязательно информируем, если есть дети, чтобы службы по делам детей, центры социальных служб включались, проводили оценку потребностей пострадавших и увидели, чем необходимо помочь и какие организации надо привлечь. Может надо помочь найти работу, помочь пройти какие-то курсы, привлечь центр занятости, юристов. У нас очень развита система бесплатной юридической помощи – это адвокаты, которых оплачивает государство. Пострадавшие от бытового насилия имеют право на бесплатного адвоката, который поможет составить совершенно различные иски в суд. Сейчас весь закон нацелен на защиту пострадавших. Это вполне логично, потому что одним только привлечением к ответственности агрессоров проблему не решить. Мы боролись с последствиями, а нужно было искать причины в каждом конкретном кейсе и с ними бороться.

– То есть в Украине разработаны программы для насильников?

– Да, у нас предусмотрены программы как для пострадавших, так и для агрессоров. Агрессора в суде направляют на программу. Мы зажали агрессоров в такие рамки, чтобы они не могли нарушить закон. При этом суд должен в то время, пока агрессор проходит программу, выписывать ограничительное предписание сроком от одного до шести месяцев с возможностью продления еще на полгода. Программы рассчитаны на время от двух месяцев до года. Из-за ограничительного предписания агрессоры не могут общаться с жертвой, таким образом, программа имеет эффект и круг насилия разрывается. Если насильник нарушает ограничительное предписание суда, то наступает уголовная ответственность, если он не проходит программу, это тоже уголовная ответственность. Всё это сделано не для того, чтобы посадить всех, а для того, чтобы не посадить, реабилитировать, чтобы человек остался в обществе, продолжал работать и платить налоги. Большинство вызовов по домашнему насилию получает полиция. У нас уже было подано 113 000 заявлений за 10 месяцев. Выезжаем на вызов и, если раньше мы просто документировали факт, будь это административная или уголовная ответственность, и передавали его в суд, то теперь у нас есть новый механизм – срочное защищающее предписание, которым мы запускаем дальнейшую работу. Мы можем выписывать его сроком до десяти дней, в это время пострадавшей находят приют, психологическую и юридическую помощь, в это время юридическая помощь бесплатно составляет иск, который суд должен рассмотреть в течение трех дней и выдать ограничительное предписание сроком от одного до шести месяцев. При этом суд рассматривает материалы для привлечения агрессора к ответственности и направляет его на программу. Цикл завершается. Заканчиваться это должно тем, что пострадавшая возвращается, социализируется, может сама себя и детей обеспечивать и строить здоровые отношения. Агрессор избавляется от агрессивного поведения и становится нормальным членом общества. Если он что-то нарушает, то ему грозит уголовная ответственность.

– Как вам кажется, возможно ли в Казахстане, учитывая ментальность, ввести схожие законопроекты?

– Абсолютно. Мы объехали много разных стран и нигде это по щелчку пальцев не срабатывало. Выстраивается система, механизмы, вовлекаются много разных структур – это и полиция, и система бесплатной помощи, и министерство юстиции, и суды, органы местной власти. Все равно мы создавали отдельные подзаконные акты, приказы, совместные приказы, постановления кабинета министров для того, чтобы заставить механизмы работать. В Украине очень часто есть законы с хорошими стандартами, но нет подзаконных актов, поэтому механизмы просто не работают. Мы собирались каждую неделю с представителями разных министерств и разрабатывали, перечитывали, добавляли замечания и постепенно принимали каждый из этих подзаконных актов. У нас отдельное постановление кабинета министров по приютам, отдельное постановление по бригадам социально-психологической помощи, о взаимодействии всех субъектов, только мы сделали три приказа МВД. Мало принять только закон, после его принятия начинается основная работа, а бывает так, что некоторые службы не хотят работать. Нам очень сложно забрать ребенка из семьи, когда, к примеру, мы приезжаем и видим, что родители – наркоманы, а ребенок ползает по полу, холодильник пустой, в доме холодно. Нам нужно забрать ребенка, потому что условия грозят его здоровью, а мы не можем это сделать без службы по делам детей, а она работает только в будние дни с 9 утра до 6 вечера. Мы, бывает, на свой страх и риск ребенка забираем и везем в больницу, спорим там, потому что без этого акта от службы больница не хочет принимать, договариваемся, служба приезжает уже на следующий день. У специальной группы, которая работает по домашнему насилию, есть автомобили, мы договариваемся, чтобы хотя бы были дежурные, чтобы бы могли забирать детей, если есть острая необходимость.

– Вы два дня конференции читали лекции сотрудникам правоохранительных органов, родительским комитетам и педагогам. Как они реагировали?

– Тут структура полиции практически идентичная с нашей, поэтому были подразделения, которые занимаются сексуальным насилием в Казахстане. Они задавали много вопросов. Во второй день было много следователей, я рассказал им о том, что им нужно готовиться, потому что я считаю, что это неминуемо в Казахстане. Если сейчас насилие – это работа только участковых и ювенальной полиции, то при криминализации бытового насилия работы прибавится и у следователей. У нас в этом году было 1 500 закрытых дел, это в два раза больше чем за весь прошлый год. Растет количество, но растет за счет новых статей. Нужно прорабатывать все мелочи и работать с теми людьми, которые работают на земле непосредственно с этими кейсами: участковыми, ювенальной полицией, следствием, чтобы вырабатывать эффективные механизмы, которые дадут возможность работать.