Викрам Рузахунов, музыкант: «Власти Казахстана до сих пор не могут принести извинений»

Расскажите, пожалуйста, сначала, какой была ваша жизнь до январских событий в Казахстане?

Музыкой я занимаюсь с детства. Окончил музыкальную школу в Бишкеке с отличием, потом поступил в музыкальное училище имени Куренкеева тоже в Бишкеке, закончил по классу эстрадное фортепиано с отличием, получил диплом. После музыкального училища я поступил в академию управления при президенте Кыргызской республики, там я обучался по менеджменту, управлению бизнесом, но, несмотря на это, продолжал заниматься музыкой. Мой дебют с собственным трио в 2008 году на международном джазовом фестивале был очень высоко оценен критиками. В 2009 стал лауреатом международного джаз-фестиваля «Южная ночь» в Шымкенте, в Казахстане, получил диплом за самые лучшие аранжировки и интересные интерпретации джазовых произведений.

Затем от трио я развился до оркестра и представлял свои проекты на международных фестивалях. В то же время я начал гастролировать и по Казахстану. В 2010-м году меня пригласили уже в качестве со-организатора того самого фестиваля, который на сегодняшний момент имеет свою 18-летнюю историю – «Джаз Бишкек Весна», и благодаря ему обо мне знают многие музыканты – потому что в нашем фестивале участвуют исполнители со всего мира.

Если вы посмотрите мою страничку в инстаграме, до [январских] событий у меня контент был исключительно музыкальный – с моих концертов и совместных различных концертов со звездами. После событий контент поменялся, потому что мировоззрение мое тоже поменялось. До событий, которые произошли в Казахстане, я понятия не имел, что такое происходит, и что со мной такое может случиться – что меня могут на дороге где-то захватить, удерживать, потом увезти в неизвестном направлении и делать со мной все, что захотят. До этого я вообще был вне политики. После этих событий на моей странице контент уже изменился.

Мы, конечно же, знаем и помним вашу историю. Если перенестись вновь в начало 2022 года – как вы пережили это тогда эмоционально?

Эмоционально это было тяжело. Сказать шок – это ничего не сказать. Несмотря на то, что я всего три дня провел в этом аду, это было очень долгое время. Хотелось даже умереть побыстрее, или чтобы тебя застрелили, но только не терпеть все, что там происходило и все, чему тебя там подвергали.

Как вы сейчас считаете – почему вас тогда заставили оговорить себя и произнести ту самую «легенду»?

Им нужно было как-то оправдываться и найти какого-то внешнего врага. 20 тысяч террористов потом так никому и не показали. Показали меня в качестве одного из них, и, судя по комментариям, которые оставляют в интернете, больше никого и не нашли.

Эту легенду выдумали, и, чтобы заставить говорить, применяли пытки, которым мы подвергались в закрытом учреждении. И как-то под руку попался я. Это было случайно. Из сотни задержанных выбрали именно меня – может, потому что я уже задыхался.

И таким образом появилось это интервью-признание.

Они обещали меня депортировать на самолете, и это был один из мотивирующих факторов – я был готов уже это сказать, лишь бы закончилось все это мучение. Был готов не приезжать больше в Казахстан – пускай депортируют, но это все закончится.

Потом меня опознали на этом видео. Хотя я их предупреждал – я говорил, что им не поверят. Я назывался своим именем – они это вырезали, но все равно это не помешало людям узнать меня. Я им говорил: вам не поверят, у меня есть работа, но они не послушали. Но это, с другой стороны, спасло мне жизнь, потому что люди узнали, где я нахожусь, поднялся шум, и меня освободили. И перед тем, как меня освободили, естественно, они проработали вариант, как сделать так, чтобы они опять не были виноваты, и сделали второе интервью, где я говорю, что я сам все это придумал, чтобы меня быстрее отпустили, что это якобы был такой способ, который я услышал от сокамерников.

[Второе интервью] было одним из условий, чтобы меня отпустили. Меня с консулом познакомили только после того, как я это сделал. В то время к задержанным никого не пускали – ни консулов, ни адвокатов. Потому что в это время проводилась работа, чтобы сделать вот это оправдание, и людям говорили: если вы так не скажете, мы вас не отпустим, будете здесь до конца своих дней, мы вас убьем – это подтвердят свидетели, которые также были тут.

Как вам все же удалось восстановиться?

По истечении трех дней меня освободили и вернули на родину. Потом я сутки провел дома. После этого я поддался на уговоры родственников и все-таки поехал на обследование. Я думал, что у меня все нормально, и это просто синяки, мне нужно просто мази накладывать, и все пройдет. Но после того, как я прошел обследование, выяснилось, что у меня переломы ребер, легкие на 25-30% не работали, сотрясение мозга. Оттуда же меня сразу увезли в реанимацию и почти месяц я провел в больницах. Там уже были жуткие боли, потому что шок начал проходить. Были моменты, когда я плакал просто оттого, что жутко все болит, и обезболивающие не помогали. Это был тяжелый период, период осмысления и какого-то бунта.

И потом, чтобы не возвращаться в кошмары, которые преследовали меня по ночам, и чтобы мои мысли не губили меня так, я тут же начал включаться в музыкальную деятельность. Накануне был уже 17-й фестиваль, я включился в работу, концерты, и тогда принял решение, что нужно рассказать все, как было.

Когда меня привезли, спецслужбы запретили мне давать интервью и закрыли мне рот. Я [говорил], что все было хорошо, пыток не было, ко мне относились хорошо. Но после того, как я все это пережил, все эти боли, я переосмыслил случившееся, и начал давать интервью. В какой-то мере мне это помогло, потому что я выговаривал все – в каждом интервью все больше и больше, и это способствовало тому, что мне становилось легче. И, конечно, музыка, которая вернула меня к жизни, концерты – это все помогло как-то отвлечься и перевести свои мысли в позитивное русло. Потом я начал заниматься правозащитной деятельностью, подключился к правозащитным организациям, стал освещать эту тему, потому что сразу же в феврале прошлого года были возбуждены уголовные дела в Кыргызстане и Казахстане, и в принципе до сегодняшнего дня это продолжается.

На какой стадии сейчас ваше дело о пытках? Я так понимаю, что за полтора года оно не сильно продвинулось?

Да, оно находится на стадии досудебного расследования.

А почему так долго?

Проще говоря, трудно себя найти, трудно себя поймать и посадить – никто не хочет этого делать. Хотя доказательств предостаточно. Есть люди, на которых я указал, которых я опознал. Кроме меня, есть и другие пострадавшие, которые тоже на них указывали, но система защищает своих людей. Система своих людей не будет выдавать, потому что иначе она начнет рушиться и возникнет недоверие. Второй момент – это то, что вообще в истории Кыргызстана это первый случай, когда возбуждается уголовное дело по факту пыток гражданина именно на территории иностранного государства. В практике Кыргызстана никогда такого не было, в этой части тоже есть свои трудности, потому что никто пока с таким не сталкивался. Еще один момент, что в 2022 году расследованием пыток занималась антикоррупционная служба Казахстана, а с нового 2023 года дела передали прокуратуре. Эти бюрократические процессы тоже тормозят процесс. И в совокупности все эти факторы влияют.

Какие следственные действия уже были? И были ли у вас уже очные ставки с подозреваемыми?

Следственных действий было много и в прошлом году с антикоррупционной службой, и в этом году с прокуратурой, в некоторых эпизодах идет даже повторение этих следственных действий – выезд на места совершения преступлений, рассказ о том, кто и как задерживал, как бил, где все это происходило. Уже два раза я делал одно и то же. Кроме того, в прошлом году было опознание по фотографиям полицейских, проведение очных ставок. В этом году опознание вживую было со специальным отрядом КНБ, с ними тоже очные ставки проводились.

На сколько человек вы указали из сотрудников полиции и КНБ?

Сотрудников полиции было более 10 человек, а КНБ, по-моему, трое. Я считаю, что со своей стороны уже в полной мере все сделал. Мы сейчас только ждем, когда прокуратура доведет, наконец, это дело до суда.

Вы также подали в суд на телеканал и органы полиции по факту распространения той видеозаписи, и требуете принесения официальных извинений. Как проходят судебные процессы?

Мы проиграли, подали апелляцию, и в апелляции нам все равно отказали. Сейчас мы готовим кассацию для того, чтобы обжаловать решение суда города Астаны в Верховном суде. Мы не согласны с решением, и мы считаем, что было представлено достаточно доказательств, несмотря на это почему-то суд не принимает их во внимание, но принимает во внимание все, что говорит министерство внутренних дел.

Вам отказали, потому что якобы не было доказано, что видеозапись распространила полиция. Насколько вообще было возможно истребовать данные о том, как запись из базы МВД оказалась у телеканала?

Мой представитель запросил эти данные. Они являются секретными, и у обычных граждан нет к ним доступа, поэтому и был запрос, чтобы истребовать эти данные, и в этой части было отказано. Когда дело рассматривалось еще в районном суде в первой инстанции, представители телеканала Qazaqstan сами просили суд о том, чтобы предоставить техническую информацию о том, размещалось ли видео с моим «признанием» на сайте МВД, удалялось ли оттуда, и суд, посовещавшись на месте, отказал в удовлетворении этого запроса.

МВД подтверждает, что их структура, а именно – департамент полиции города Алматы получил этот материал и передал его на сервер МВД. Тогда интернета не было, но у них работали серверы. МВД является режимным объектом, они несут ответственность за это, но как видео попало [на телеканал], никто не может пояснить. Телеканал говорит, что кроме как от МВД никак не мог его получить. МВД по этой части молчит, ничего не может пояснить. Соответствующих расследований они не проводили, почему произошла, как они говорят, «утечка» этой информации – они этим не занимались, хотя они в этой всей ситуации являются ответственными.

Вы еще рассказывали, что само наличие у МВД этого видео выявила прокуратура?

Да. В МВД провели обыск. Ведь МВД все это время отрицало, что у них есть какое-то видео, но прокуратура санкционировала обыск, и это он выявил исходник видео. По этому факту ряд экспертиз уже закончен. [На видео] видно, что был человек, который сценарий мне рассказал, что и как нужно говорить, и который мне подсказывал ответы. Это все выявилось. Все, кто свидетельствовал на суде, и был на очных ставках, отрицали это, они говорили, что не было этого человека, но это все вскрылось. И то, что МВД говорило, что у них нет этого видео – получается, что они лгали все это время.

Какого максимального результата вам хотелось бы добиться по итогам этих разбирательств?

Ну, во-первых, наказать тех, кто совершил эти преступления. Дать им реальные сроки, запретить им впоследствии занимать государственные должности, лишить их привилегий, пенсий, для того, чтобы другим тоже неповадно было. Чтобы это было уроком для всех. Если этого не сделать, то это все будет продолжаться, и это может произойти с каждым, как показала практика. Это может и с детьми нашими произойти в следующем поколении. Поэтому, может быть, есть какая-то миссия в том, как это все произошло со мной.

Второй момент – это официальные извинения. Отснять этот ролик быстро за один день, разместить его – это они смогли. Происшествию уже скоро два года будет, а они до сих пор не могут принести элементарных извинений почему-то.

Ну и соответствующие компенсации за причиненный моральный и физический ущерб – все это должно быть возмещено. Элементарно, все вещи, которые они у меня изъяли, деньги, которые они у меня изъяли – они говорили, что я мародер, украл из Алматы чемодан со своими костюмами и вещами. Более трех тысяч долларов у меня с собой наличными было – и все они это забрали. Говорили, что я – мародер и убийца, но факту они сами меня обокрали. Как это так? Они все это должны вернуть мне, я считаю.

Следили ли вы за судьбой других граждан Кыргызстана, также пострадавших в Казахстане в январе?

По поводу других – я, конечно, мониторю. В моем кейсе я сначала был один, а сейчас уже шесть человек. Это шесть человек, которые по тому же маршруту были, что и я – кого задержали в селе Таргап, вместе нас увезли в село Кошмамбет и там пытали. У людей просыпается самосознание, и они тоже присоединяются к этой борьбе. Расследование в отношении пыток по отношению к ним тоже идет, у некоторых совместно с моим, поскольку у нас один маршрут и одни исполнители.

Какова реакция международного сообщества по вашему делу?

В Казахстане меня поддерживает общественное объединение «Кадыр Касиет» и Международное бюро по правам человека и соблюдению законности – они предоставляют адвокатов, помогают в этом деле, они ведут в казахской части. Со стороны международного сообщества поддержка есть, они мониторят, но сейчас мы находимся на стадии исчерпания национальных механизмов, прежде, чем дойти до международного уровня.

Расскажите о вашей правозащитной деятельности, чем еще вы занимаетесь сейчас?

То, что происходит сейчас, я освещаю это на мировом уровне, выступаю на конференциях. Этим летом мы в Кыргызстане совместно с коалицией против пыток и с национальным центром Кыргызской Республики по предупреждению пыток провели очень много мероприятий, коллабораций для того, чтобы больше людей знали о своих правах, больше людей знали, что такое зло существует, и как ему противостоять. Кроме того, я все это транслирую через музыку с лозунгом «Музыка против насилия», и хочу, чтобы ко мне тоже присоединялись единомышленники, художники, музыканты, которые через свое творчество тоже будут показывать свой протест. В Казахстане есть такой яркий пример, как Асхат Ахмедьяров, который сделал целую выставку портретов памяти жертв Кантара. Я в годовщину сочинил реквием, который посвятил жертвам пыток. Я не профессиональный юрист, не адвокат, но своим искусством стараюсь освещать эту тему. И кроме того, если я сейчас добьюсь положительного результата по своему кейсу, то смогу помочь еще кому-то. А если я в своем результате не буду успешен, то как я смогу помочь другим людям?

Ко мне обращаются также другие люди, которые тоже попадали в такие ситуации, я их консультирую и направляю в организации, которые могут более полно и профессионально подсказать им путь, куда обратиться и что делать, потому что когда я только очутился в этой ситуации, я тоже был в замешательстве и не знал, куда и к кому обратиться. В этом случае я уже имею некоторый опыт и помогаю людям, которые, к сожалению, тоже очутились в такой ситуации. Меня также назначили послом доброй воли национального центра по предотвращению пыток, в этой части я тоже участвую в конференциях, обращаю внимание на пытки и борьбу с ними, предлагаю некоторые варианты того, как можно улучшить ситуацию представителям государственных органов и международным правозащитными организациям.