Помогать, а не сажать

«Умер – умер, нет – значит, все нормально»

В сентябре 2019 года президент Касым-Жомарт Токаев озвучил свое послание, в котором, помимо прочего, говорилось о необходимости ужесточить наказание за распространение наркотиков.

В конце декабря президент уже подписал закон «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам совершенствования уголовного и уголовно-процессуального законодательства», одобренный перед этим парламентом.

Разработчики законопроекта предлагали отменить уголовное наказание за немедицинское употребление наркотиков, вернув его в разряд административных проступков, но члены рабочей группы сочли этот шаг поспешным.

«В условиях активного распространения наркомании, серьезной проблемой является немедицинское потребление наркотических средств. В недавнем депутатском запросе отмечено, что число наркозависимых в стране составляет не менее 450 тысяч, а с учетом латентного характера наркомании, их на порядок больше. Поэтому члены рабочей группы посчитали преждевременных предложение разработчиков об исключении части 1 статьи 296 УК. Немедицинское потребление наркотических средств и их аналогов из состава уголовных правонарушений в разряд административных. По сведениям МВД, в Казахстане реализуется комплекс мероприятий по профилактике немедицинского потребления наркотиков, совершенствуется система наркологической медицинской помощи и реабилитации больных наркоманией», - говорится в ответе депутата мажилиса от партии «Нур Отан» Василия Олейника на запрос Vласти.

***

Детство и отрочество Анны Козловой пришлись на первую половину 90-х. «Мы жили с бабушкой и маленькой сестренкой. Денег не хватало. Только пенсия бабушки. Мама жила отдельно, выпивала. Тогда много кто не справился с развалом. У меня семья была хорошая, но мама не выдержала, пить начала», - говорит Козлова.

В 1994 году, когда ей было 17 лет, Анна попалась на краже.

В колонию её тогда не отправили, но нескольких месяцев в ИВС хватило, чтобы она попробовала «ханку» — опиоидный наркотик, внешне представляющий из себя темно-коричневое месиво.

«И тогда, и сейчас там есть переписка, - говорит Козлова, - мужской корпус с женским переписываются. Мне начал писать один парень. Он имел авторитет в криминальном мире. И мои сокамерницы узнали, что через него можно пробить наркотики. Они стали подначивать, чтобы я у него их попросила. Он прислал несколько раз, а потом спрашивает: тебе зачем это надо, для кого? Однажды, когда он опять выслал, девочки спросили: не хочешь попробовать? Тюрьма, мне 17 лет, со мной сидят взрослые тетки – конечно, я хочу! И приняла внутривенно. Тогда всегда так принимали».

Спустя несколько лет уже наркозависимую Анну впервые приговорили к лишению свободы. Это был её первый срок, но не последний. «Я много лет употребляла наркотики, пять раз в тюрьме сидела, была в программе ресоциализации. На сегодняшний день я уже два года не употребляю, три года на свободе», - говорит Анна.

По ее словам, наркозависимые, которые часто получают срок как распространители, хотя в основном берут «вес» только для употребления, сталкиваются с нарушениями своих прав на всех уровнях казахстанской пенитенциарной системы – начиная с СИЗО, заканчивая службой пробации.

«Сотрудники [правоохранительных органов] никак не учитывают, что перед ними наркозависимый, в том числе в ИВС (изолятор временного содержания – V). Начинается следствие, эксперименты, они прекрасно знают состояние, синдром отмены при наркотиках. Идет рвота, диарея, а они умышленно гоняют человека по всему РУВД», - говорит Анна.

Айгерим (имя изменено по просьбе героини – V) приговорили к лишению свободы в 2000 году. Ей было 18 лет и, как и многие ее сверстники в тот период, она сидела на героине. «Тяжело было. Еще на КПЗ пришлось перекумарить (перетерпеть ломку – V), ничего не было, а героиновая зависимость уже была. Ощущения ужасные, жить не охота, все ломает. В голове белеберда. Каждый раз снится, что ты колешься. Во сне не можешь никак уколоться, думаешь, вот он приход, сейчас пойдет – и раз, открываешь глаза, а ты в камере», - вспоминает Айгерим.

Принудительное лечение от наркотической зависимости – это мера, которую часто добавляют к приговору людям, осужденным по наркостатьям. По словам женщин, отбывавших сроки в казахстанских колониях в самые разные периоды, это «лечение» носит формальный характер.

«Наша система придумала лечение, - говорит Анна Козлова. - Когда дают срок, связанный с наркотиками, пишут формулировку «нуждается в принудительном лечении». Мало того, что дают срок, так еще и эту формулировку. Лечение это должно происходить именно в местах лишения свободы. Я лично проходила это «лечение». Раз в месяц идешь в санчасть, в кабинет нарколога. Здравствуйте, вот я. Он расписывается – и все. Через девять месяцев готовит заключение. Лечение прошла. Никаких процедур. Абсолютно никаких. Ни разу такого не было».

Айгерим соглашается с ней: «Это показуха. Ничего абсолютно [не делается]».

«Формальный подход [в этом вопросе]. Не у всех, но у многих осужденных по этим статьям есть запись, что они нуждаются в реабилитации. На самом деле, ничего не делается. С кем бы я не разговаривал, все говорят так. Вполне возможно, что какие-то лекарства дают. Что-то типа анальгина. Чтобы голова не болела. Эти люди страдают, у них ломка, не все могут достойно выйти из этой ситуации. Этим, бывает, пользуются сотрудники лагерей, [наркопотребители] попадают под их зависимость», - говорит правозащитник из Кокшетау Олжас Сыздыков.

По словам Анны Козловой, пока срок так называемого лечения не подойдет к концу, человек не может надеяться на условно-досрочное освобождение (УДО).

«Ты не можешь выйти по УДО, пока у тебя есть срок лечения. Если оно не закончилось, если нарколог не дал заключения – никакой свободы», - говорит Козлова.

Оппозиционный политик и бывший политический заключенный Владимир Козлов сидел в двух колониях – сначала в ЕС-164/3 в Петропавловске, затем в ЛА 155/14 в Алматинской области. Говоря о первой колонии, он вспоминает молодого парня, который принимал наркотики в домашних условиях, что не спасло его от казахстанской карательной системы. И от ее методов «лечения».

«Это, скажем так, домашний наркоман, который принимает только дома, по скандинавскому законодательству он вообще не преступник. Работал, чтобы наркотики покупать. Но когда участковому надо было палочку в отчете поставить, он просто приходил к нему домой. А ведь статья за употребление не учитывает эти ситуации. Участковый просто приходил к нему домой, составлял протокол и парень отправлялся на очередные четыре года в лагерь. И таких ходок у него было четыре. К тому времени у него уже был ВИЧ. Его отпустили по УДО, и через месяц он умер от СПИДа. Молодой парнишка был, очень хороший, интеллектуал», - сказал Козлов.

На примере того же молодого человека, Козлов описал довольно жуткую картину: «Он был признан судом наркозависимым. В Петропавловске такая процедура, что если признан судом [наркозависимым], то тебя принудительно отправляют на лечение. На ломку. Ты привязан простынями, но никто внимания не обращает, пока ломка не пройдет. Умер – умер, нет – значит, все нормально».

«Абсолютное большинство – наркозависимые»

Говорить о какой-либо адекватной медицинской помощи наркозависимым трудно, если учесть не только пытки, но и в целом плохое качество медуслуг в казахстанских колониях. Последний (за 2018 год) доклад правозащитников из национального превентивного механизма (НПМ), которые посещают казахстанские колонии, полон свидетельств, доказывающих этот тезис.

«Необходимо обратить особое внимание на медицинское обслуживание в Учреждении ЛА - 155/14 ДУИС Алматинской области, в котором на момент мониторингового посещения сотрудники медсанчасти под любыми предлогами пытаются скрыть факты травматизма и побоев. Поступили жалобы от осужденных на медсанчасть, об отказе регистрации фактов побоев и избиения. Со стороны медработников допускаются оскорбительные высказывания к осужденным, нуждающимся в медицинской помощи, не соблюдаются принципы медицинской этики и деонтологии. Необходимо усилить контроль над ситуацией с обеспечением осужденных с ВИЧ статусом, инвалидов, лиц с эпилептическими и судорожными синдромами, хроническими заболеваниями, медикаментами для возможности получения непрерывного лечения, обеспечить вышеуказанных лиц осмотром и консультацией врачей узких специальностей (нейрохирург, эндокринолог, кардиолог и т.д.) и выполнением их рекомендаций. Также необходимо своевременно, при получении телесных повреждений осужденными от других лиц, регистрировать их в журнале травматизма в медсанчасти и производить судебно-медицинское освидетельствование до заживления повреждений (в течение недели). Обращает на себя внимание излишняя волокита при обращении осужденных за медицинской помощью: необходимо писать заявление на имя начальника отряда, затем зам. начальнику учреждения, которые должны поставить свои визы на заявления, только после этого осужденный может попасть на прием к врачу, в результате чего теряется драгоценное время для оказания медицинской помощи», - говорится в докладе НПМ.

В другой колонии – РГУ «Учреждение ЕЦ-166/5» – правозащитники НПМ отметили «многочисленные жалобы на несвоевременность и низкое качество оказания медицинских услуг». «Жалобы на обеспеченность медицинским обслуживанием были практически во всех отрядах учреждения. От 22 осужденных поступили устные и письменные жалобы на сотрудников медицинской части о том, что игнорируются их обращения, лекарственные средства на должном уровне не выдаются», - сообщают в НПМ.

РГУ «УК 161/4», согласно данным НПМ, отличается тем, что «медицинские части учреждения ограничены в полномочиях со стороны администрации, медицинская служба не принимает меры для освобождения осужденных от непосильных для них работ и занятий без согласования с администрацией учреждения».

В результате квалифицированную помощь не могут получить даже люди с инвалидностью. Например, правозащитники обращают внимание, что «не решается вопрос с протезированием и своевременной отправкой на лечение в специализированные учреждения, направлением на ВКК (врачебно-консультационная комиссия – V) и оформлением инвалидности без согласования с администрацией».

«Условия отбывания наказания для лиц с ограниченными возможностями в учреждениях не соблюдаются, нередки случай, когда инвалидов-колясочников, с протезом, с ограниченными возможностями передвижения размещают на второй этаж, где отсутствуют условия для передвижения. В медсанчасть учреждении ЖД158/4 палаты для больных осужденных расположены на втором этаже. В таких условиях лица с ограниченными возможностями ограничены на прогулку на свежем воздухе», - говорится в докладе НПМ.

По словам Игоря Абдусалимова, бывшего наркозависимого и заключенного, не лучше ситуация и в Алматинском наркодиспансере. «Те же условия, что в колонии: бараки, нет выхода, «спецлютый режим». По лагерю ты можешь передвигаться, а там находишься в очень узком пространстве, очень много народу. Еще психотропные препараты на тебе испытывают. В 2014 году я оттуда в последний раз вышел. А вышел я так: у меня там почему-то туберкулез развился», - говорит Абдусалимов.

В то же время, по словам мажилисмена Олейника, «в целом, лечение наркомании в стране представляет собой комплексную, взаимосвязанную систему медицинских и социальных мероприятий».

«Программа медико-социальной реабилитации наркозависимых, - утверждает депутат Олейник, - реализуется по последней редакции клинических протоколов диагностики и лечения, утвержденных экспертным советом Республиканского центра развития здравоохранения. Необходимо усилить целенаправленную работу по формированию в обществе негативного отношения к наркопотреблению через средства массовой информации, молодёжные, волонтерские организации. Несомненно, что опираясь на институты гражданского общества, эту работу можно проводить эффективно. При этом очень важна ресурсная, управленческая поддержка государства, и это, на наш взгляд, позволит обеспечить существенное снижение уровня немедицинского потребления наркотиков в стране».

***

Когда политзаключенного Владимира Козлова перевели в колонию в Алматинской области, он столкнулся с тем, что попал в гротескную версию Амстердама. По его словам, «наркотики залетали просто, чуть ли не по 300 грамм, из которых 50 грамм героина».

«Я жил в общем доме, -вспоминает Козлов, - все процессы видел. Если живешь в общем доме, в месте, где эти вопросы решаются, это все видно. Рядом со мной, в проходе, на соседней шхонке бомбас (самодельное устройство для курения марихуаны - V) стоял, через который они курили по ночам. И днями. Дым коромыслом стоял. Самые распространенные [вещества] – анаша и героин. Люди примерно понимают, какое действие он оказывает. Чуть менее распространены китайские смеси, химия, которая каждый раз новая. Эффект от нее дурной. Были люди, которые в бараках в моче плавали».

По словам Козлова, среди тех, с кем он сидел, и кто как-либо связан с наркотиками, «абсолютное большинство – наркозависимые». И лишь малая часть – распространители наркотиков. «Абсолютное большинство – наркозависимые. Барыги – это отдельная каста, их совсем немного. Практически все крадуны (севшие за кражу – V) – наркоманы. Кроме того, в лагере наркоманы, это часто кустари. Те, кто изготовляют разные поделки: нарды, ножи. Они все наркоманы на 100%. С ними расплачиваются наркотой. В том числе и администрация. Там же деньги не в ходу. И наркотик, в частности героин, ломает твой распорядок дня. Героиновые наркоманы днем спят, а ночью бодрствуют. Они все по ночам работают. Очень малая доля сидит за распространение – и огромное количество тех, кто просто потребляют».

Слова бывших заключенных подтверждает и всемирный доклад о наркотиках за 2019 год, подготовленный управлением ООН по преступности и наркотикам. Согласно данным авторов доклада, Центральная Азия – один из трех регионов с самым высоким уровнем «распространенности употребления наркотиков путем инъекций в местах лишения свободы».

«Самый высокий уровень распространенности употребления наркотиков путем инъекций в местах лишения свободы отмечается в Азиатско-Тихоокеанском регионе, Восточной Европе и Центральной Азии, где приблизительно один из пяти человек, находившихся в тюрьмах, употреблял наркотики путем инъекций хотя бы один раз за время пребывания в заключении», - говорится в докладе.

«Наша пенитенциарная система, - комментирует правозащитник Олжас Сыздыков, - сейчас хвалится, что мы резко снизили тюремное население, а в колониях содержатся только лица, осужденные по особо опасным преступлениям. Однако около 30%(смотрел статистику в прошлом году) граждан в колониях строгого режима – это связанные с наркотиками. Если эту категорию исключить, отнестись к этим гражданам не как к преступникам, а как к людям, нуждающимся в помощи, мы целый спектр проблем решим. В частности преступления, связанные с наркотиками».

Некуда податься

Осенью прошлого года под эгидой Международной тюремной реформы (PRI) в Центральной Азии состоялась региональная конференция, посвященная реформе уголовно-исполнительной системы. Она проходила в гостинице "Казахстан", в одном из ее залов, полных сотрудников Комитета уголовно-исполнительной системы (КУИС), дипломатических работников, адвокатов и правозащитников. Корреспонденту Vласти удалось задать вопрос заместителю председателя КУИС Мейраму Аюбаеву относительно того, какая помощь оказывается наркозависимым, которые покидают стены колоний.

«Сотрудник пробации находит лечебные учреждения, консультантов. С ним проводится работа, оказывается содействие в его лечении. То есть осужденный, который состоит на учете, может, переболел или связан с наркотиками, для него находят контакты, источник. Находит наркологов, психиатров, и проводит с ним такую работу», - ответил Аюбаев.

В конце осени, надеясь получить больше информации от госорганов, Vласть написала запрос в КУИС с просьбой организовать интервью с главой их алматинского департамента, но запрос так и остался без ответа.

Как бы то ни было, Анне Козловой, освободившейся после последней «ходки» в 2016 году, помогло не государство, а подруга, одолжившая ей 15 тысяч тенге. Но перед этим ей пришлось ночевать под мостом на пересечении улиц имени Рыскулова и Тлендиева. Подобная ситуация – не редкость для бывших заключенных, тем более с наркотической зависимостью. Часто после выхода из колонии у них нет ни дома, ни работы.

«Проблемы с трудоустройством, - говорила Vласти осенью 2018 года специалист алматинского центра занятости Еркеш Жакупова, - испытывают очень многие лица, состоящие на учете в службе пробации. Психология работодателя такова, что они считают, что если у человека есть судимость, то он точно не подходит. У нас было совещание в управлении занятости акимата Алматы по поводу квотирования рабочих мест для лиц, состоящих на службе пробации. По закону «О занятости» эта категория лиц имеет право на трудоустройство по квоте. Акимат утвердил список компаний, которые должны принимать на работу. Мы разослали постановление компаниям. Это было в августе. Я тоже занималась тем, что обзванивала работодателей, встречалась с ними. Часто работодатели не хотят [брать на работу]. Их пугает слово «заключенный». Они говорят примерно в одном духе: у нас учебное заведение или, например, у нас банк, мы не можем взять такого сотрудника. Хотя закон о выделении квот уже действует. Квоты есть. Они (работодатели – V) должны соблюдать закон «О занятости».

В результате часто бывшие заключенные остаются без возможности начать новую жизнь.

Но Анне Козловой повезло. Ее спасла девочка с диагнозом детский церебральный паралич. А еще – такие же, как она, бывшие заключенные и наркопотребители.

«Я нашла работу через интернет, - вспоминает Козлова, - ухаживала за девочкой-инвалидом. У меня была безвыходная ситуация. Пошла работать за 60 тысяч. У девочки был диагноз ДЦП. 19 лет, кушает с ложечки. Я была поражена ее мамой. Ей 42 года, она хорошая мать. Ее подвиг – не бросить девочку. Я у них год проработала. Эта девочка меня вытащила. Осознание того, что мне надо прийти к ней утром и покормить, потому что больше этого никто не сделает, меня дисциплинировало».

Позже она узнала об общественном фонде «Реванш» – месте, где помогают бывшим заключенным, особенно имеющим ВИЧ или проблемы с наркотиками. Обратившись сюда, можно получить ночлег, еду, возможность найти работу, участвовать в группах поддержки.

«Мой папа употреблял героин 30 лет, - говорит волонтер фонда Карина Абдусалимова, - однажды он пришел на группу в «Реванш». Группы здесь всегда проводились и проводятся по субботам. Когда он начал сюда ходить, я увидела, что он действительно больше не травится. Его засосала эта деятельность, понравилось, что они действительно помогают людям. Меня трудно обмануть, я всегда жила рядом с этим».

Анна Козлова с фондом с самого начала, с 2017 года. Сейчас он находится в трехэтажном доме в нижней части города, на улице Омарова. На входе в здание, слева, около деревянного шкафа, можно услышать биение крыльев, а потом увидеть нескольких голубей. Один из этих голубей оказался здесь по воле постояльца фонда – бывшего заключенного, который сейчас, при помощи «Реванша», проходит заместительную терапию. Голубь был плох, корячился вдоль грязной улицы, не имея возможности взлететь из-за сломанного крыла. Бывший заключенный и наркопотребитель вылечил его. Вскоре один из друзей фонда подарил ему еще пару птиц.

В тот самый день, когда я переступил порог «Реванша», бывший заключенный, спасший голубя, стал участником какой-то неприятной истории, детали которой на тот момент не прояснились. Но, едва стало известно, что ему нужна помощь, волонтеры «Реванша», многие из которых сами сидели в колониях и употребляли наркотики, принялись искать его. Незадолго до этого голуби взволновано прыгали, взлетая совсем невысоко, словно предчувствуя, что с кормильцем что-то не так.

«Оказалось, - сказала Анна позже, - что его заподозрили в краже, но это не подтвердилось. Наши ребята начали всюду звонить, искать его, поэтому парня отпустили». С голубями, говорит Анна, сейчас тоже все хорошо. «Он им полочку в котельной сделал», - говорит она.

Однако вскоре может случиться так, что не будет ни котельной, ни полочки, ни самого фонда.

«Мы с первого июля без финансирования, – говорит основатель «Реванша» Елена Билоконь. – Мы недавно клич писали (в соцсетях – V), что у нас за аренду долг огромный. Сейчас люди скинулись, собрали 210 тысяч, у нас еще осталось 600 тысяч. И если это все сейчас закроется, то люди останутся без препаратов, без возможности получить прописку».

От автора

«Если бы наши законодатели приняли законы, которые позволили передать всю ответственность за дальнейшую судьбу наркозависимых в область здравоохранения, то их в местах лишения свободы стало бы меньше. И людей, вовлекаемых в этот бизнес, тоже стало бы меньше. Надо искать корень проблемы, а не бить по последствиям», - сказал во время нашего интервью правозащитник Олжас Сыздыков.

И с этим трудно поспорить. По большому счету, существует только два варианта отношения к наркозависимым – прогрессивный и репрессивный.

Наиболее прогрессивный вариант, пожалуй, применили в Португалии, где в 2001 году приступили к реализации новой стратегии – полного отказа от наказаний в отношении наркопотребителей, включая тех, кто употребляет героин. В результате стране удалось кардинально снизить смертность от передозировок и количество заражений ВИЧ.

В Казахстане, очевидно, отдают предпочтение второму варианту. Но и здесь есть куда стремиться. Если не в сторону Португалии, где пошли по пути человечности, то в сторону Филиппин, где с начала президентства Родриго Дутерте без суда и следствия убили тысячи наркозависимых.

Закон, принятый парламентом и подписанный президентом, массовых казней, благо, не предусматривает. Но и человечного отношения к людям, нуждающимся в медицинской помощи, а не репрессиях – тоже.