Зарина Ахматова, Светлана Ромашкина, Vласть
Фото Жанары Каримовой
На прошлой неделе казахстанский музыкант Галымжан Молданазар выпустил клип на песню «Өзің ғана». Режиссером клипа выступил его друг - Малик Зенгер. Это не первая их совместная работа. Но со времени, когда имя исполнителя казахского синти-попа и фанка взорвало сначала Рунет, а потом и Казнет, пожалуй, самая громкая. Vласть встретилась с создателями клипа, чтобы обсудить их творчество, но разговор сложился обстоятельный. Во-первых, неожиданностью стал тот факт, что сотворение искусства потребовало прозаических усилий: чтобы снять про любовь, пришлось разгрести кучу экскрементов. Буквально. А во-вторых, впервые для русскоязычного издания честно и подробно Галымжан Молданазар рассказывает о себе, своей семье, творчестве, казахском языке, мечтах и о том, насколько сложно парню из аула быть «певцом хипстеров».
Ахматова: Галымжан, я знаю, что вы редко даете интервью на русском. До этого читала только в российском издании.
Молданазар: Там обычно переводят. Но я сейчас постараюсь.
Ромашкина: Давайте поговорим про клип, который наделал столько хорошего шума в Казнете. Кому пришла эта идея?
Молданазар: Малику.
Зенгер: У Галыма на компьютере 150 песен и он написал 151-ую, и там был проигрыш - гармонь, она уходила через эхо, и я подумал: «Блин, это - очень круто!» Такое ощущение, что это где-то играет в заброшенном зале, что-то старое, советское. И сразу пошли ассоциации, что это может быть история чьей-то любви…
Ромашкина: У вас был очень интересный кастинг. Сколько людей участвовало?
Зенгер: Из дома ветеранов человек 20, молодежи - человек 15.
Ромашкина: У бабушки, которую вы выбрали на главную роль, такая интересная, сложная судьба. Вы сразу поняли, что она и есть главная героиня?
Зенгер: Мы не сразу поняли, мы смотрели, смотрели. Мы же дважды провели кастинг, чтобы понять, кто пройдет, у кого как со здоровьем, потому что это очень важно. Нужно было понять, кому это будет интересно.
Ахматова: Где вы этому научились – брать измором?
Зенгер: Учился в NYFA (New York Film Academy, Нью-Йоркская киноакадемия – V) и нам говорили, что когда на бесплатной основе что-то делаешь, чтобы понять, кому это до конца интересно будет, нужно ставить кастинги в неудобное время и тогда ты поймешь, кто придет, а кто - нет.
Ромашкина: Так никто не получил деньги за съемки?
Зенгер: Никто. Мы всем объяснили, что хотим сделать социальный проект, и директор дома ветеранов пошла нам на встречу. И на самом деле им, в доме престарелых, это было интересно.
Ромашкина: Связи с ними наладили?
Зенгер: Да, когда мы делали презентацию фильма, мы их поздравили, сделали групповое фото, интервью брали. И сейчас в комментариях к фильму о фильме читаем, что люди спрашивают, как найти этих бабушек и дедушек. Девушка пишет: «У меня уже нет своих стариков, но я очень хочу помочь дедушкам и бабушкам, скажите, куда привезти спонсорскую помощь».
Ахматова: Если не секрет, сколько клип стоил?
Зенгер: Так невозможно посчитать, потому что мы с Галымом - друзья, и мы все сделали это безвозмездно. Все к этому отнеслись с пониманием. Все поняли, что в этом есть социальная подоплека.
Ахматова: Галым, а вы участвовали в процессе съемок?
Молданазар: Нет. Потому что я тоже люблю снимать и что-то придумывать. Малик — мой самый близкий друг, мы в этом плане можем спорить до конца жизни. Мы договорились, что я не буду вмешиваться. И я постарался сдержать свое слово, и получилось хорошо.
Ахматова: Тяжело было? Не вмешиваться?
Молданазар: Нет, когда он мне предложил эту идею, я сразу увидел, что это будет очень трогательный и очень хороший клип со смыслом, который может заставить людей думать. И плакать. И я сразу же, в первый день, когда он предложил, сказал ему «да».
Ахматова: А вы, Малик, почему попросили лучшего друга не вмешиваться?
Зенгер: Мы до этого снимали уже, и Галым любит: «Это монтируется, это не монтируется», и на этот раз я решил – сам буду снимать. Он сказал: «Да, сам бери песню, я не вмешиваюсь».
Ромашкина: А что за здание, в котором вы снимали?
Зенгер: Бли-и-ин! Это вообще! Мы заходили в это здание – там какашки на какашках лежали. Это здание, где раньше находился завод АЗТМ, они же сейчас сдают весь завод в аренду разным подрядчикам и в одном здании, где внизу сидят разные цеха, на третьем этаже находится актовый зал. Там даже невозможно понять, что там был актовый зал. И оказывается, что в течение 5-6 лет там были разные компании, и туалета у них не было, и они ходили в этот зал.
Ромашкина: Вам надо было еще фильм о здании снимать.
Зенгер: Мы снимали эти какашки, а потом решили в фильм о фильме не вставлять это. Но там было так, словно ты приходишь в музей: все так выложено. Как по линейке наложили.
Ахматова: Это тот самый случай, когда из дерьма - конфетку.
Молданазар: Этот как в фильме Али-баба: «Там столько было золота!» Вот там было столько же… Только не золота.
Зенгер: И мы сначала отказались от этой идеи, но помещение было подходящим, и я первый взялся разгребать… Съемочная группа посмотрела – ну, если режиссер какашки убирает… И так приходили друзья, знакомые, помогать – раскидали каждый немного. А там ведь дизайнеры, какие-то творцы арендовали помещения… Мы расчистили только одну комнату.
Ахматова: Слушайте, если вы там в месяц по клипу снимать будете, можно завод в порядок привести… Хотя Галым, наверное, столько песен не написал.
Зенгер: (Смеется) Написал-написал!
Ахматова: Ох… Ну, поскольку мы уже к дёгтю перешли, я не могу не спросить. Простите меня, рискую навлечь гнев всех ваших поклонников, либерального сообщества и хипстеров, но все-таки: вы знакомы с творчеством группы «Океан Эльзы»? Вы видели клип «Така як ти»?
Зенгер: Мы этот клип увидели недавно, и это было супер обидно. Очень.
Ахматова: То есть, вы увидели его уже после съемок?
Зенгер: Скидывают «Океан Эльзы» и какой-то индийский фильм, где тоже зал и дедушка с бабушкой превращаются в молодых. И мы его тоже не видели.
Ахматова: Как вы к этому отнеслись?
Зенгер: Мне было очень обидно и неприятно.
Молданазар: Мне утром Малик отправляет ссылку и пишет: «Обидно». Я говорю: «Ну, Малик, нормально». Тем более я посмотрел — да, есть тема любви, например. Сколько видео, сколько клипов вообще уже снято. Просто, если честно, хоть я и сам слушаю «Океан Эльзы», я этот клип не видел, пока мне Малик не отправил его через день после показа нашего клипа.
Ахматова: Столько человек принимало участие в создании клипа, и никто не видел?
Зенгер: Никто не видел. Никто. Этот сценарий был как есть и ничего не менялось. Если бы кто-нибудь увидел, он бы сказал: «У «Океана Эльзы» есть такой». Я же искал референсы… Я даже не слушал «Океан Эльзы» и видел клип уже постфактум – меня тэгнули под каким-то комментарием. И я подумал – не дай Боже, сейчас вот это будет! Ну ладно, с другой стороны – многое в жизни повторяется у людей. Главное, что мы честны с собой. И у нас другая история.
Молданазар: У нас, у Малика там сняты настоящие люди, которые живут в этом доме престарелых и у каждого - своя история. Я сам фанат группы «Океан Эльзы» и я в первый раз, когда Малик отправил, смотрел, ну не знаю, я смотрю его работу и эту…
Ахматова: Наша лучше?
Моладаназар: Да.
Зенгер: Дело не в том, что лучше. Дело в том, что действие в разных местах происходит и получается, что они сразу заявляют, что она (героиня клипа - V) в виде духа приходит.
Ахматова: Я думаю, что совершенно потрясающая находка в вашей песне – этот проигрыш аккордеониста. Как оно пришло?
Молданазар: Я записывал вроде такой депрессивный синти-поп. Но я всегда играю на разных синтезаторах, я просто пробовал звук аккордеона, мне понравилось, и я так и оставил. Когда я сам в первый раз услышал аккордеон, мне показалось, что это правильно и именно этот аккордеон стал причиной всего этого.
Зенгер: Всей истории.
Ромашкина: А у вас, Малик, нет желания снять полный метр?
Зенгер: Мне уже два или три года все говорят – сними полный метр. Галым сейчас хочет что-то написать, тоже хочет снимать фильмы.
Ахматова (обращаясь к Галыму): Ну, теперь вы будете бесплатно музыку писать.
Зенгер: Попал.
Ахматова: Я хочу еще раз для наших читателей подчеркнуть следующее - Галым очень редко дает интервью на русском языке, и мы вам благодарны, это действительно очень ценно, вы вышли из зоны комфорта и разговариваете на языке, на котором вы обычно не говорите. Наши читатели давно просили: ну вот как, интервью с Кайратом Нуртасом у вас вышло, делайте с Молданазаром. Молданазар не давался. Кстати, вы пришли в солнцезащитных очках, Кайрат Нуртас тоже до событий в «Прайм Плазе» так ходил, теперь снял.
Молданазар: Если честно, я только лег в пять утра. С трудом проснулся. (Снимает очки)
Ахматова: Так вы еще и встали рано ради интервью… Так вот, Галым. Вы не выступаете на тоях, вы что-то новое для казахской музыки, эстрады, шоу-бизнеса. Вы себя чувствуете частью этой тусовки? Или вы существуете совершенно отдельно от нее?
Молданазар: Я не чувствую себя частью казахстанской эстрады. Не буду врать, мне не нравится она. Просто мне не нравится вообще отношение к культуре, к музыке, к творчеству. Фонограмма – это преступление. Обмануть людей и взять со слушателей деньги… Наши люди, зрители, должны понять, что их обманывают нагло и откровенно, и артисты должны понять, что они совершают преступление. Это очень… хочется плакать и смеяться. Я не хочу быть участником этого преступления. Я не хочу быть преступником.
Ахматова: Вы в каком-то смысле сделали модным казахский язык: в Москве, в Нью-Йорке, заграницей. Люди слушают вас, и вы звучите на казахском так, как до вас никто не звучал. И это, правда, очень удивительно. Где вы учились? Кто ваши кумиры? Кого вы слушаете?
Молданазар: Я все слушаю, я слушал народную музыку, и эстраду, до сих пор слушаю. Мировую, конечно, больше европейскую музыку, я очень большой фанат группы Coldplay, Depeche Mode. Это все происходило, когда я приехал в Алматы. Я начал большее себе находить что-то.
Кайрат Нуртас, певец: «Я передумал быть политиком» Ахматова: А когда вы приехали в Алматы?
Молданазар: В 2006 году окончил школу и поступил в Академию искусств имени Жургенова. Я приехал, чтобы учиться эстрадному вокалу, чтобы петь – об этом мечтал с детства. Меня не приняли — я пришел сразу после школы, у меня не было образования, мне это объяснили. Я не хотел обратно домой, и, оказывается, после школы можно было поступить на актерский, и я поступил на драматическое отделение и почти год учился на актера. И все это время я задавал себе вопрос - нужно ли это мне вообще? Я думал: мне придется здесь пять лет торчать, учиться профессии, которой я не собираюсь заниматься, это не мое. У меня был целый год, чтобы об этом подумать. И я думал: вместо того, чтобы здесь 5 лет себя мучить, я лучше по-другому себя буду мучить, и у меня что-то получится. Я тогда ни на чем не играл, у меня ничего не было, было просто большое желание.
Ахматова: Вы даже не владели инструментом?
Молданазар: Я на гитаре играл в ауле. Я со школы сочиняю стихи, песни. Потом я начал подрабатывать в студиях: сначала писал тексты, потом уже начал попробовать писать электронную музыку.
Ахматова: Вы бросили образование?
Молданазар: Да, правда, скрывал это от родителей, чтобы они меня не вернули.
Ромашкина: А когда они об этом узнали?
Молданазар: Когда я уже начал работать на студии, чтобы был какой-то залог того, что я работаю.
Ахматова: Мама-папа, я не пропащий.
Молданазар: В принципе, к этому я шел 9 лет…
Ромашкина: Вы писали для разных исполнителей: для Кайрата Тунтекова, Ринго. А сейчас вы пишете для них? Или все? Закончился этот период.
Молданазар: Последнюю песню я написал для группы Mezzo. Раньше я писал, потому что надо было выживать.
Ромашкина: Ну, сейчас у вас тоже не простая ситуация. Вы, грубо говоря, певец хипстеров и не можете петь на тоях – не зовут.
Зенгер: Зовут.
Ромашкина: Но вы же не соглашаетесь.
Молданазар: Надо понять, что меня зовет молодежь, которая женится… Я не хочу выступать там, где не понимают и не принимают. Просто у меня была ситуация, когда в 2013 году я впервые начал выходить, когда я снял свой первый клип и выпустил в сеть.
Меня стали приглашать на тои. Ладно, деньги. И пару раз сходил и чуть не подрался.
Ахматова: Это, наверное, было бы в первый раз, когда приглашенный артист зачинал драку на свадьбе.
Ромашкина: А что случилось-то?
Молданазар: Вроде людям нравилось, но один мужчина вышел на сцену и просто начал материть меня, был очень агрессивный.
Ахматова: А что ему не понравилось?
Молданазар: Просто я не понравился. Не только молодежь, но и взрослые многие - невоспитанные и очень некультурные люди. Пришлось ответить.
Ромашкина: Как вам сейчас выживать, если на тоях вы не выступаете? Для артистов не пишете.
Ахматова: Как вы деньги зарабатываете, оставаясь честным?
Молданазар: Просто я знаю, что через максимум пять лет начнется наше время. Мы очень близко. Люди будут понимать живую музыку.
Ахматова: Послушайте, но вопрос же не только в том, что вы принципиально отказываетесь выступать под фонограмму, вопрос же еще формата и стиля. И когда вы говорите, что придет наше время, хочется понять «мы» – это кто? Какая-то новая формация музыкантов?
Молданазар: Я знаю, что таких же, как я - очень много. Вы их не знаете, не знают другие люди. И не готовы их принимать, потому что у них нет такой популярности как у меня.
Ахматова: Вы про музыкантов говорите?
Молданазар: Да. Мне просто повезло, но я не один такой уникальный. Есть даже лучше нас, но пока они никому не нужны. Я давно пишу музыку, мои клипы лежали в Сети, никому не нужные. Но потом в России стали говорить: о, казах делает крутой синти-поп. И наши начали: «О! Наш в Европе что-то там выиграл». Понимаете? Но я же и до этого был, ребята.
Ахматова: Обидно?
Молданазар: Как сказать…
Обидно то, что наши люди привыкли, что кто-то должен сказать: «На, ешь! Это вкусно!»
Ромашкина: Вам же предлагали работать в России?
Молданазар: Да, много раз предлагали.
Ромашкина: Почему вы отказывались?
Молданазар: Потому что я очень сильно люблю Алматы. Я отсюда никуда не хочу уезжать.
Зенгер: Он в Нью-Йорке был, сказал, что вообще не понравилось.
Молданазар: Я очень люблю этот город, Алматы. Мне никогда не была интересна популярность, зарабатывать какие-то большие деньги. Многие люди говорят, что если бы были на моем месте, то просто уехали. Я не хочу уезжать. Я хочу попробовать остаться до конца здесь и попробовать сделать именно здесь, в этом городе что-то, что было бы made in Kazakhstan.
Ромашкина: У вас никогда не было мысли на русском языке записать песню?
Молданазар: Когда я в первый раз сюда приехал, я двух слов не мог на русском сказать. Я хорошо понимал, но просто я пишу тексты, поэзию на казахском, потому что мне удобно.
Ахматова: Казахский язык - это очень важная тема. Я простите, ни в коем случае вас не сравниваю, но раз уж на прошлой неделе у нас вышло это интервью, Кайрат Нуртас принципиально не говорит по-русски, хотя он его знает. И он говорит, что для него это гражданская позиция. И он ее чем-то объясняет, хотя он прекрасно разговаривает на русском, но утруждаться так, как вы, он, наверное, не стал бы. Расскажите о себе? Как вы росли? Как вы стали Молданазаром? Что такое для вас казахский язык? У вас есть эта национальная гордость – нағыз қазақ?
Молданазар: Казахский язык для меня – это первые звуки, которые я услышал, когда я появился на свет. И слушал до того момента, как я закончил школу. Потому что у нас в ауле была только одна семья русская, и даже они не знали русский язык.
Ахматова: Что это за аул? Он далеко от Кызыл-Орды?
Молданазар: Даже в самой Кызыл-Орде многие люди говорят только на казахском.
Ахматова: Но ваш любимый Алматы во многом - русскоязычный город. Особенно, ваша среда обитания. Вас это не смущает?
Молданазар: У меня конкретно такого нет – нацизм, что-то такое. Надо понять, что это все - история. То, что до этого происходило. Люди любят осуждать людей. Например, человек приходит из аула, становится кем-то и начинает: «Надо разговаривать на своем языке! Позор – не знать его!» А эти люди выросли в городе, где все говорят на русском. Это нужно понимать, что не они в этом виноваты, а время. Дело в том, что когда я только приехал в Алматы, везде говорили только на русском – в магазине, даже были моменты – люди знают казахский языке, но принципиально разговаривают на русском. А сейчас стало более-менее нормально.
Ахматова: Мне кажется, вы несете казахский через прекрасное, не упреками. Вот вы говорите, что вы друзья. Малик, вы наблюдали интеграцию Галыма в эту алматинскую тусовку? Как он в ней появился в ней, как находил общий язык с ее представителями?
Зенгер: Мне в Фейсбуке отправляли ссылки на него, отмечали, а потом он начал появляться в Алматы где-то в клубе, а потом мне говорят: «А почему ты ему клип не снимешь?» Рассказывали, что несколько человек ему хотели снять клип, но он всем отказывает. Я не стал подходить.
Ахматова: Показалось, что он сноб?
Зенгер: Нет, не сноб, просто он свое творчество лучше знает. Я знаю, что есть режиссеры, которые просто на имени какого-то артиста хотят снять клип и свое имя протащить. Я же подумал – сделаю, если ему понравится, если он сам захочет. Нас познакомили, мы сели за стол в кафе и я ему показал свою работу, ему понравилось.
Ахматова: А на каком языке вы разговаривали?
Зенгер: На казахском.
Молданазар: Да, он тоже из аула. Малик мне отправил клип на песню колумбийской певицы Лоры Торрес. Я был в шоке. До этого очень много людей обращались… Потом я смотрел клип Малика и такой: «О. Как круто!» Для меня это был шок.
Ахматова: Что у нас здесь так умеют?
Молданазар: Я не думал, что здесь можно так и сразу позвонил Малику и потом мы встретились в шашлычной, рядом с которой я живу. Я угостил его ужасным шашлыком и мы все обсудили.
Зенгер: Он там мне открыл 150 песен, и мы их прослушали. У него они там так лежат, он открывал и говорил: «Блин, у меня еще вот эта песня есть!» И там в папке названия такие – восклицательный знак, два восклицательных знака. У него есть одна крутая песня в стиле 70-х типа «Дос Мукасан». Мелодия есть, а текста нет.
Молданазар: Я сегодня до пяти утра именно над этой песней работал. Я пытался писать текст. Музыка мне очень нравится. Любой человек услышит ее и сразу…
Зенгер: Она такая весенняя, летняя.
Ромашкина: Вы уже про клип думали?
Молданазар: Хочу про Алма-Ату. Про любовь к городу. Я люблю сейчас все, связанное с ретро, и мне очень нравится все, что снимали про Алма-Ату.
Ромашкина: В вашем фильме о фильме рассказывается, что вы получили доступ в хранилище Ахана Сатаева с этими старыми вещами, реквизит уже есть.
Зенгер: Ну, там идея другая. Вот он правильно говорит, что хочет клип именно городу посвятить, а не какой-то истории. Ухватить это настроение 70-х, когда все такое доброе, чистое, светлое. Музыка такая, словно ты сразу попадаешь в то время.
Ахматова: А вы не думали, что это очарование – это искажение пленкой, ретро-записями… Вам сколько лет?
Зенгер: Мне исполнилось 30.
Молданазар: Мне - 28.
Ахматова: Вам не кажется, что мы, такие дети 90-х, и на самом деле мы ничего не знаем про Советский Союз.
Зенгер: Мы говорим про родителей, про их рассказы, про фильмы, на которых мы выросли, которые снимали в 70-х. Понятно, что мы не видели всех трудностей.
Молданазар: В некоторых местах до сих пор 90-е.
Зенгер: В головах, особенно.
Ромашкина: В вашем родном ауле как к вам относятся? Понимают музыку?
Молданазар: Если честно, много кто не понимает.
Ахматова: Трудно же упрекать в этом людей. Я не знаю, видели ли вы или нет спектакль «Ұят», который поставил театр ARTиШОК…
Молданазар: Я очень хотел посмотреть, но мы в это время были очень заняты. Я работал как раз над этой песней, Малик делал монтаж, цветокоррекцию. Я очень сильно хотел на «Ұят».
Ахматова: Было бы интересно с вами обсудить постановку. Почему я ее вспомнила – мы все немножко снобы по отношению к тем людям, которые слушают «Аспанға қараймын» и им весело. Как вы считаете, почему некоторые вырастают в Малика, в Галымжана, а некоторые остаются там и у них свои песни? Вы чувствуете в этом несоответствие? Считаете, что их нужно воспитывать до какого-то уровня, прививать музыкальный вкус?
Молданазар: Вы понимаете, это невозможно. Это всегда было и это всегда будет.
Зенгер: Но мне кажется, можно воспитывать. Вот вы говорили про язык. То, что Галым провоцирует людей учить казахский язык, все-таки какие-то реакции происходят и мне кажется, что люди со временем понимают, что песня звучит современно. Сейчас я читаю многочисленные комментарии, и люди пишут…
Ахматова: У вас же нет проплаченных ботов?
Зенгер: У нас даже на клип денег нет.
Ахматова: Вам же нужны деньги, какие бы вы ни были художники, вы видите, как их можно заработать?
Зенгер: Меня упрекают в том, что ко мне приходят всякие заказы, а я просто отказываюсь.
ВИДЕО: «Ұят» - премьера театра АRTиШОК по книге Досыма Сатпаева Ахматова: Вот вы и встретились.
Ромашкина: Без денег.
Зенгер: Вы видели этот клип. Была мелодия, потом у меня появились в голове какие-то картинки, я сценарий придумал. Делали монтаж и Галым доделывал эту песню под клип. То есть, песня и клип – едины, их нельзя разъединить.
Ахматова: Кстати, Галыма нет в клипе – это такая задумка была?
Зенгер: Да.
Молданазар: Ну, посмотрите на меня! Представляете меня там? (Смеется)
Зенгер: Мы хотели рассказать историю настоящих людей – настоящих бабушек и дедушек, которые живут в настоящем доме престарелых.
Ахматова: Им понравилась песня?
Зенгер: Знаете, мы же делали для них закрытый показ. Они в конце выходили, целовали нас, благодарили – этот момент для нас был каким-то таким важным откровением.
Ромашкина: То есть, невозможно, Малик, представить, что к вам придет поп-звезда и будет свою песню менять под ваш клип?
Зенгер: Да. И потом, бывает, ко мне приходит человек – слушаешь эту песню. 10 раз, 20, 40. У тебя – ничего… Не откликается ничем в душе.
Ахматова: А вы не можете так – мне нужны деньги, на то, чтобы быть художником, снимаю, получаю деньги, ухожу?
Зенгер: Есть коммерческие проекты - я снимаю рекламу. Я знаю, что у них есть бюджет, нужно сделать рекламу мыла, например – это ремесло. Они к тебе приходят и говорят – ты должен подать это современно, ты это понимаешь и делаешь. Галымжан… Это другая музыка. Не хочется ставить его на фоне жайлау, чтобы он там руками размахивал.
Ахматова: Ну, а что, жайлау, лошади, блестящая грива по ветру, жигит с девушкой бегут, взявшись за руки.
Зенгер: Вы сейчас смеетесь, а на самом деле приходили люди и говорили: давай, есть каньон, есть горы, я туда поеду, ты меня красиво снимешь. Я ему говорю – это ж сто раз снимали. - «Ну, ты меня по-другому сними». Ну, вот как? Типа давай вертолет поднимем. Ты ему показываешь - ну, вот была и вертолетная съемка, в итоге – человек идет к кому-то другому и вы видите то, что видите.
Молданазар: Прошло два года с тех пор, как мы с Маликом снимали первый клип.
Ромашкина: Там на роликах все. У вас там куртка такая…
Зенгер: Он ее сшил.
Молданазар: Для меня это – самый крутой клип. Как художественная работа, как картина режиссера, даже лучше, чем «Өзiң ғана», который больше – социальный эксперимент. А если по работе оценивать, то мне больше нравится «Кiм ол».
Зенгер: Это потому что клип больше совпадает с его красками. Я ему всегда говорю – если к тебе кто-то обращается с предложением снять клип, читай сценарий, чтобы это совпадало с твоей музыкой. Потому что все это формирует образ артиста. И в том клипе мы хотели сохранить образ Галыма – розовые неоновые цвета, холодная ночь, 80-ые.
Молданазар: Но я что хотел сказать… По поводу денег. Я уважаю – всех. И Кайрата Нуртаса уважаю. В жизни если увидимся, то поздороваемся: «Брат» - «Брат» - «Как дела»?
Ахматова: Да ну?
Молданазар: Я вообще не люблю конфликтов. У каждого есть своя аудитория. Я, наоборот, хочу, чтобы у меня была такая же большая аудитория, как у Кайрата.
Ахматова: Если бы мы были желтым изданием…
Ромашкина: Это был бы заголовок.
Зенгер: «Мечтаю стать Кайратом Нуртасом»? Ну, Галым, наверное, просто мечтает стадионы собирать (Смеется).
Молданазар: А ко мне приходят артисты: «Малик же твой друг?» - «Да» - «Вот у меня песня есть, пусть он снимет мне клип». И я думаю – блин, он же не согласится. Он же сначала слушает песню, потом понимает – будет работать или нет. Ему предлагали деньги и не маленькие, бывало, и он отказался.
Ахматова: Вы такие привередливые, ребята…
Зенгер: Дело не в этом. Это же твое детище. Репутация – это важно. Чтобы лет через 5-10 ты пересмотрел и сказал – да, круто! Это я. А не кто-то надиктовал. Есть много режиссеров – каждый пятый сейчас режиссер, для всех найдется работа. И всегда найдется человек, который сделает то, что хочет заказчик. А у меня есть своя позиция, и я хочу ее придерживаться.
Ахматова: А вы отделяете себя от того, что происходит в стране – политики, экономики, социальных процессов – или вас волнуют эти вопросы?
Зенгер: Волнуют, конечно. Но просто пока мы еще только идем к тому, чтобы об этом где-то говорить, на что-то влиять. Мы пока просто себя пытаемся нащупать. На кухне мы об этом говорим!
Ахматова: Кухонное диссидентство?
Молданазар: Да (Смеется).
Ромашкина: Галымжан, вы продюсировали исполнителя – чем закончилось?
Молданазар: Не выдержал.
Ахматова: Вы или он?
Молданазар: Я всегда против, когда люди соглашаются на легкие деньги… Ну, выбрал той – хорошо.
Ахматова: Ну, вы же хотите аудиторию Кайрата Нуртаса – надо выбирать. Или аудитория, или АЗТМ...
Молданазар: Я бы хотел столько слушателей, как у Кайрата. Я знаю, как его сильно люди любят.
Ахматова: Это не странно для вас лично, что большинство людей любят такую музыку?
Молданазар: Я не могу ничего говорить про Кайрата.
У меня есть близкие люди, которые слушают Кайрата и переживают и плачут под его песни.
Он действительно дает какую-то эмоцию людям. Но я же не могу сказать этим людям… Ты что…
Ромашкина: «У вас плохой вкус».
Молданазар: Он действительно заставляет людей думать о чем-то…
Ахматова: О своем.
Молданазар: Ностальгировать о своем.
Ромашкина: А ваши родные дома понимают вашу музыку или говорят: «Вот Кайрат нормально поет».
Молданазар: Ну, если честно… Нет, родители рады тому, что со мной происходит. Родители у меня, несмотря ни на что, свободные люди. Отец – такой жесткий, военный. Но все-таки он свободный внутри. Он всегда говорит: «Делай то, что хочешь, главное – не обманывай себя и других».
Ахматова: Мне кажется, когда в ауле под Кызыл-Ордой есть такие отцы, это важно. Благодаря им случается Галымжан Молданазар.
Зенгер: Но у него - много братьев и сестер, может быть, ему дали такую свободу – а остальных… (Смеется)
Ахматова: Галым, вы младший ребенок?
Молданазар: Нас шестеро – три сестры и три брата, я – самый младший из сыновей. У казахов есть такое – самый младший сын по традиции никуда не уходит, он должен оставаться с родителями. Я со школы понимал, что уйду… Я очень люблю свой аул. Часто езжу. Скучаю когда - просто беру билеты и еду. Но дело в том, что с детства я не мог себя там ощущать гармонично… Понимаете? Не то место…
Зенгер: Там не слушали Coldplay!
Молданазар: Как бы это сказать… Я чувствовал себя чужим. И здесь…
Ахматова: И в Алматы?
Молданазар: Да, самое печальное я не могу понять, что это…
Ромашкина: А в Нью-Йорке?
Молданазар: Не-е-ет… В ауле я с детства знал – либо я уеду за границу, либо буду жить в Алматы. Все-таки иногда я здесь понимаю, что я традиционный – воспитание аула. Понятия другие…
Ахматова: Это никуда не денешь, да, все, что вложили в детстве?
Молданазар: Да. Некоторые вещи… я не могу их принять.
Ахматова: Ну, например, что? Вам не нравятся пьяные женщины в клубах?
Молданазар: Наверное, да. Мне не нравится, когда дети спорят с родителями, когда я вижу такие вещи, у меня сразу вот такие глаза: «Что происходит?»
Ромашкина: Ваши дети не спорят с вами?
Зенгер: Просто еще не разговаривают.
Молданазар: У нас такое воспитание. Другое.
Ахматова: И когда вы устаете от города, вы уезжаете в аул, и там понимаете, что не можете долго оставаться и в ауле?
Молданазар: Здесь я чувствую себя лучше, но иногда…
У меня будто нет дома. Я до сих пор его не ощущаю.
Зенгер: Бременский музыкант.
Молданазар: И когда мне становится очень плохо, я думаю о детстве, где мне было очень хорошо. Я уезжаю в аул и понимаю – это уже для меня не дом.
Ахматова: Малик, а у вас есть дом? Вы чувствуете его? Мне кажется, это такой важный вопрос сегодня.
Зенгер: Ну, я как отношусь к этому. Я учился в США – мне там очень понравилось, на самом деле. Но я себя нигде не привязываю – мне кажется, дом – это там, где у тебя есть работа, которой ты увлечен, от которой тебе хорошо. И дом это там – где твоя семья и родители. И сейчас в Алматы есть работа, есть люди. И мне кажется, я могу уехать в другую страну, если будет дело, которым меня заразят. Но другое дело – чувство патриотизма…
Ахматова: Вы ощущаете эту «прикорневую систему»?
Зенгер: Конечно, от нее никуда не денешься. Просто у кого-то это больше выражено, у кого-то – меньше. Я не скажу, что у меня – сильно. Но я тоже смотрю бои Головкина, болею за наших футболистов, вижу, как слушают Галыма и говорят: вау, это круто! Казахский язык. И это все, конечно, меня трогает.
Ахматова: Вы говорите, еще пять лет и наше будущее настанет. Идеальный Алматы, идеальный Казахстан, идеальное будущее через пять лет - они какие, для таких, как вы?
Зенгер: Хм…
Ахматова: Когда люди массово станут приходить на концерты Галымжана?
Зенгер: Я вчера ночью пошел в донерную поесть, а там без остановки крутили Кайрата Нуртаса.
В моем мире наступит идеальное будущее, когда в такси или донерке будет звучать Галымжан Молданазар.
Опять же, если вы сопоставляете их…
Ахматова: Это не я, просто так случилось.
Зенгер: Я не против Нуртаса…
Ахматова: На самом деле никто не против, но хотим в донерной Молданазара же?
Зенгер: Ну, просто да… когда Нуртас звучит и звучит на «репите», это уже не нормально. Я бы даже сказал, страшно.
Молданазар: Мне кажется, народ сам не понимает, что вообще творится. Например, у меня много ситуаций, когда меня ругают. «Ты пропагандируешь американскую музыку, неправильную»… Вроде бы солидный человек такое говорит, чиновник какой-нибудь.
Ахматова: Чиновник. Ну, так все логично, что вы.
Молданазар: Он говорит, вот наши это - МузАРТ, Кайрат Нуртас. Я пытаюсь объяснить – вы понимаете, что и у группы МузАрт, и у Кайрата Нуртаса, есть синтезатор, электронная гитара. Ваш дедушка играл на электронной гитаре или синтезаторе? Как вы можете говорить, что это исконно казахская национальная музыка?
Ахматова: Ну, да, не кобыз же.
Молданазар: А люди, которые бьют себя в грудь – давай нам казахский, это все маски. Я знаю, кого они зовут на корпоративы …
Ахматова: Канье Уэста?
Молданазар: Да, Канье Уэста, Бейонсе, Дженнифер Лопес. Я не вижу у них – домбру, кобыз.
Зенгер: Канье Уэст с домброй!
Ахматова: А был бы интересный эксперимент.
Молданазар: Нам надо научиться быть честными с самими собой. Много наших артистов сидят, интервью дают: «Аллаға шүкір» туда-сюда, очень правильные, очень набожные, а потом встречаешь в клубе – глаза в разные стороны. Вот наша проблема – «ұят болады», чтобы люди не узнали. На улице все – в масках. Все – напоказ, понимаете? Внутри все фальшивое. Какой-то баланс бы найти нам.
«Почему на домбре не играешь», - ругают меня. Я одному агашке сказал – вот мы с вами встретились на улице, вы приехали на мерседесе, почему не атпен – на лошадях?
У вас сейчас пиджак какой-то дорогой. Почему не шапан? Живете, наверное, в особняке по Оспанова (улица в элитном районе Алматы - V) – почему не юрта? И он замолчал и больше ничего не сказал. Почему они обманывают? Если все такие нағыз қазақтар – живи на жайлау, баран паси, да же? Ну, не соответствуют его дела его словам. Надо принять уже этот мир реальным. Да, конечно, мы должны знать историю, какая мы нация, откуда мы, как мы до такого дошли. Я не говорю – давайте все станем хипстерами, просто мне такой образ жизни нравится, и я не хочу обманывать себя и других. Я даже не знаю, что такое хипстеры, пока меня так не стали называть.
Самая большая проблемы – люди должны принять реальность, время и то, что происходит. Нельзя так – как будто все бегут и говорят себе: неправильно, надо остановиться, но бегут дальше. Надо хотя бы один день в воскресенье посидеть и подумать в тишине.
Ахматова: Малик, а вы-то почему вернулись? Вам же в Нью-Йорке, в отличие от Галымжана, понравилось.
Зенгер: Уехать всегда можно, но там-то все уже сделали, все есть – приходишь, вливаешься в систему, а тут еще можно что-то менять, ощущаешь свой голос, свою позицию. Туда всегда можно вернуться, если ты профессионал, если чего-то стоишь, американцы хватаются за это. Они уважают труд. Как и везде почти. А у себя на родине… вот после этого клипа, ко мне подходят и говорят – вау, какой клип, никто так не снимал, новый формат, новый уровень, артиста самого нет в кадре, актрисе 95 лет… и ты думаешь – да, наверное, все не зря.
Молданазар: Нельзя так - если что-то не то, нельзя просто так все бросать и убегать. Это не зависит от одного человека наверху – все зависит от каждого человека, каждого! Если каждый свою работу будет честно делать – кем бы они ни был – если будет уважать свою страну и людей не только за деньги, будет лучше. Это и есть патриотизм. Человек должен делать добро. Кто-то может хмыкнуть, услышав это. Но мы стали настолько жестокими, что к друзьям и близким относимся с недоверием. И кажется, мы теряем человечность. Вся наша страна пытается что-то изображать. Настоящего мало. Необязательно сразу делать сальто назад. Достаточно просто быть тем человеком, про которого люди знают, что он умеет делать сальто назад.
Ахматова: Зря вы мало даете на русском интервью. У вас отлично получается.
Молданазар: (Смеется) Ну, так же – все пытаются быть странными. Это модно – быть странными. Сейчас модно слушать Бьорк. Я вот не фанат, не понимаю ее. Но многие слушают, специально.
Зенгер: Мучаются, но слушают Бьорк.
Молданазар: «Я не похож на других, я - странный».
Ромашкина: Ну, вы же тоже для странных людей.
Зенгер: Но у него-то не экспериментальная музыка
Ромашкина: Для Казахстана – это экспериментальная музыка.
Молданазар: Я не хочу портить чью-то свадьбу. В первую очередь я из-за этого по тоям не выступаю – не надо людям портить праздник.
Иногда ко мне подходят и говорят: «Э, братишка, о чем ты вообще поешь?»
И это тоже позиция, ее надо уважать.
Ромашкина: А вас зовут на выступления в другие страны?
Зенгер: В Париж его звали.
Молданазар: В Лондон…
Ахматова: Не поехали, что ли?
Зенгер: Ну, ему же деньги на все это нужны.
Молданазар: У нас группа – 6 человек. Не все эти расходы готовы оплачивать. Мы выступали только в Нью-Йорке с нашими друзьями, американцами.
Ахматова: А в своем ауле выступали хоть раз?
Молдазанар: Все детство, правда, не со своими песнями. Сейчас бывает, ко мне подходят в ауле и говорят: «Что с тобой происходит? Нормальный же в школе был», и ты не знаешь, как сказать: «Чувак, мне хорошо». И часто это говорят люди, которые до 30 лет сидят с родителями дома…30 с лишним лет!
Ахматова: По фольклорной русской традиции...
Молданазар: И живут на пенсию своих родителей. Не работают, нет мечты. Я не могу такого понять – при этом сидят и с телевизором разговаривают: «Чо Галымжан фигню поет, этот наркоман!» Стараюсь на такое не обращать внимания. Ну, не нравлюсь, бывает. Это нормально. Король Майкл Джексон не всем нравился. Хотя как он может не нравиться?!
Ахматова: Ну, да - он же не Бьорк.
Молданазар: Ну, он реально король. Если его критикуют, мне-то что расстраиваться…