С начала пандемии страны, наиболее тяжело справлявшиеся с пандемией, сообщали о суицидах среди медицинских работников. В Кыргызстане в особую группу риска попали подростки. Ученые говорят, что пандемия COVID-19 может спровоцировать большое количество самоубийств, однако предупреждают, что каждый случай нужно расследовать индивидуально. В Казахстане, тем временем, проблема суицидов не решается годами. Vласть рассказывает, как коронавирус повлиял на самоубийства в стране, и почему не стоит верить официальной статистике.
Мир
С начала эпидемии произошло несколько случаев самоубийств, предположительно связанных с пандемией. В первую группу риска попали медработники. В марте в Ломбардии после заражения коронавирусом покончила с собой медсестра. В России за последние две недели апреля из окон больниц при разных обстоятельствах выпало трое врачей - один из них накануне сообщал, что его заставляют работать несмотря на то, что он заразился коронавирусом, другая заявляла о нехватке средств защиты для медиков, а третью обвиняли в том, что она допустила заражение медработников своей больницы. О суицидах врачей, боровшихся с коронавирусом, сообщали и в Манхэттене, который стал эпицентром эпидемии в США.
Другой группой риска оказались подростки: в соседнем Кыргызстане только за первые десять дней карантина покончили с собой семь несовершеннолетних.
Пандемия добавила множество факторов стресса и одновременно с этим забрала множество ресурсов, с помощью которых человечество традиционно справлялось со стрессом. Такое стечение обстоятельств вполне может стать «идеальным штормом» и значительно увеличить риск суицидов, однако учёным еще предстоит изучить действительное влияние пандемии на количество самоубийств, говорит в интервью Американской психологической ассоциации доцент психиатрии и поведенческих наук шкоды медицины университета Вашингтона Марк Реджер.
Известно, что предыдущие эпидемии также были связаны с ростом смертности от суицида. С эпидемией испанки, которая охватила мир почти ровно столетие назад и унесла около 50 млн жизней, связывают и рост самоубийств в этот период. Во время вспышки SARS в Гонконге в 2003 году резко выросло количество самоубийств среди людей старше 65 лет.
Как пишет The New York Times, в случае с коронавирусом врачи по всему миру оказались в процессе естественного эксперимента, и его результаты будут понятны через месяцы после того, как пандемия утихнет. Такие факторы, как потеря работы, экономический кризис и изоляция, отмечает издание, часто приводят к суициду, и все они присутствуют в жизни людей сейчас. Кроме того, исследование американских ученых показывает, что во время пандемии суицидальные пациенты чаще думают о самоубийстве, чем до нее.
«Пандемия пройдёт, но суициды все равно останутся»
Казахстан
21 апреля в Караганде девушка попыталась спрыгнуть с автомобильного моста. Полицейским удалось вовремя схватить ее.
10 мая из окна попыталась выпрыгнуть жительница Жезказгана.
22 мая в Петропавловске после конфликта в семье мужчина едва не совершил самоубийство в пристройке у своего дома.
6 июня мужчина 45 лет попытался выпрыгнуть из окна третьего этажа больницы в селе Узынагаш в Алматинской области. Полицейские успели втащить его обратно в палату. Мужчина поступил в больницу в сильной депрессии и проходил курс лечения от алкогольной зависимости.
7 июня в поселке Житикара в Костанайской области из окна квартиры на четвертом этаже попыталась выпрыгнуть женщина.
24 июня с балкона подъезда на 15-м этаже в Бостандыкском районе Алматы выбросилась женщина. В департаменте полиции Алматы сообщили, что она состояла на учете в психоневрологическом диспансере, однако само учреждение это опровергает.
2 июля сотрудники полиции успели снять женщину, которая хотела прыгнуть с моста в Шымкенте.
О самоубийствах и обращениях из-за суицидальных мыслей в апреле сообщала православная служба «Милосердие», работающая в Алматы и Талдыкоргане.
«Мы все переживаем сложное время. Сегодня пришла информация о двух самоубийствах, трое обратились в остром состоянии отчаяния, паники, депрессии», - сообщила служба на своей странице в Facebook в середине апреля.
По официальной статистике увеличения числа завершенных самоубийств в стране все это время не наблюдалось, но в отдельных регионах значительно выросло количество попыток. Значительно больше попыток самоубийства в этом году было совершено в Акмолинской, Алматинской, Западно-Казахстанской и Карагандинской областях.
По республике за первое полугодие 2020 количество попыток самоубийства увеличилось на 2,5% – это на 58 человек больше, чем в прошлом году.
Кроме того, по данным комитета по правовой статистике, с начала периода ЧП значительно увеличилось количество случаев доведения до самоубийства или покушения на него. С 16 марта по 14 июля в стране зафиксировано 988 таких случаев – из них смертью завершился 271 случай, в 6 случаях к совершившим суицид применяли оружие. Для сравнения, за аналогичный период прошлого года, согласно карте уголовных правонарушений, был зафиксирован всего 21 случай доведения до суицида или попытки суицида. Отчет комитета по статистике называет другую цифру - 780 случаев за шесть месяцев 2019 года, это на 21% меньше, чем в этом году. 527 случаев доведения до самоубийства было зарегистрировано только за июнь этого года.
Проблема суицидов, тем не менее, в стране не решается уже давно.
По итогам отчёта ВОЗ за 2016 год, Казахстан находится на 7 месте из 183 стран по общему количеству суицидов среди мужчин и женщин. С 1990 года в стране покончили с собой более 117 тысяч человек. Самыми тяжелыми были 1995, 2000 и 2004: по итогам каждого года более 4,5 тысяч человек сводили счёты с жизнью. С 2005 года этот показатель в среднем держится в районе 3,5 тысяч, редко уменьшаясь до 2,9 тыс, и потом снова почти приближаясь к 4 тысячам.
Но это только официальная статистика, к которой были и есть вопросы.
«Степень учета самоубийств оценивается в официальной статистике как 1 из 4-10 случаев», - отмечает в своей публикации Наталья Распопова, ассистент кафедры психиатрии, психотерапии и наркологии КазНМУ им. Асфендиярова.
О расхождениях в статистике в своем исследовании «Девочки Казахстана: Право на жизнь» за 2012 год писал ОФ Институт Равных прав и равных возможностей Казахстана.
«Существует официальная и неофициальная статистика самоубийств, в первую попадают только явные случаи суицида, поэтому число реальных самоубийств значительно превосходит официальные цифры, можно с уверенностью утверждать, что в реальности эта цифра на 40% больше», – пишут общественники в отчете. Как объясняет Маргарита Ускембаева, статистику по суицидам ведут несколько разных ведомств.
«Мы проанализировали, как происходит сбор статистических данных. По месту события всегда вызывают полицию. То есть, МВД ведет свою статистику. Затем это может быть через министерство здравоохранения, если (суицид совершен – V) через отравление или через повешение – все равно они попадают в больницу. Поэтому министерство здравоохранения тоже должно вести свою статистику. Потом по месту событий: (если суицид совершен – V) в школе, это система образования ведет учёт. Как минимум три вот этих министерства ведут учёт, и они все передают в генеральную прокуратуру, там обрабатывается статистика. И смотрите, подают же не фамилии. Подают же в лучшем случае количество и пол», – объясняет Ускембаева.
Исследование показало, что между ведомствами нет взаимосвязи, а также нет и единой системы регистрации случаев самоубийств. Авторы отмечают, что это может также связано с отношением к суициду в обществе и стремлением семьи скрыть факт самоубийства, если оно происходит. «Так же ни одно ведомство не заинтересовано в том, чтобы по их статистике прошел случай суицида», – указывают общественники в отчете.
По данным генпрокуратуры, за семь месяцев 2020 года в Казахстане покончили с собой 2010 человек. Из них 17 сделали это, находясь в лечебном учреждении. В большинстве случаев причины самоубийства не установлены. В тех случаях, где они указываются, самыми частыми причинами называют одиночество и тяжелое материальное положение.
Психолог и кинезиолог Мила Савиных, практикующая в Алматы, рассказала Vласти, что по большей части именно тяжелое материальное положение было причиной отчаяния среди ее пациентов в период карантина.
«У меня была переписка с одной женщиной, она мать троих детей, вдова, глава турфирмы. Турфирма работала успешно. Она жила на съемной квартире, она могла себе это нормально позволить, детей обеспечивала. Вот это все случилось, и она говорит, у меня один выход - только в петлю, и моими детьми будет заниматься государство, потому что я уже ничего сейчас дать не могу, отчаяние просто на грани у человека», – говорит психолог. Второй стрессовый фактор, по ее словам – это страх болезни, усугубленный ненадежностью системы здравоохранения и государственной поддержки. Для преодоления трудностей Савиных советует находить опору в себе и в кризисных ситуациях обращаться к специалистам.
«Во время первого карантина я держала постоянную связь с российскими коллегами, у них в первые дни, как только объявили карантин и самоизоляцию, сразу на базе Профессиональной психотерапевтической лиги была создана горячая линия и волонтерская служба. Сразу же они это создали – и телефонную службу, и онлайн. И несколько моих коллег буквально круглосуточно консультировали людей. Они большую поддержку оказали, и вопросов была масса», – также вспоминает Савиных.
«Если человек позвонил – это крик о помощи»
В Казахстане на базе Центра психического здоровья тоже есть телефон доверия для консультаций в кризисных ситуациях. Мы говорим с его оператором, Меруерт Шаиховой. У нее спокойный и светлый голос.
«Когда люди просто с проблемами обращаются, мы их отмечаем: тревожное состояние или социальные проблемы. А когда чётко человек говорит: я хочу умереть, отмечаем как суицид. Эти люди звонят и первое, что они говорят: я больше не хочу жить, я больше не могу, мне плохо, я устал. Плачут. Или просто говорят, я хочу умереть. У нас есть специальный алгоритм, и мы начинаем по этому алгоритму с ними вести беседу», – рассказывает она.
Беседа обычно длится больше двух часов. «В основном мы стараемся уговаривать их обратиться к специалисту, чтобы узнать причину. Потому что люди сами заинтересованы в причинах своего состояния. Человек, который решился на смерть, он бы не позвонил. Если человек позвонил, это крик о помощи», – говорит психолог.
«14 числа как раз моя смена была, звонил молодой человек по имени Илья (имя изменено – V). Он стоял на рельсах, он уже решился на смерть. Я начала беседу, мы говорили больше часа, наводящими вопросами я интересовалась, какова причина его проблем. И в конце он пошел домой. Я показала, что хочу ему помочь, что он не одинок, чтобы снять вот это эмоциональное напряжение. Он потерял смысл жизни, он ничего не делал, ничего не нужно ему было. Что-то не ладилось с родственниками. Возьми все в свои руки, я сказала. Потом я ему перезванивала. Все нормально, говорит, я крашу окно. Он обещал позвонить еще, и вчера он позвонил, с ним психолог поговорила», – рассказывает Шаихова.
По ее словам, за время пандемии в какие-то месяцы обращений с суицидальными мыслями было больше, чем в прошлом году, а в какие-то, наоборот, меньше. За март 2019 было 9 таких обращений, за март 2020 – 3, за апрель 2019 – 5, за апрель 2020 – 4, за май 2019 поступило 4 звонка с вопросами по суициду, а в мае 2020 – 6, в июне 2019 – 4, в июне 2020 – 6, в июле 2019 позвонило 5 человек с суицидальными намерениями, а в июле 2020 – 4.
«У нас в основном увеличилось количество вопросов, которые мы отмечаем под знаком «тревожное состояние». Во-вторых, у нас увеличились вопросы касательно родителей тех людей, которые состоят или не состоят на учёте, но с психическими проблемами. Мы заметили, во время пандемии такие вопросы увеличились, что родственник – брат, сестра, жена, муж очень плохо себя чувствует, очень агрессивно себя ведет, принимает лечение, но при этом все равно у него (агрессивное – V) состояние, или он перестал принимать лечение. Значительное увеличение идет вот таких людей», – рассказывает Шаихова. По ее словам, с родственниками психологи проводят консультации, направляют с родными к психиатру или наркологу, дают номера телефонов спецбригады.
Препараты пациентам, состоящим на учете, привозят сотрудники Центра психического здоровья, говорит его руководитель Сапар Рахменшеев. На вопрос, как психологически справляются с пандемией пациенты стационара, находящиеся там постоянно, он отвечает, что они и без карантина «у нас в изоляции находятся в отделении».
Изоляция внутри изоляции
Есик, Алматинская область
Кризисная комната в Есикском психоневрологическом интернате выложена обшарпанным кафелем. Она узкая и длинная, всего около двух метров шириной. В комнате вплотную друг к другу стоят несколько кроватей. На дальней стене виднеется окошко. Двери здесь нет – в проеме установлена сквозная решетка.
19 июня в 7:40 утра при обходе санитар обнаружил в этой комнате повесившегося пациента.
Пациенту А. было 55 лет.
В ответе отдела координации занятости и социальных программ Алматинской области на запрос Vласти ответили, что у него был диагноз «параноидальная шизофрения, аффективный синдром и стойкий дефект личности».
«Опекаемый испытывал зрительные и слуховые галлюцинации, ему все время казалось, что кто-то хочет его обидеть, – также сообщается в ответе. – Был определен в кризисную палату с 10.06.2020 года по 20.06.2020 года по назначению врача психиатра ввиду его психического состояния». Ведомство не ответило на вопрос, что интернат планирует делать, чтобы такие случаи не повторялись.
«В каждом учреждении, независимо от того, оно детское или взрослое, есть кризисные палаты и кризисные отделения, – объясняет Айгуль Шакибаева, работник Комиссии по правам людей с ограниченными возможностями им. К.Иманалиева. – Наиболее сложные дети или наиболее сложные взрослые, которые более агрессивные, более неуправляемые в поведении, они помещаются в такие отделения. Как правило, в каждом взрослом учреждении порядка двух-трех таких отделений. Эти люди полностью ограничены в движениях, тотальный контроль там, внутри палаты никак не оборудованы, если там есть одна тумбочка, то она закрывается на замок. И учитывая, что там такой жёсткий тотальный контроль, еще внутри них такие кризисные комнаты находятся. В целом помещают в эту комнату по руководству врача-психиатра, но чёткой регламентации нет. Мы видели во время посещения, что (могут поместить в комнату, если – V) позволил себе человек покричать, может, немножко настроения не было, ярой опасности для себя или окружающих он может не представлять, но это все делается на усмотрение санитара, который дежурит в тот день или в ту ночь».
«В докладе по республике мы говорим о том, насколько нужны такие кризисные комнаты в таких гражданских учреждениях. Это не уголовно-исполнительное учреждение, они не могут нести наказание или какие-то усиленные варианты наказания, – говорит Шакибаева. – Но вместе с тем было такое, что в том же Есике врач-психиатр вообще запрещала заходить в эти комнаты, разговаривать с людьми. Поэтому они подвергаются двойной стигме, двойной дискриминации. Попытались спросить (пациентов – V), за что вас поместили, сколько времени вы будете находиться – они ничего не могли сказать, потому что никто им об этом не говорит».
По ее словам, Есикский психоневрологический дом-интернат – одно из самых крупных подобных учреждений в Казахстане, там проживает около 570 человек. «Это огромное учреждение, и с учетом карантина вообще получилось, что они оторваны – раз, и каналов связи вообще нет, как таковых», – говорит Шакибаева
иллюстративное фото Данияра Мусирова
До карантина доступ родных к пациентам, считает она, значительно влиял на условия содержания в учреждении. «Факт нахождения постороннего человека на территории уже определенно администрацию будет держать в напряжении, все-таки ответственность. В любом случае, это передвижение по территории, прохождение в комнаты свиданий, внешние сторонние службы, то есть, все равно, хотя бы доля прозрачности была», – говорит Шакибаева. Кроме того, в таких учреждениях не прописаны механизмы подачи жалоб. Связь с родными пациенты часто держат через сотовые телефоны социальных работников, доступа к городскому телефону у пациентов, как правило, нет.
«В одном учреждении живет 500 человек, выйдешь в коридор, и толпа людей идет. Такое старое советское здание, там кафель в квадратиках советский, и вот эта картина, когда худые, бледные, больные люди, в большом количестве идут по этому коридору в столовую или еще куда… И врач психиатр говорил, ну вы поймите, удержать 500 человек в одном месте невозможно без применения тяжелых психотропных препаратов», – говорит Шакибаева. По ее словам, иногда люди сами просятся в кризисную комнату, устав все время находиться среди других пациентов.
«Как только у нас на примере Алматы людям с интерната меняли жилищные условия и сокращали до 12 человек в одном коттедже, (у пациентов – V) сразу снижалась зависимость в психотропных препаратах, люди не нуждались в госпитализации в психиатрическую больницу, наблюдавшие их врачи сами заявляли о динамике, об улучшении состояния, – говорит Шакибаева. – Поэтому важно говорить о разуплотнении, о создании малых домов, где в одном доме будут проживать не более 12-15 человек. Сейчас есть стандарты о том, чтобы было не более 50 – и то, это много. В каждой области не более 1-2 таких домов».
Дети
С начала года, по данным генпрокуратуры, по стране совершили суицид 88 подростков. Еще 185 подростков совершили попытку самоубийства, из них 134 – девушки.
В 2012 году ОФ Институт равных прав и равных возможностей провел экспертный опрос, и его респонденты посчитали насилие главной причиной суицидов среди девочек-подростков в Казахстане, среди других факторов эксперты также называли невнимание родителей.
Как отмечает Светлана Богатырева, директор фонда Just Support, подростки тяжелее справляются со стрессом во время пандемии. «Им сложно бывает справляться с эмоциями именно потому, что у них гормональная перестройка в этом возрасте. Им тяжелее, чем в взрослым. И плюс надо понимать, что кора головного мозга созревает где-то к 25 годам, а она отвечает за сознательную регуляцию поведения. В подростковом возрасте импульсивность достаточно высокая. И поэтому им очень сложно переживать пандемию, это дополнительный стресс», – говорит специалист.
По словам Богатыревой, во время пандемии подростки чаще жалуются на повышение агрессии, тревожность, бессонницу и сильную нехватку социального контакта. «Даже если в семье или в школе были какие-то трудности, это была отдушина – пойти в группу сверстников, как-то скинуть то напряжение, то теперь этой возможности у них нет. Многие заметили обострение отношений с родителями в семье, и дистанцироваться невозможно было», – говорит она. В особой группе риска, отмечает специалист, находятся дети, оставшиеся без какой-либо психологической поддержки, испытывающие трудности и в общении со сверстниками, и в семье.
Психолог Гульжан Амангельдинова, работающая в том числе с подростками, также подчеркивает важность отношений в семье в этот период. «Мы никогда не можем сказать, почему именно суицид происходит, это целый комплекс поведенческих вещей, эмоциональных вещей, ситуация в целом в стране, и насколько семья поддерживает. Сейчас во время пандемии мы видим, что люди не выходили из дома. Для кого-то это было хорошо, пообщались со своей семьей, детей узнали. А есть и другие ситуации, когда были проблемы до пандемии. И когда все закрывается, а нахлынул весь шквал переживаний, и все это в семье крутится, но никто об этом не говорит, родители стрессуют, и дети в том же положении. Если было домашнее насилие, то я вообще молчу», – говорит она.
Для родителей, по словам Богатыревой, по инициативе UNICEF на время карантина проводились онлайн-группы. Кроме этой работы, по мнению специалиста, необходимы альтернативные способы психологической консультации для подростков.
«Мы обсуждали тот же самый телефон доверия, чтобы во время пандемии, если подростку сложно, он мог найти какую-то помощь, если семья не справляется. Но опять же, здесь же вся семья, и, соответственно, подросток не будет звонить, потому что все будут слышать этот разговор. Нужно развивать какие-то более современные формы, может, где-то в чате чтобы были психологи и подросток мог туда написать, попросить совета. Такого у нас пока нет, но я считаю, что очень нужна подобная служба для подростков», – говорит Богатырева.
Маргарита Ускембаева считает, что для решения проблемы в целом необходим комплексный подход, где будут задействованы несколько государственных ведомств.
«Все-таки основным институтом этой политики защиты детей, в том числе от насилия, и предотвращения суицидов является семья. Семья у нас запущена с точки зрения государственной политики», – говорит эксперт. По мнению Ускембаевой, необходимо предоставить семьям, независимо от их материального благополучия, равный доступ к услугам профильных специалистов: педиатров, детских психологов, невропатологов. «Если говорить по неблагополучию, то можно в этом утонуть, и деньгами все это не измерить. Мой опыт по суицидам показал, что материальный статус значения не имеет», – говорит она.
По словам Ускембаевой, общественники еще в 2011 году предлагали свои дополнения к Национальной программе профилактики суицидов, где подчеркивали, что нужно проводить масштабную психологическую диагностику подростков, вносить изменения в образовательные программы и готовить профильных специалистов – психологов и социальных работников, работать с родителями – в том числе, помогать улучшать жилищные условия. Также, по их мнению, необходимо составить перечень известных групп риска и потенциальных катализаторов, а также мониторить снижение и увеличение количества случаев суицида в группах риска с учётом причин суицидов и выявлять до сих пор «неизвестные» в большинстве случаев причины. Кроме того, общественники предложили вовлечь в эту работу больше государственных ведомств и составить для каждого из них чёткие методические инструкции для мониторинга ситуации, а затем уже на основе всех полученных данных составлять республиканский план по профилактике суицидов.
В июне депутат мажилиса Артур Платонов в депутатском запросе поинтересовался у премьер-министра, что было сделано для предотвращения детских суицидов в стране, и почему эти меры не были эффективными. В 2018 году на аналогичный запрос депутата заместитель премьер-министра Ерболат Досаев ответил, что из местных бюджетов большинства областей, а также городов Алматы и Астаны на реализацию программы по превенции суицидов выделили свыше 240 млн тенге. «В Алматинской, Восточно-Казахстанской и Южно-Казахстанской областях финансирование внедрения программы отложено в связи с отсутствием финансовых средств в местных бюджетах», – также указано в ответе заместителя премьер-министра за 2018 год.
На сайте мажилиса парламента пока нет ответа на недавний запрос депутата о том, какие меры по профилактике суицидов среди подростков были приняты за последние два года.
Поддержите журналистику, которой доверяют.
