Депутат Ожаев, суд и блогеры

Реакция Верховного суда на столь неоднозначное предложение прозвучала спустя почти две недели. Председатель судебной коллегии по административным делам Канат Мусин в интервью для «Хабара» отметил, что отозвать поправку было «правильным решением». Он также подчеркнул, что для блогеров, которые якобы искажают факты из зала суда, «не должно быть наказания». Наказаний, которые предусмотрены Уголовным и Гражданским кодексами, для тех, кто распространяет информацию, действительно достаточно, говорят отечественные медиаюристы.

«Все, кто распространяет информацию не только для себя, но и для неограниченного круга людей, имеют права и обязанности — как минимум, не распространять ложную информацию, содержащую призывы, пропаганду всего запрещенного. Есть ответственность и много фактов привлечения к этой ответственности как раз не журналистов, а блогеров, комментаторов и пользователей мессенджеров», — отмечает Ольга Диденко, юрист Internews Казахстан.

Только в сентябре 2021 года Международный фонд защиты свободы слова «Адил соз» зафиксировал два случая преследования блогеров в гражданском порядке. В Жамбылской области аким одного из сельских округов заявил, что активист и блогер Ескендир Турысбеков задел его деловую репутацию, опубликовав пост об утопающем в мусоре кладбище. В Усть-Каменогорске директор транспортной компании и депутат городского маслихата посчитал свою честь задетой после шуточного поста Instagram-блогера Александры Осиповой к 8 марта.

Действующее в Казахстане законодательство позволяет и судьям в уголовном порядке преследовать тех, кто препятствует осуществлению правосудия (ст. 407 УК РК). «Это вмешательство может иметь форму обещаний, уговоров, угроз, посягательств на жизнь, здоровье, честь, достоинство, имущество. Сюда же могут быть отнесены и такие формы как кампания в медиа либо в интернете с целью воздействия на суд», — объясняет Гульмира Биржанова, юрист «Правового медиа-центра», член Экспертной группы по цифровым правам.

В 2020 году по этой статье Уголовного кодекса в производстве находилось 10 уголовных дел, до суда из них дошли только три. По данным комитета по правовой статистике и специальным учетам Генеральной прокуратуры, еще 18 уголовных дел по факту воспрепятствования осуществлению правосудия в прошлом году были прекращены из-за отсутствия состава уголовного правонарушения, отсутствия жалобы потерпевшего и прочим основаниям.

В 2021 году по ст. 407 было заведено (и прекращено) дело, например, в отношении адвоката бывшего министра здравоохранения. Поводом стала «необоснованная правовая оценка действий органов суда и предварительного следствия путём публикации недостоверной информации о непричастности и невиновности подозреваемого Биртанова».

Эксперт Диденко сомневается в обоснованности подобных претензий к кому-либо: «Предположим, кто-то из присутствующих в открытом судебном процессе опубликовал какой-то материал и высказал сугубо свое мнение относительно того, каким будет итог судебного разбирательства. Будет ли это воздействием на суд с учетом принципа независимости суда при вынесении решения? При том что суды выносят решения, опираясь на доказательства по делу, свидетельства и т.д.», — говорит она. «В отличие от представителей власти блогеры и журналисты вряд ли могут повлиять на ход судебного разбирательства своими публикациями», — соглашается Гульмира Биржанова.

Игорь Рогов, возглавляя Конституционный суд, в начале 2000-х высказывался по этому вопросу похожим образом: «Во-первых, при принятии решений судьи должны руководствоваться законом, а не мнением газеты, даже самой уважаемой. Во-вторых, если судьи опасаются давления через прессу, тогда им, наверное, проще не читать газеты и не смотреть телевизор, когда рассматриваются скандальные дела или дела, вызывающие большой общественный резонанс».

Однако инициатор поправок, судя по всему, в большей степени печется об имидже судебной системы в целом, нежели возможности блогеров повлиять на правосудие: «Сейчас любой гражданин может высказывать своё мнение в социальных сетях, обсуждать, каждый по-своему толкует, не являясь юристом и не разбираясь в судебных процессах. В социальных сетях могут писать авторитетные люди, а потом создаётся негатив в обществе», — заявил Ожаев в комментарии для informburo.kz. Канат Мусин тоже посчитал нужным обратить внимание на этот негатив: «Если мы хотим справедливого суда, не превращайте судей в несправедливых изначально. По крайней мере, в глазах общественности», — сказал он на «Хабаре».

Значительная часть казахстанцев действительно испытывает стойкое недоверие к отечественной судебной системе и судьям. По данным Всемирного обзора ценностей, в 2011 году 34% граждан республики не сильно доверяли местному суду, в 2018 году доля таких ответов все еще оставалась высокой и составила 29%. Косвенно такие настроения казахстанцев подтвердил и соцопрос Казахстанского института стратегических исследований при президенте: в 2019 году только 36% опрошенных заявили, что будь у них выбор они бы предпочли профессиональных судей присяжным заседателям.

Одним из неоспоримых способов повышения уровня доверия общества к судебной системе является присутствие прессы в зале суда — именно так говорится в руководстве для освещающих судебные процессы журналистов, которое размещено на сайте Верховного суда. Ольга Диденко добавляет: «Для реализации принципа публичности и гласности судебного процесса вообще не имеет значения, кто ты — журналист или блогер. Открытые судебные процессы должны быть открыты для всей публики, любого желающего, прохожего с улицы, не только для журналистов».

«Предлагаемые [Ожаевым] поправки в целом ставят под угрозу право на свободу мнения, на такой жанр как судебный репортаж. Мы должны признавать, что посредством публикаций СМИ, блогеров, активистов информация о правосудии становится более доступной обществу. Но в случае принятия подобных норм, к сожалению, возможна судебная цензура», — предупреждает Гульмира Биржанова. Отдельные представители адвокатского сообщества солидарны с медиаюристами: Нурлан Бейсекеев считает, что публикации в СМИ способствуют развитию правовой грамотности у граждан, а Розита Багадаева называет их «противовесом воздействию административного ресурса» на судей.

Такое предположение в ходе интервью для 365info.kz высказала, например, глава Международного фонда защиты свободы слова «Адил соз» Тамара Калеева. Позиция Верховного суда тоже пока не внушает оптимизма: председатель Жакип Асанов еще в конце прошлого года отмечал, что «грань между давлением на суд и выражением своей позиции по расследуемым либо переданным в суд делам, а также информированием общественности о работе правоохранительных органов очень тонка. Поэтому нам предстоит внимательно поработать над этими вопросами».

В развитых странах над этими вопросами уже поработали — офис Генерального прокурора Великобритании, например, в 2019 году опубликовал 16-страничный анализ, посвященный влиянию публикаций в соцсетях на отправление правосудия в королевстве. Авторы пришли к нескольким важным выводам: во-первых, предвзятых постов и комментариев в социальных сетях все еще не так много, чтобы их можно было считать серьезной угрозой; во-вторых, у судей есть возможности и инструменты для минимизации возможного влияния этих публикаций на ход судебного процесса — и эти инструменты НЕ включают в себя отстранение от дела присяжных заседателей или введение жестких ограничений в отношении содержания и характера публикаций.

Ничего о публикациях в соцсетях не сказал и президент Касым-Жомарт Токаев, в феврале 2021 года выступая на совещании по вопросам модернизации судебной системы. А негативный образ судебной системы в глазах общественности глава государства объяснил как минимум двумя её особенностями — коррупцией в рядах судей и тем возмутительным фактом, что «судьи при одинаковых условиях нередко выносят разные решения».