«Завтра они будут нас лечить»

«Я хочу слепить идеального жирафа»

Гульжан Мухамбет, 30 лет, город Рудный, Костанайская область

«Почему медицина? Это мечта моих родителей. Говорят, предки папы лечили людей, и у отца могли быть способности. Но он врачом не стал, а я выбрала эту профессию. Хотя сначала казалось - не мое. Я человек творческий: люблю рисовать, лепить, хотела стать дизайнером, журналистом. Даже когда училась, хотела вырваться из медицины: ну зачем она мне? И вот сейчас, оглядываясь назад, я очень благодарна тем силам, которые меня останавливали. Недавно поняла: я на своем месте.

Никогда не хотела стать онкологом - это тема была для меня закрыта.

Моим увлечением и любовью со школы была генетика. И хотя я окончила интернатуру по специальности акушерство и гинекология, в резидентуре погрузилась в любимую сферу. Училась в центре материнства и детства в Астане, много времени проводила в лаборатории, полтора года назад пришла в онкогематологию в Караганде.

Однажды старшая коллега сказала мне: «Гульжан, твой папа умер от рака, тебе нужно заниматься именно этой темой. У тебя мозги на месте, попробуй сделать что-то хорошее – это поможет тебе успокоиться». Уже восемь лет, как папы не стало, и я на самом деле успокоилась. Боль немного утихла. Я готова отдать долг и помочь тем, кто еще жив.

Нас учат абстрагироваться: если каждому отдавать душу, то, наверное, не обеднеешь, но эмоциональной нагрузки не вынесешь. Подруга мамы недавно мне написала: «Гульжан, зря ты пошла в онкологию. Все онкологи выгорают, от тебя ничего не останется». Я иначе чувствую: когда ты отдаешь любовь людям, Бог возвращает тебе эту любовь. Думаю, мне хватит ее на всех. Не хочу превратиться в человека, который перестанет сочувствовать. Пациенты в онкологии чувствительные, но пока мне легко с ними ладить. Понимаю, это чьи-то родные, и по максимуму делаю все, что могу. К каждому отношусь одинаково хорошо и общение с каждым несу как службу. И в этом нет подвига, чего-то сверхъестественного – это нормально.

Я уволилась с работы и переехала из Караганды в Астану, чтобы учиться в школе онкологии IPSM. Моя семья – это мама, дочь и две кошки. Сейчас в материальном плане трудный период. Пыталась найти работу по специальности в столице. Но с вакансиями туго – в последнее время выпустили много генетиков. Встала на учет в центр занятости, до февраля буду получать компенсацию как безработная. Она маленькая, но хоть что-то. Плюс алименты на дочь от бывшего мужа, подработка – пока буду преподавать в гончарной студии. Это одно из моих творческих увлечений. Арт-терапия сродни врачеванию. Ты можешь выразиться и попрощаться с болью через лепку.

Из-за денег не переживаю: знаю, работа найдется. За большими доходами не гонюсь: мне не нужна крутая машина - я мечтаю купить велосипед. Хотя хочется, чтобы зарплаты на все хватало, не брать кредиты – большинство молодых врачей закредитованы. Хочется решить жилищный вопрос - надеюсь, внедрят ипотеку специально для медиков. Тогда можно полностью отдаться работе. Не ломать голову: где найти деньги на садик, на куртку ребенку, себе на сапоги.

Знаю, говорят, что молодые врачи ничего не умеют, страшно к ним обращаться. Обидно? Нет, мне не обидно. Опять же все люди разные: мало ли кто и что говорит. Необязательно становиться врачом, чтобы услышать: «Ну что за молодежь пошла!» Я на такие вещи стараюсь не реагировать.

Мне кажется, стереотип про молодых медиков-неучей уходит постепенно. В гематологии, где я последнее время работала, много молодых врачей – они компетентные специалисты, хорошо выглядят, держатся уверенно, вызывают доверие. Начинающие специалисты амбициозны, активны. Я в этом убедилась, когда в моей жизни появилась школа IPSM. Внутри будто что-то щелкнуло: здесь такие же, как я, увлеченные люди. Смотрю на коллег, вместе с которыми учусь: какие же они классные! Значит, в казахстанской медицине всё не так печально, как говорят, и как может показаться. Эта школа уже меняет нас, значит, изменит и казахстанскую онкологию.

Хозяин гончарной студии, в которой я работала, как-то сказал: «Ты слепишь жирафа один раз, два, три, десять, сто. На трехсотый раз у тебя получится идеальный жираф, потому что ты учтешь все тонкости». Вот и я хочу сделать что-то стоящее в профессии - слепить идеального жирафа, пусть не сейчас, а лет через 20. Реализовать свои мечты».

«Это мой путь»

Жанибек Алашбеков, 25 лет, село Уржар Абайской области

«После бакалавриата в медицинском университете Семея я не знал, какую специализацию выбрать – это не только моя проблема, а многих молодых врачей. Первое, о чем думают почти все парни – хирургия! Ты жизни спасаешь, ты всегда на грани, в гуще событий – разве не в этом смысл профессии? В нашем роду 12 врачей, и мои двоюродные старшие братья – хирурги. Но интернатуру я окончил в Усть-Каменогорске по специальности врач общей практики. Пока учился, подрабатывал фельдшером на “скорой” помощи.

Быть медбратом оказалось выгоднее. Я не сидел весь день на приеме, и этих денег мне хватало на жизнь.

Чуть-чуть несправедливо, я так посчитал. Мой дядя охранник в частном садике и получает примерно столько же. Ответственная работа, но не сравнимая с моей. Задумываешься о перспективах: а дальше что? Пока у тебя семьи нет, одно, а потом? Зачем вообще шел в медицину? И в тоже время уже не можешь без этой профессии.

Я все еще думал стать хирургом, но в начале августа я узнал про школу онкологии IPSM и решил идти в эту сферу. Понял, это мой шанс. Возможность получить новые знания, повысить свой уровень, выбрать путь. Сейчас я работаю в Национальном центре онкологии в Астане по специальности онколог, основное направление - химиотерапия. Мы проходим цикл хирургия в онкологии, потом будет цикл реанимация, лучевая терапия. Участвую в обходах вместе с хирургами, смотрю, слушаю, на операциях присутствую. Смысл в том, чтобы увидеть процесс от начала до конца.

К онкологии шел постепенно. Помню, в первый раз меня зацепила эта тема, когда в Казахстане объявили большой сбор на лечение девочки, у которой был рак. Ее отправили на лечение в Америку, она выжила. Я тогда был студентом и подумал: круто было бы приблизиться к этой сфере, сделать что-то полезное. И когда увидел объявление о наборе резидентов в школу IPSM, понял - это мой шанс.

В моем дипломе будет три специальности: онколог, онкогематолог и химиотерапевт. Я не знаю, что будет после того, как окончу школу, стараюсь не загадывать. Понимаю, это эмоционально тяжелая сфера. Не останется сил, уйду в поликлинику. Я семь лет назад поступил в медицинский вуз и начал ходить по больницам, два года работаю, многое успел увидеть. Но пытаюсь оставаться спокойным и хладнокровным. Хотя, конечно, к боли трудно привыкнуть.

Я всего один раз столкнулся с пациентом с четвертой стадией рака. Делал ему перевязку. Мужчина, диагноз тяжелый, да еще осложнения начались - раковые клетки метастазировали по всему телу. Когда я первый раз зашел к нему, он произнес: «Не делай мне больно». Сказал, что устал, что больше не хочет жить. А после перевязки спросил: «Мне станет лучше?» Не помню, что я ответил. Наверное, постарался ободрить. Дети не говорили этому мужчине, что у него рак. Боялись, что он перестанет бороться. Правильно ли это? Не знаю. Сложно сказать человеку правду, да и не все хотят ее слышать. Нас учат доносить эту информацию до пациента так, чтобы не шокировать его, а, наоборот, мотивировать. Пока я наблюдаю, как наши наставники это делают. Как они говорят с пациентом. Понимаю, наступит тот момент и появится первый пациент, которому мне придется сказать эти слова.

Я не боюсь. Это мой путь, и я по нему иду. Время покажет, что будет дальше. Сейчас стремление, воля, дух и сердце, чтобы помогать другим, у меня есть. Как говорят у казахов, когда ты протягиваешь руку человеку, которому трудно, Всевышний посылает тебе благословение. Для меня это очень важно».

«А опыт у вас есть?»

Назерке Куандыкова, 29 лет, Алматы

«Я по специализации врач-терапевт, окончила бакалавриат и интернатуру Казахского национального медицинского университета им. С.Д. Асфендиярова. Но работала не в поликлиниках, а в стационарах. В последнее время к нам часто привозили пациентов с онкологией третьей-четвертой стадии. Ты на них смотришь и думаешь: «Как так? Они же совсем молодые!»

Мое сознание перевернул один случай. Я брала дежурства в четвертой горбольнице Алматы. В приемный покой на «скорой» доставили пациентку в очень тяжелом состоянии: сильная одышка, низкая сатурация, нестерпимая боль в груди. Рак молочной железы, четвертая стадия. Я как стационарный терапевт ее принимала, и все, что она успела мне сказать: лечения в последнее время не получала, дополнительно не обследовалась. Как я поняла, не хотела признавать, что больна. Женщину сразу увезли в реанимацию. Коллеги пытались помочь, но через час, максимум полтора, ее не стало.

Мне тогда было 25 лет, ей 27 лет – считай, ровесницы. Я только в профессию пришла, думала, женщину спасут – молодая ж совсем. И вот ты видишь: человека больше нет. Раку все равно, пожилой ты или молодой. Когда время упущено, трудно что-то сделать.

Это моя первая пациентка, которая умерла. Я ее не лечила, можно сказать, не знала, просто принимала в отделении, но не могу забыть – и не забуду, наверное. Постепенно ты учишься абстрагироваться, пытаешься защитить себя эмоционально, но тогда я сильно переживала. В каком-то смысле считала себя виноватой: «Назерке, вот если бы я больше знала про онкологию».

После этой истории я стала интересоваться онкологией. Читаешь, что в других странах скрининги хорошо работают – там третья-четвертая стадия редко встречаются. И думаешь: почему у нас по-другому? Где сбой? Хотелось разобраться. Я искала информацию на тему онкологии интернете и - вот она сила таргетной рекламы - инстаграм подкинул мне объявление о наборе первого потока резидентов в школу онкологии IPSM. Я подала заявку и прошла. Судьба, наверное.

Почему-то мне кажется, в нашем обществе есть такой стереотип: хороший врач – это строгий мужчина средних лет, непременно в очках. А молодые врачи? Их, к сожалению, все еще дискриминируют… чуть-чуть и именно в плане доверия. Может, мне очки купить, чтобы взрослее выглядеть? Шучу, конечно. Я не могу сказать, что ко мне плохо относились – большинство пациентов как раз понимающие. Но и таких: «Ой, вы такая молоденькая! Вы вообще закончили университет? А опыт у вас есть?», - тоже хватает. Сейчас я к подобным вопросам спокойнее отношусь. Стараюсь перевести все в шутку, рассказываю, что работаю не первый год, а раньше задевало. И дело вовсе не в амбициях, просто, когда ты только начинаешь работать, очень важна поддержка пациентов.

Пока я училась в интернатуре, полтора года подрабатывала фельдшером на «скорой» помощи в Алматы. Однажды мы со старшим коллегой приехали на вызов к пациентке, у которой резко повысилось артериальное давление. Я тогда еще стажером была. Мне нужно поставить женщине укол внутривенно, а я никогда раньше этого не делала. Естественно, об этом не говорила, но она увидела мое замешательство и спросила:

- Вы в первый раз делаете укол?

- Да, - честно призналась.

- Хорошо, пожалуйста. Не переживайте.

Меня ее отношение успокоило, и я сразу же попала в вену. И в дальнейшем увереннее себя чувствовала. Эту женщину и сейчас с теплотой вспоминаю. Обычно люди иначе реагируют. Я их понимаю: кто захочет, чтобы на нем, скажем так, экспериментировали? Но ведь медики как-то должны учиться?

Люди спросят: зачем вуз, если интерн не умеет ставить обычный укол? Нас учат это делать, но на симуляторах. Человек – это совсем другое. И всегда, каким бы ни было образование, будет первый пациент, на котором врач начнет оттачивать навыки.

Я думаю, пациентам нужно дружить с молодыми врачами: они стараются больше читать, учат английский, чтобы быть в курсе последний событий в мире медицины. Не все, но, поверьте, многие. Да, у нас нет большого опыта, но есть стремление и свежий взгляд.

Моя первая зарплата на «скорой» – получила я ее шесть лет назад – составляла то ли 55 тысяч, то ли 60 тысяч тенге, не помню точно. Но мне тогда не казалось, что это мало. Я пришла в «скорую» не ради денег – опыта набраться. Плюс стипендию получала, мне хватало.

Я переехала из Алматы в Астану, чтобы учиться в школе IPSM. Здесь у меня дядя, он выделил мне комнату, к сожалению, пока финансово не могу позволить себе снимать квартиру. Стипендию резидентам не платят, поэтому придется себя во всем ограничивать. До переезда работала в двух местах и одну зарплату откладывала, создавала финансовую подушку. Сейчас живу на эти деньги, и пытаюсь устроиться в Астане терапевтом хотя бы на четверть ставки.

Положение резидентов нужно менять – по сути это полноценные врачи, которые работают, ведут пациентов, но при этом им ничего не платят. Узаконенное рабство. Мы, как приехали учиться в школу IPSM, скооперировались с коллегами и обратились с этим вопросом в министерство здравоохранения. Не знаю, что из этого получится, но в мажилисе эту проблему уже озвучила депутат, к которой мы обращались. Резиденты - взрослые уже люди, мы не можем рассчитывать на помощь родителей. У многих семьи, дети. Мы хотим развиваться в профессии, но нам нужна поддержка. И это в конечном итоге важно для всех: и для врачей, и для самих пациентов».

«Врач должен быть безопасным для пациента»

Мейрам Мамлин, 42 года. Хирург-онколог Национального центра онкологии, куратор школы онкологии IPSM

«Думаю, молодые врачи сегодня, и молодые врачи 10 или 20 лет назад сталкиваются с теми же сложностями в профессии – она требует большой ответственности и отдачи от человека, постоянной рефлексии. Невозможно уйти с работы и перестать думать о больных. В этическом и моральном смысле ничего не изменилось. А вот в плане образования ситуация стала другой: появилось больше возможностей. В электронных медицинских базах можно найти любую информацию, главное, иметь навык относиться к ней критически, учиться в лучших вузах по всему миру.

Наверное, в словах: «В Казахстане все меньше грамотных врачей», есть доля правды. Я семь лет занимаюсь преподавательской деятельностью, работаю с резидентами, которые приходят в нашу клинику, и осознаю – они оказались в хорошем месте. Здесь используются современные методы лечения, которые доступны в нашей стране, учатся у лучших в профессии. Не всем выпадает такой шанс, поэтому качество знаний молодых врачей может значительно отличаться. Это зависит от вуза, в котором они учатся, от клиники, в которую приходят работать, от наставников, от окружения. Если в университете сформированы правильные ценности, есть возможность получить лучшие знания – студенты будут тянуться друг за другом. Да, проблемы есть, но я вижу, что талантливых ребят становится больше, потому что обучение стало доступнее.

А среди грамотных обязательно будут и талантливые, и лучшие в профессии. Но все не могут быть такими. Ни одна система образования, какой бы она ни была, ни наставники не могут подготовить исключительных врачей. Мы не сможем изменить всю систему, но сделать так, чтобы конкретная больница стала безопасной для пациентов в наших силах.

Наша система здравоохранения недофинансируема. Молодой врач получает мало, он не может сосредоточиться только на обучении. В США стипендия резидентов $5 000. Там резидент отдается работе, у нас он не может себе этого позволить – он вынужден подрабатывать, чтобы выжить. Поэтому у каждого резидента свой путь. Некоторые не завершают учебу. Они понимают: учиться и сохранять нормальное качество жизни, нелегкое дело, особенно, если у тебя есть семья.

Остаются влюбленные в дело. Может быть, сначала они романтизируют медицину, не совсем понимают, с чем им придется столкнуться. Но любые трудности можно преодолеть, осознавая, у нее есть одно хорошее качество: ты получаешь внутреннее удовлетворение, когда видишь человека, которому помог. Я думаю, в мире не так много профессий, в которых можно это чувство испытать. В такие моменты ты осознаешь свою значимость, ценность для общества. И это осознание требует еще больше профессионализма: ты должен все время учиться и учить других. Передавать опыт, влиять на образование молодых людей, которые в будущем могут что-то изменить. Пытаться объединить молодых врачей, показать, что у них одни цели и ценности. В конце концов, мы делаем это, потому что завтра они будут нас лечить».