В феврале этого года уполномоченная по правам ребенка в Казахстане Аружан Саин обвинила директора санатория «Алатау», известного педиатра и неонатолога Каншаим Мусаеву в хищении денежных средств. В своей публикации Саин ссылалась на операцию Антикора, который к тому моменту еще не сообщил ничего по этому делу, а также приложила фотографии оперативной съемки. Вскоре в сети появились десятки других публикаций – за Мусаеву вступились многие пациенты, которым она спасла жизнь, и коллеги-врачи, знающие ее как честного профессионала. За время допросов и нахождения под домашним арестом у 59-летней Мусаевой ухудшилось состояние здоровья, а ее супруг, имевший онкологическое заболевание, но находившийся в ремиссии благодаря ее уходу, скончался, не дождавшись окончания дела. Vласть рассказывает историю Мусаевой, а также разбирается в том, нарушила ли детский омбудсмен презумпцию невиновности.
«Пугали именем Аружан Саин»
28 января этого года в дом директора санатория «Алатау» Каншаим Мусаевой внезапно с обыском приехали сотрудники антикоррупционного ведомства. Так она узнала о том, что проходит свидетелем по уголовному делу, заведенному по статье «мошенничество». Ее дочь, Зауреш Мусаева, рассказывает, что обыск длился почти весь день:
«Я не юрист и не знала об этом – мы потом выяснили, что жилище неприкосновенно, и сюда не должны были приходить, потому что даже если вдруг какое-то преступление совершалось на работе, обыск должен был проходить только на работе. Они пришли в дом, начали обыскивать, очень давили. У меня был отец в этот момент дома, ему пришлось вызвать скорую, ему стало плохо от незаконных действий Антикора. Бабушке пришлось соврать, что это просто гости – понимаете, в каком состоянии они психологически были?, – говорит она. – Они в 12 часов дня приехали и уехали от нас часов в 6 или 7 вечера. При этом мама не была в розыске, она не была подозреваемой».
Как пишет, вспоминая об этом дне, адвокат Мусаевой, Жанна Уразбахова, сотрудники Антикоррупционной службы не хотели предоставлять ей протокол обыска:
«Когда я приехала на обыск, сотрудники Антикора позорно сбежали от меня, не вручив протокол обыска. Я побежала за ними, даже не успев надеть обувь. Догнала их уже у машины. Протокол обыска не хотели вручать, так как имело место грубое нарушение закона – имел место подкуп и привлечение заинтересованных понятых. В последствии прокурором города этот обыск был признан незаконным из-за огромного количества процессуальных нарушений».
На этом нарушения не закончились – поздно ночью Мусаеву вызвали на допрос.
«В тот же день буквально её заставили поехать после 12 (часов ночи – V), удерживали там, – вспоминает Зауреш Мусаева. – Потом мы тоже выяснили, что это прямое нарушение конституционных прав: никто не имеет права допрашивать после 22:00 – только если пойман на месте преступления – чего не было, потому что не было преступления. Ее там удерживали ночью, потом на следующий день еще раз. Постоянные эти допросы с большим давлением, с требованием признать вину, хотя она не была подозреваемой на тот момент. Практически после каждого допроса приходилось вызывать скорую или врачей».
15 февраля на страницах Аружан Саин в Facebook и Instagram появилась публикация, в которой она сначала говорит, что не всегда может сообщать о нарушениях прав детей, пока идут следственные действия. «Но недавно Антикор провел операцию, в результате которой были собраны доказательства хищения денежных средств, продажи продуктов питания и другого, предназначенного детям, в Республиканском детском клиническом санатории «Алатау» МЗ РК, – продолжает Саин. – По имеющейся у меня информации, директором санатория Мусаевой Каншайым и её подчиненными ежегодно совершались хищения денежных средств. Получая от родителей детей оплату за проживание, питание и лечение, они присваивали деньги – вместо того, чтобы вносить их в бюджет, что не могло не сказываться негативно на условиях содержания и лечения пациентов. Кроме того, в санатории имелись факты незаконной реализации предназначенных для детей продуктов питания – мяса, картофеля и т. д». Далее Саин пишет, что руководство якобы присваивало оплату за проживание родителей вместе с детьми, составляющую от 7500 до 11 000 тенге за сутки, и оплату за питание в размере 5000 тенге за день.
19 февраля Мусаеву неожиданно вызывают к следователю и сообщают, что теперь она не свидетель, а уже подозреваемая по другой статье – 361 Уголовного кодекса («Злоупотребление должностными полномочиями»).
«Её из кабинета следователя увозят в изолятор временного содержания и держат там два дня до суда, – говорит адвокат Жанна Уразбахова. – Нас это абсолютно шокировало. Какая необходимость в аресте женщины 59 лет, страдающей хроническими заболеваниями? К счастью, следственный судья, увидев её, понимает, что нельзя её арестовывать в следственный изолятор, отказывает следователю и выносит постановление о домашнем аресте».
26 февраля Антикоррупционная служба по городу Алматы сообщила, что Мусаеву подозревают в том, что она «в период с 2015 по 2021 гг. злоупотребляя своими должностными полномочиями, в целях извлечения выгод для себя, присвоила денежные средства в особо крупном размере, являющиеся оплатой от родителей детей, проходящих реабилитацию по программам гарантированного объема бесплатной медицинской помощи и обязательного социального медицинского страхования, за проживание, питание и лечение». Ведомство также заявило, что это привело к недостаче питания для детей.
По словам Жанны Уразбаховой, никаких заявлений о недостаче питания от родителей не поступало: «Когда я вступила в дело и начала принимать участие в следственных действиях, я начала задавать вопросы о том, кто же обманут, кому причинен вред, о каком ущербе идёт речь, есть ли вообще заявление и потерпевшие – родители детей? В этот момент следователь начал сильно нервничать». По словам адвоката, единственные доказательства в деле – некие показания кассира, однако защите неизвестно, о чем они. По словам дочери Мусаевой, никто этих доказательств не видел.
«Маме на первых допросах говорили: у нас есть видео, у нас есть аудио, и мама им говорила: этого быть не может, потому что я ничего противозаконного не делала. Но они все время ее пытались ими пугать. Я не знаю, что у них есть, но мы абсолютно уверены, что все, что там есть, либо сфабриковано, либо этого нет, потому что человек работал честно», – говорит Зауреш Мусаева. По ее словам, санаторий всегда проходил государственную аккредитацию, а незначительные нарушения сразу устранялись. Адвокат Мусаевой находит сам факт заведения уголовного дела в этом случае нарушением закона.
«Уголовное дело на мою клиентку было зарегистрировано в нарушение статьи 179 УПК и приказа Генеральной прокуратуры №89, где четко указано, что запрещена регистрация дел без подтвержденного ущерба и результатов актов проверок или ревизий», – пишет Уразбахова. Также, по ее словам, дело было трижды незаконно переквалифицировано с одной статьи на другую.
Сама Аружан Саин на вопросы Vласти о том, какая у нее есть информация, подтверждающая факты хищения и виновность Мусаевой, не ответила, но пообещала дать комментарий, когда дело будет передано в суд.
«Никто не может человека назвать преступником до вступившего в законную силу приговора суда»
Чтобы прояснить, есть ли признаки нарушения презумпции невиновности в публикации Аружан Саин, Vласть отправила запросы в прокуратуру Алматы и в министерство юстиции. Минюст перенаправил запрос в Генеральную прокуратуру, а та, в свою очередь, вновь спустила запрос в прокуратуру города Алматы. На вопрос о действиях Аружан Саин это ведомство ответило, что сейчас ведется досудебное расследование в отношении Мусаевой, и «иная информация о результатах досудебного расследования в настоящее время разглашению не подлежит». Прокуратура Алматы также не ответила, попадают ли действия Саин под статью о неразглашении данных досудебного расследования.
Как поясняет правозащитник Евгений Жовтис, презумпция невиновности закреплена в Конституции страны.
«Никто не может быть назван преступником, пока нет вступившего в законную силу приговора суда, – говорит он. – Никто не может быть назван виновным, в отношении никого нельзя утвердительно говорить, что он совершил преступление – он подозревается в совершении преступления, и так будет до того момента, пока в законную силу приговор суда вступит». По его словам, эти принципы касаются заявлений всех должностных лиц.
«Что касается обычных граждан, они тоже этого не могут делать (называть подозреваемых преступниками – V), кроме случаев, когда они приводят какие-то факты. И второй момент, они могут высказывать свое мнение – тогда они могут отвечать, если это посягнуло или оскорбило чью-то честь и достоинство», – объясняет правозащитник.
Как констатирует Жовтис, нарушения презумпции невиновности периодически появляются в официальных сообщениях, и процессуальных документах.
«Я давно об этом поднимаю вопрос. Если посмотрите многие процессуальные документы уголовным делам в Казахстане, вы обнаружите (нарушения презумпции невиновности – V) и в процессуальных документах, не говоря уже о том, что это проскакивает в заявлениях и выступлениях должностных лиц, в том числе правоохранительных органов. Когда они говорят: мы ловим преступника, если он в бегах, или мы уничтожим преступников, когда речь идет о штурме какого-то здания или дома, где находятся предположительно экстремисты или люди, которые подозреваются в экстремистских или террористических преступлениях. Или в процессуальных документах написано, что при таких-то обстоятельствах это лицо совершило такое-то преступление или правонарушение. Так вот, все подобное – нарушение принципа презумпции невиновности, – говорит правозащитник. – Все вместе взятое и по отдельности. Даже если вы атакуете какой-то дом, вы пытаетесь задержать людей, которые там находятся, по оперативной информации эти люди совершили или готовятся совершить какой-то акт – вы задерживаете подозреваемых, вы не задерживаете преступников. Он может оказаться подозреваемым, и потом невиновным, а может оказаться подозреваемым и потом виновным, но в виновного он превратится только тогда, когда после справедливого досудебного следствия с соблюдением всех требований процессуального законодательства его вина будет доказана, и это судебное решение вступит в законную силу. После этого он будет виновным, осужденным, преступником – как угодно. До этого он подозреваемый, обвиняемый – и никак иначе».
«Я не видела, как росли мои дети, потому что я спасала чужих детей на работе»
Эти слова, как говорит Жанна Уразбахова, ее подзащитная произнесла в следственном суде.
Каншаим Мусаева – врач-педиатр, начинала карьеру в роддоме с должности врача неонатолога. Затем работала Республиканском детском реабилитационном центре «Балбулак» с детьми с ДЦП.
«Много недоношенных детей благодаря ей сейчас живы. Многие дети с ДЦП благодаря ей сейчас ходят и самостоятельно себя обслуживают, – говорит Уразбахова. – Мне писали её пациенты. Один мужчина, спасенный ею пациент, 900 грамм при рождении. Он негодует, как же так вышло? 35 лет в медицине и за год до пенсии столкнуться с таким беззаконием».
Многие родители и бывшие пациенты выступили в поддержку Мусаевой публично в Facebook.
«У меня трое детей. Старшему уже 17 лет, благодаря Каншаим Мусаевой, можно сказать, мой сын жив. Она вылечила его!» – пишет Берик Алеуханов.
«Я родился недоношенным, – написал Даурен Бакиров, – и какие диагнозы мне поставили врачи, даже не знаю, но мама говорит, что благодаря Каншаим Мусаевой, ее профессионализму и любви к детям, можно сказать, я выжил. Я уверен и даже не сомневаюсь, что людей как я, которым когда-то Каншаим Мусаева помогла, очень много».
Арай Оразбаева, работавшая вместе с Мусаевой в РДРЦ «Балбулак» в 2008 году, рассказывает в своей публикации о том, как она, будучи заведующей, приехала к своим подопечным ночью, потому что отключился свет, и работу учреждения парализовало:
«Во время моего ночного дежурства у нас случилось ЧП, произошло замыкание проводов в подвале и погас свет вечером, начальство только ушли домой, ужин для детей еще не был готов. Я связалась с начальством, нам сказали ждать: сейчас подъедут люди, посмотрят, починят. Приехала пожарная служба, ЧС, что-то делают, света нет, дети голодные, родители шумят, все злые, темнота. Я не знала, как успокоить всех, молодая, сотрудники тоже в замешательстве. В это время приезжает Каншаим Кайырылыевна с Калкамана на старенькой служебной машине «УАЗик», вместе с водителем они привезли из дома плитку, чтобы была горячая вода, привезли за свои деньги еду для почти 100 человек, свечи, теплые одеяла. (...) Успокоила родителей, накормили всех, была с нами, пока не дали свет, а его дали почти в 3 ночи».
В 2013 году Мусаева возглавила детский санаторий «Алатау» – на тот момент находившийся практически в руинах после урагана 2011 года. В первый же год санаторий стал членом всемирной федерации водолечения и климатолечения Femtec.
В следующие годы Мусаева привлекла спонсоров и отремонтировала палаты, провела реконструкцию помещения, благоустроила территорию, провела водопровод и канализацию в складские помещения, закупила необходимое медицинское оборудование, провела газовое отопление – до этого с 70-х годов санаторий отапливали мазутом. За время ее руководства количество процедур, которые можно было пройти в санатории, увеличилось с 7 до 35.
«Когда я работала в посольстве Франции, наш отдел закрыли, – вспоминает Зауреш Мусаева. – И всю мебель, которая там осталась, мы передали в дар в санаторий. Потом я работала одно время репетитором для детей по английскому, у меня был маленький класс с партами, там 18 парт было. Когда пандемия началась, мы закрыли оффлайн и все это передали туда, в санаторий как спонсорскую помощь. Потому что все детям. Мама из дома наоборот туда несла какую-то мебель, все, что могло пригодиться – не то, чтобы оттуда брать».
«Мы боимся за жизнь мамы»
После назначения домашнего ареста к Каншаим Мусаевой, имеющей хронические заболевания, запретили допускать даже врачей.
«Для обследования скорую помощь разрешали допускать, но скорая помощь, сами знаете, они просто купируют приступы и уезжают. Никаких назначений они не могли делать, но говорили: рекомендовано обследование у врачей», – говорит Зауреш Мусаева. Адвокаты несколько раз подавали ходатайство о допуске врачей, но по разным причинам его отклоняли.
«И вот третий раз уже адвокаты подали ходатайство о проведении судебно-медицинской экспертизы, чтобы оценить ее состояние, и чтобы ей позволили хотя бы лечиться в стационаре, – говорит Зауреш. – Мы добились этого: пришли врачи – кардиолог, невропатолог и судмедэксперт. Они заключили, что у нее есть опасность кровоизлияния в мозг и сердечного приступа, если не лечиться. И необходимо еще дообследование. Но это заключение вышло поздно. Просто папе стало намного хуже».
У супруга Каншаим Мусаевой, Мухтара Мусаева, с 2013 года была онкология.
«Она не сдавалась, она верила, – говорит она. – Его прооперировали, поставили на учет... Мы лечили его здесь, никуда не возили, потому что у нас не было на это денег – за границей его лечить. Мама лечила его, она его вытащила до такого состояния, что в 2017-м году у него была уже, можно сказать, ремиссия – неполная, но можно сказать, ремиссия. Он жил практически полноценно. И потом, к сожалению, он заболел ковидом, и мама его тоже вытащила. Они просто с самого детства друг друга знали. Они, можно сказать, первая и единственная любовь друг друга, и они очень друг друга поддерживали все время, и она просто за него боролась всегда».
По словам Зауреш, уголовное преследование супруги сильно повлияло на состояние Мусаева.
«Он очень сильно депрессовал из-за того, что ее не выпускают, старался никуда из дома даже не выходить, – вспоминает Зауреш. – И я несколько раз говорила, давай мы положим тебя в больницу. Он не мог выйти – он боялся, что с мамой за то время, когда его не будет, что-нибудь случится. У него началась депрессия, а вы знаете, при онкологии это, можно сказать, фатально. И последние месяцы ему становилось все хуже и хуже. Когда маму чуть не закрыли в изолятор, он действительно в этот день начал уже сдаваться».
Мухтар Мусаев писал обращения в социальных сетях с просьбой заменить домашний арест его супруг на подписку о невыезде:
«В данный момент, после проведения УЗИ, моё состояние ухудшается, опухоль в печени увеличивается, идет образование жидкости между печенью и плеврой. Я с большим трудом добираюсь до онкоцентра для получения лекарств, их должны выдавать лично. Метастазы могут забрать мою жизнь в любой момент, если не определить правильную методику и проводить соответствующее лечение.
Поэтому мне сейчас необходимо ездить на комиссию врачей онкологов, где они рассматривают результаты и определяют дальнейшее лечение. Я себя плохо чувствую, в любой момент я могу потерять возможность передвигаться и мне для сопровождения необходим врач, который, оперативно мог бы оценить мое состояние во время поездок и оказать помощь. Нанимать кого-то сейчас не можем – нет денег. Меня могла бы сопровождать моя супруга. Но она сейчас под домашним арестом».
«Несколько недель назад отцу стало хуже, ему стало плохо, и мы его госпитализировали в больницу. На этом фоне маме стало хуже,– говорит Зауреш. – На одном из следственных действий маме стало плохо и вызвали скорую. Скорая уже рекомендовала положить ее в больницу. Мы положили ее в частную клинику. И отца тоже госпитализировали, мы его в три клиники возили, честно говоря, пытались помочь, вытащить хоть немного, но, к сожалению, он не выдержал и ушел».
По словам Зауреш, Каншаим Мусаева настояла на том, чтобы выйти из больницы и проститься с супругом: «Хотя ей нужно лечение дальше, она настояла на том, чтобы выйти из больницы и проститься с ним как положено. Прокуроры пошли навстречу и хотя бы в такой момент сняли эти ограничения. Сейчас ей, конечно, очень тяжело. Она и так была в депрессии. Сейчас просто мы не знаем, как ее вытаскивать из этого».
Адвокаты, говорит Зауреш, пытались добиться хотя бы изменения меры пресечения в отношении Мусаевой для того, чтобы она могла ездить в дневной стационар и посещать могилу супруга. «На основании того, что судмедэксперт написал, что ей противопоказано быть без доступа к врачам, они хотят попытаться изменить меру пресечения – это хотя бы первый шаг. Просто мы сейчас даже за жизнь мамы боимся, – говорит она. – Если они не перестанут преследовать мою мать, то я просто буду до конца идти, чего бы мне это ни стоило. Потому что уже точка кипения прошла. Мы потеряли отца из-за них. Если этот беспредел будет дальше продолжаться, мне уже, честно говоря, терять нечего, кроме мамы. И я буду бороться за нее до последнего».
9 июня суд по ходатайству прокуратуры изменил меру пресечения в отношении Каншаим Мусаевой с домашнего ареста на залог.
Поддержите журналистику, которой доверяют.
