​Сергей Худяков, директор ИРМС: «Местному самоуправлению нельзя научиться лишь в теории»

Более 20 лет центральные власти Казахстана обсуждают внедрение системы местного самоуправления, которая позволила бы гражданам на местах определять траекторию развития своих населенных пунктов. Но принимая новые концепции и законы они не стремятся расширить политические и экономические полномочия жителей регионов, опасаясь управленческого хаоса и сепаратистских настроений. Власть поговорила с директором «Института развития местного самоуправления» Сергеем Худяковым о том, насколько оправдано беспокойство республиканских властей, где сегодня находится обсуждение реформы местного самоуправления и с каких шагов стоило бы начать ее реализацию.

Как мы пришли к нынешнему состоянию системы местного самоуправления?

С чего всё началось? В 1995 году были внесены изменения в Конституцию Казахстана. Раньше в ней не было упоминания о местном самоуправлении. С момента обретения независимости в принципе были сложности с его организацией. Но было много популизма. Этот вид управления сознательно исключался из Конституции страны. Но в 1995 году было заявлено, что Казахстан идет по пути развитых государств, поэтому ему необходимо местное самоуправление. Центральная политическая власть поняла необходимость и была намерена делать какие-то определённые шаги в этом направлении.

После изменения в Конституции государственные органы, включая профильные министерства, предпринимали неоднократные попытки создать закон о местном самоуправлении. Со стороны общественности тоже исходила инициатива, но все предложения отвергались на разных стадиях. Фактически, эти законы ни разу не вносились в парламент.

А почему так происходило?

Власть не комментировала свои решения. Поэтому нам нужно отвечать на этот вопрос в форме «Я думаю, что», а не «Вот почему».

При планировании реформы местного самоуправления боролись две тенденции. Первая тенденция состояла в том, чтобы попытаться сделать что-то со стороны государства, при этом ничего фактически не меняя и не выпуская бразды правления из своих рук. Власти опасались хаоса из-за потери управления, каких-то неадекватных поступков со стороны населения, сепаратистских настроений. Поэтому государство предлагало вариант законопроекта, который был совсем куцым. И он, естественно, сразу же подвергся серьезной критике.

Внести свое предложение пытались также представители общества, разные политические силы, партии, общественные движения и организации. Они опирались в основном на международный опыт. Я тоже участвовал в этих процессах. Но на том этапе я забывал о том, что сегодняшнее состояние системы местного самоуправления в любой стране — это результат многолетних, может быть даже многовековых шагов, которые следуют за экспериментами и осознанием ошибок. Мы по наивности предполагали, что, зная весь исторический путь других государств, сможем прийти к аналогичным результатам быстрее. Но и без того власти долго отвергали все предложения общественности, считая их радикальными.

Это продолжалось до момента, пока Нурсултан Назарбаев не утвердил концепцию развития местного самоуправления, где были определены все цели, задачи и действия. Она тоже оказалась беззубой, но мы говорили: лиха беда начало. Потом мы начали ездить по командировкам и конференциям, общаться с различными экспертами из других стран. И после этого еще лучше поняли, что нельзя построить все сразу, нужно идти шаг за шагом.

И все же у нас были надежды, что концепция даст хоть какие-то возможности влиять на принимаемые решения на местном уровне. Но с годами они так и не появились. Концепция, тем не менее, обязывает власть советоваться с людьми, учитывать их пожелания, разъяснять логику своих действий, слышать обратную связь.

Каким в итоге оказался эффект первой концепции?

Власти бодро отрапортовали, что завершили ее реализацию удачно, но на самом деле все было не так радужно. Концепция была слабой, но даже ее несущественные изменения не были воплощены. При этом мы были вынуждены признать, что даже незначительные меры, предполагающие совмещение закона о госуправлении и местном самоуправлении, превосходили по силе готовность общества их выполнять. Сначала граждане, особенно жители сел, воспряли духом − на них вроде бы начали обращать внимание, собираясь дать им какие-то права.

Но последующая практика показала, что ничего не меняется и власть от них особо ничего не требует. Акимы тоже успокоились и продолжили работать как прежде. Решения вновь стали приниматься в логике властной вертикали − от вышестоящего начальника к нижестоящему госслужащему. В лучшем случае чиновник каждого звена рассказывает людям о том, что собираются делать и каковы результаты уже проделанной работы. На этом все.

Полтора года назад, уже при другом президенте, была принята вторая концепция местного самоуправления. Мы стали серьезнее участвовать в обсуждении на уровне министерских рабочих групп.

На них собиралось много влиятельных людей и общественных деятелей, представителей практически каждого министерства. Мы старались сделать второй шаг гораздо более продуманным и содержательным, но не удалось. Я не скажу, что вторая концепция вообще не дает ничего нового. Но даже полная реализация всех предусмотренных в ней мер всего-навсего расширит возможности людей влиять на принимаемые решения. При этом как такового введения местного управления, как института представительной власти на местах, она не предполагает.

С момента принятия концепции была создана рабочая группа по разработке отдельного законопроекта о местном самоуправлении. Я в неё вхожу. Практически полтора года мы много и часто обсуждали реформу на всех уровнях государственного управления. Я заметил, что нас пытаются послушать. С нами разговаривали о рисках, собирали наши предложения, просили обоснование. Было видно, что это не для отмашки делается. Они действительно собирались что-то предложить. В декабре на портале открытых данных был опубликован новый законопроект о местном управлении. Но мы не очень рады тому, что в нем прописано.

Процесс его подготовки был сложным. Государство должно было отдать проект закона в мажилис более года назад. Но из-за серьезной критики с нашей стороны сроки передачи законопроекта несколько раз переносили, после чего он обсуждался еще несколько раз.

В определенные моменты у нас была надежда, что нас услышали и после этого что-то изменится. Но на высоком уровне снова посчитали, что угрозы самостоятельности в принятии решений даже на сельском уровне гораздо выше, чем ожидаемая польза. Мы пытались объяснить, что все наоборот: пусть люди занимаются благоустройством своих сёл, городов, а не в отчаянии сидят на кухне.

Скорее всего после выборов документ официально внесут на рассмотрение в мажилис, где его будет рассматривать рабочая группа из новых депутатов.

Но я не знаю, насколько сильным будет парламент, насколько обстоятельным, авторитетным и научно подкованным он окажется. Будет интересно, окажется ли он способен генерировать новые идеи, защищать их и предлагать что-то сверх того, что сформулируют курирующие министерства.

Вы говорили, что на момент принятия первой концепции о местном самоуправлении общество было не совсем готово даже к незначительному расширению их власти. Как дело обстоит сейчас? Есть ли снизу более уверенный запрос на властные полномочия?

Давайте разделим два понятия: ожидания и готовность. Ожидания есть. Несмотря на то, что этот процесс идёт долго и все от него немного устали, значительная часть людей − сельчан, горожан, и даже низовых акимов сельских округов − понимают, что улучшение качества жизни произойдет только после усиления местного самоуправления. То есть разочарование не накопилось, и это радует.

А вот что касается готовности, то мое мнение здесь такое: чтобы научиться ходить, нужно ходить. Местному самоуправлению нельзя научиться лишь в теории. Нужно открывать людям возможности, помогать им, давать шанс исправлять ошибки, финансировать их решения. Без последнего − никак, потому что бюджеты сельских кругов слишком куцые. То есть нужно постепенно расширять полномочия людей. Мы не сможем добиться готовности людей, сидя на диване.

Давайте возьмем для примера вопрос управления собственным жильем. В 1992 году у нас была объявлена приватизация: был отменен советский жилищный кодекс и начался законодательный переход к частной собственности на жилье. Этот вопрос должен быть гораздо ближе и понятнее людям, чем управление сельским округом, районом и так далее. Но я не могу сказать, что люди совершенно готовы к самостоятельному управлению своими домами. Мы не можем ни ОСИ создать, ни председателей найти, ни совет дома сформировать. Мало кто хочет брать на себя ответственность. Тогда как любое управленческое решение в доме или на селе означает, что мы заставляем людей что-то делать, за что их будут критиковать.

Что, в таком случае, будет, когда придется формировать нормальные сельские советы? Сельские советы будут принимать общие правила на уровне аула, деревни. Кто для сельчан будет виноват в штрафах из-за скопления мусора возле их сараев? Не они сами, а сельсовет. Поэтому мало кто захочет туда входить, гораздо проще будет перевести критику на акима, чтобы не нести ответственности самостоятельно.

Но все же за прошедшие 30 лет в жилищной сфере кое-что поменялось. Я помню какие странные вещи говорили люди в том же 1995 году. Всё-таки сейчас подрастает новое поколение, мышление которых сформировалось в рыночной среде. Они понимают, что подарков от государства не будет. Они уже по-другому воспринимают самих себя в жизни. Поэтому в ситуации с местным самоуправлением тоже будут происходить сдвиги. Но важно, чтобы она начинала меняться.

Вы видите появление каких-то устойчивых низовых институты, или хотя бы крепких объединений жителей? Если нет, то заметно ли движение в эту сторону?

Все небезнадежно, но, к сожалению, до сих пор сильно зависит от акима каждого конкретного сельского округа. Некоторые акимы после избрания действительно стремятся наладить взаимоотношения с группой сельчан, вселить в них уверенность, что они одна команда и вместе могут чего-то добиться. Они подключают местных предпринимателей, что-то заметное делают на своей территории, что приносит людям пользу. Это не частые случаи, но они бывают. Затем таких акимов забирают либо в бизнес, либо на вышестоящий уровень госуправления, потому что они очень востребованы. На верхнем уровне власти тоже ведь нужно двигать реформу, а для нее нужны люди, которые хотят и умеют работать. Поэтому на низовом уровне образуется вакуум.

Для самоорганизации, причем постоянной, у нас по-прежнему нет системы. Устойчивых инициатив такого рода, которые можно было бы порекомендовать, считанные единицы. На моей памяти самые устойчивые организации − организации людей с инвалидности, поскольку они объединены общей бедой, а также организации матерей, имеющие детей с инвалидностью или большое количество детей. У них есть большая объединяющая цель. Они знают, на что тратят своё время. Они не просто что-то получают, наоборот, они постоянно отдают какие-то свои ресурсы.

Все остальные инициативы, как правило, эпизодические, когда какой-то лидер спонтанно организует людей вокруг себя. Им становится интересно, они какое-то время делают что-то полезное, получают удовольствие от общения друг с другом, но с появлением дополнительных обязательств − детей, необходимости зарабатывать деньги для помощи родственникам − меняют приоритеты.

Местное самоуправление в один момент стали пытаться заместить общественными советами, которые существуют уже 7 лет. Или же механизмом общественного контроля. Но роль и полномочия местного самоуправления гораздо шире. Местное самоуправление − это власть на местах в пределах полномочий, очерченных законом. Причем в каждой стране есть своя специфика. Конечно, зарубежные примеры, на которые мы ссылаемся, правильные. Они действительно показывают, что введение местного самоуправления приводит к более быстрому экономическому росту. Но весь вопрос в том, как нагнать этот опыт и адаптировать систему институтов под политическую жизнь населения каждой конкретной страны.

Хотел бы чуть подробнее остановиться на ситуации с сельскими акимами. Когда вводился механизм их выборности, у экспертного сообщества были большие ожидания. Но вскоре мы увидели, что избираться на эти позиции продолжают члены партии Amanat и действующие госслужащие. Результаты у этого новшества не самые лучшие или какие-то улучшения все же есть?

По поводу выборности сельских акимов у нас действительно были завышенные ожидания. Но выборы всё-таки лучше, чем назначения. Выборный аким − как бы он не проходил через электоральный процесс − всё равно понимает, что он более зависим от людей. Но наши ожидания не сбылись. Почему? Потому что сельские акимы являются у нас прямыми подчиненными районных акимов. Он входит в аппарат. Сельские акимы, таким образом, просто становятся еще одним слоем госслужащих, подчиненных вышестоящим акимам.

Более существенное изменение произойдет тогда, когда сельские акимы станут подчиняться не акиму района, а представительным сельским органам − Кенесам. Но центральные власти не готовы идти на такие жертвы, поскольку видят в этом много рисков. Поэтому они ограничиваются тем, что отрывают какую-то небольшую часть функций от районных акимов и передают их сельским акимам. При этом он выполняет свою работу не так, как видит сам, а по рекомендации районного акима. То есть это не децентрализация, а деконцентрация полномочий.

Более того, у них по-прежнему остаются маленькие бюджеты. Если сейчас спросить любого сельского жителя какой налог на имущество он платит, человек, скорее всего, скажет: я не знаю. А платят они имущественный налог в 400 тенге в год. Земельный налог примерно такой же. Если перевести эти деньги в месячное измерение, получится ничтожные 30 с небольшим тенге. На эти деньги невозможно развивать села. Хотя в странах, где нет природной ренты, делают ставку именно на налоги. При местном самоуправлении люди как раз начинают платить больше налогов. Но они понимают, что кладут эти деньги в общую копилку для своего сельского округа, а потом дают определенные задания своим избранным представителям по тому, на какие расходы направлять эти деньги.

Если представители плохо выполняют свою работу, сельчане просто выгоняют человека со своего поста, потому как они избирались для рационального расходования общественных денег. У наших людей пока нет такого уровня ответственности и полномочий. Поскольку мы очень зависимы от нефтяных поступлений в бюджет, нам иногда все равно как эти деньги тратятся − они же государственные. Это дает государству автономию в том, чтобы обращаться с ними по своему усмотрению.

Мы пытались разговаривать с сельчанами на эту тему, когда проводили для них специальные тренинги. Я говорил: давайте обсудим вопрос повышения имущественного налога на 10%, но они отвечали, что государство пытается таким образом ограбить их. Я, в свою очередь, продолжал: 10% − это всего лишь дополнительные 3 тенге в месяц. При этом давайте посмотрим, сколько стоит содержание села, благоустройство, озеленение, улучшение бытовых условий? Это все непропорциональные собираемым налогам суммы.

Об этом с людьми мало кто разговаривает. Мало кто пытается убедить их в том, что это не грабеж. А ведь людей нужно подвести к принятию ответственного решения, чтобы они не выбирали болтунов, обещающих отменить налоги. Нам важно понять, что у нас не будет других людей. Нам придется делать реформы с народом, который уже сформировался в определенных политических и экономических обстоятельствах. С людьми, которые имеют противоречивое отношение к власти. Всё выглядит очень непросто, но идти вперед все равно нужно.

Несмотря на возможное принятие нового закона о местном самоуправлении и действие второй концепции, не прослеживается ли обратная динамика − усиление централизации власти? Этого в принципе логично ожидать на фоне политического и экономического кризисов последних лет, вызванных пандемией и январскими событиями.

Этот процесс идёт как качели, туда-сюда. Сторону централизации обычно обосновывают не тем, что местное самоуправление не нужно. А что это экономически целесообразно, то есть будет дешевле. Такой пример приведу: на определенном этапе у городских и районных маслихатов было право принятия правил благоустройства. А потом его взяли и отдали областному маслихату. Но как можно принять в области правила для города, села и района? Причем здесь разговоры про экономическую целесообразность? На каждом уровне ведь уникальная ситуация: у кого-то проблемы с мусором, у кого-то подтопления из-за паводков были недавно, у кого-то земля в плохом состоянии из-за засух и химических удобрений.

Но я довольно много общаюсь с центральными властями и вижу, что они не хотят отступать от уже достигнутой степени децентрализации. В своё время, когда не получилось принять приличные законы о местном самоуправлении, власти ударились в общественные советы. Я тоже входил и вхожу в министерскую рабочую группу по ним. Там лица, принимающие решения, говорили: нам нужно, чтобы люди приходили на эти общественные советы, чтобы их включали в состав общественных советов, чтобы они говорили о проблемах. Но этого не будет, пока людей не перестанут зажимать.

Пусть люди говорят, а представители власти их слушают. Не нужно загонять коммуникацию в тупик, чтобы все потом окончилось социальным взрывом. Не нужно затаскивать в состав общественных советов пассивных людей, с которыми было бы удобно работать. Пусть там будут лидеры, пусть они будут крикливые, пусть они много чего будут не понимать. Есть функция работы с людьми. И если вы не умеете выполнять ее, учитесь − есть курсы повышения квалификации госслужащих. Нужно уметь разговаривать с людьми, быть публичным лидером, доступно и убедительно выражать свои мысли.

Бюджет народного участия тоже функционирует уже несколько лет. Это тоже хорошее начинание. Это попытка замотивировать людей, помочь им понять, какой бюджет у города, потому что мало кто его действительно видел. И вместе с тем посмотреть, какие есть проблемы у твоего сквера, двора, улицы. Более того, он помогает научиться переговорам с властью; научиться искать поддержку односельчан или других горожан через электронное голосование.

Бюджет народного участия − это хорошая вещь, но как она исполняется? Все началось с общественной подачи, но инициируется она сверху. Второй год предпринимаются попытки сделать что-то приличное, но не получается. Потому что вчера было рано начинать какие-либо работы, а завтра будет поздно. Потом финансовый год кончается, а у нас тендеры не разыграны. На низовом уровне государственного управления − отделов ЖКХ, финансов, жилищных инспекций − ее некому исполнять. Хотя это как раз тот слой госслужащих, который работает с гражданами.

И это сложно. Для каждого из них приоритетная задача в том, чтобы уйти на позицию повыше, чтобы избегать людей и работать с бумагами, с другими чиновниками, но не с людьми, потому что взаимодействовать с ними очень сложно. Поэтому на низовом уровне все время текучка. А нам нужно усиливать это направление: важно мотивировать специалистов, работающих с людьми, остаться на своих позициях. Повышать им заработную плату, присваивать новые ранги, но оставлять их на прежнем месте. Пусть они пользу приносят, а то сейчас они толком не успевают ничему научиться.

Опять же, январские события кажутся моментом качественных изменений, и если не каких-то практик, то риторики. Редко когда казахстанцы за один год слышали столько всего о местном самоуправлении, в том числе присоединения президента к тем вещам, о которых уже долгие годы говорит неправительственный сектор. Но есть ли какой-то реальный сдвиг парадигмы? Насколько страна готова к тому, чтобы по крайней мере начать разрабатывать документы в рамках такой реформы.

Введение местного самоуправления − это изменение системы государственного устройства. Если браться за такую реформу, нельзя сделать лишь ее кусочек − нужно менять всю систему. Если мы будем ослаблять государственный аппарат без такой комплексной заменяющей программы, мы просто сломаем его. Разговор о местном самоуправлении требует изменений в Конституцию, он требует преобразования всех законов. На это должна быть политическая воля.

После январских событий у власти действительно была политическая цель ускорить движение в сторону местного самоуправления, чтобы занять людей и оправдать их ожидания. Но они столкнулись с тем, что нужен новый вид собственности − муниципальный, при котором что-то является имуществом граждан, но распоряжается и управляет этим представительный орган, который избирается гражданами. Значит, процедуры движения собственности и муниципальных денег должны быть не такими, как для государственной собственности. А когда мы с Минфином и Миннацэкономики сидим, они говорят: это что, нам отдельные процедуры нужно прописывать? Да, нужны отдельные процедуры. А они хотят, чтобы всё это шло по системе государственного управления, то есть Кенесы если и могут появиться, то как государственные учреждения. Акимы при этом будут только государственными чиновниками. Подчинение при этом происходит акиму района. Но так это работать не должно.

Плюс, решения на уровне местного самоуправления будут приниматься по другой процедуре, нежели в системе госуправления. Если это не так, то это система не местного самоуправления, а государственного, с измененным названием. И если мы хотим, чтобы в экономическом развитии участвовал не только президент вместе с акимами областей, которые отвечают своим рейтингом за исполнение показателей планы, нужно дать возможность людям подключаться туда своими головами, руками и деньгами.

Это очень серьёзная реформа. Она не делается быстро, но должна быть поставлена соответствующая цель. Мы должны понимать зачем мы делаем каждый шаг, вводя те или иные элементы местного самоуправления. Люди и акимы разных уровней должны понимать куда мы идем, чтобы адаптироваться и искать свое место в новой системе координат. Нам нужна перспективная концепция развития местного самоуправления с описанием более детализированной модели того, что мы всё-таки пытаемся строить.

Какая система самоуправления могла бы появиться у нас, учитывая нынешний настрой центральных властей и степень самоорганизации самих людей? Или было бы лучше говорить не о системе, а как раз об отдельных институтах и инициативах?

Я думаю, что прежде всего нужно волевым решением президента − которое, кстати, было отражено в послании − передать деньги напрямую сельским округам, чтобы они не задерживались на всех промежуточных уровнях, по каплям доходя до пункта назначения. Если взять, допустим, по 50 млн. тенге на каждый сельских округ, и умножить эту сумму примерно на 2500 сельских округов, то получится всего около 125 млрд тенге. Для государства это небольшие деньги: увеличение зарплат военным и полицейским за 2022 год произошло на куда большую сумму.

Но эти деньги нужно дать людям. А потом сказать: будут избраны Кенесы, вот вам 50 млн. тенге на бюджет для каждого из них. А на административные расходы − чтобы можно было содержать здание, платить зарплату акиму и его помощникам − мы вам добавим. При этом вам дается право принимать решение куда направлять эти 50 млн. тенге. И чтобы процедура затрат, выборов подрядчика − с кем и на каком основании заключить договор − происходила не на тендерной основе. Людям нужно будет учиться принимать решения. Например, они захотят купить одну метлу за 50 млн. тенге. Пусть купят. Потом им можно сказать: вы не захотели разбираться с подрядчиками и потратили эти деньги зря? Других в этом году не будет, ждите следующего. Но учитесь на своих ошибках. Приходите, когда все решения обсуждаются, читайте, смотрите, сколько это должно стоить. Будьте хозяевами своих денег и несите за это ответственность.

Сейчас им делить нечего. В большинстве сельских округов налоги не покрывают административные расходы. И когда все собираются, принимают бюджет, какой бюджет они видят? 11 млн. тенге на год. А затраты на аппарат −12 млн. тенге. О чём тут говорить? Мы не можем говорить о развитии при таких деньгах. Вот прошел 2022 год. Сколько реально было затрачено денег в каждом сельском округе − из бюджета района, области и республики? Выяснится, что там было больше 100 млн. тенге. Но люди не принимали участие в принятии решений. А год за годом нам говорят, что бюджет в селе 11 млн. тенге и делить нечего.

Выделить по 50 млн. тенге каждому сельскому округу можно уже сейчас, без каких-либо серьезных изменений. Это поможет людям ощутить, что они на что-то влияют. Пока они просто ни во что не верят и не понимают, что сколько стоит, откуда берутся деньги и куда они расходуются. А затянуть людей в гипотетический разговор не получается, они не хотят.

Если немного утрировать программы регионального развития, то может оказаться так, что обширная система местного самоуправления не понадобится государству в силу стремительной деградации сел, жителей которых вынуждают переезжать в города и их агломерации в поисках работы. В итоге у государства окажется несколько сельских кластеров, и оно может начать упирать на то, что ими более резонно управлять из центра. То есть долгосрочные перспективы местного самоуправления не такие многообещающие, к сожалению.

Это тоже очень сложный вопрос. С последними международными событиями он стал еще более сложным: раньше все молились на глобализацию, выносили производства из своих стран, а сейчас все стали задумываться стоило ли это делать. Но логистические цепи уже порвались, нужно восстанавливать свое производство. С учетом всего произошедшего мы будем концентрировать производства за рубежом или будем стараться обеспечить внутреннюю безопасность? Нужно ли нам сохранять в Казахстане важнейшие производства, особенно сельскохозяйственные?

На фоне этих вопросов государство продолжает говорить про движение людей из сел в города. Ну и что? Где есть такая плотность населения, как в Казахстане? В Казахстане у нас цель − сделать 20 агломераций и все, люди пусть уйдут из сел? У нас что, земля настолько плохая, что невозможно заниматься животноводством и растениеводством? Скорее, нам нужно начать использовать этот потенциал, а не молиться на сокращение сельского населения. Люди уходят из сел, потому что не видят перспективы. Наш народ терпелив: они бы задержались, подождали бы, будь у них перспектива. Поэтому их как раз и нужно занять местным самоуправлением. Тогда они смогут планировать жизнь наперед, причем не только свою личную, но и жизнь своего села.

Поэтому им нужно подкидывать нецелевые трансферты, чтобы они учились принимать решения и на полном серьезе обсуждали с Миннацэкономики возможность самостоятельно устанавливать в сельских округах разные ставки налогов. Вместо этого людей опять критикуют за то, что у нас унитарное государство и потому налоги везде должны быть одинаковыми. Но причем тут унитарность? Мы же не вводим новые налоги в разных местах, которых может не быть в других регионах? Даже незначительное увеличение небольших налогов позволит государству увидеть рост налогооблагаемой базы и дать такому населенному пункту бонус. Например, вы собрали 3 млн. тенге, а государство вам добавит еще 6 млн. тенге. Так государство сможет стимулировать людей понимать, зачем они облагают себя налогами, причем не обременительными.

Сейчас нужно столкнуть мышление людей с мертвой точки, поскольку они думают, что не должны ничего платить, а государство нам обязано все сделать. Местное самоуправление − это самостоятельно принимать решения. Но пока что все воспринимают это как возможность делить государственные деньги. Сельскими территориями нужно очень серьезно заниматься. Они должны быть стартовой точкой реформы местного самоуправления. Села должны стать экспортером не только природных богатств, а чистой экологической продукции. Представьте, что будет, если прервется традиция работы на земле. Это ведь тяжелая работа. Горожане разве поедут на землю? Нет, у них нет соответствующего воспитания. Поэтому нам нужно что-то предпринять.

Этот материал написан в рамках большого проекта Власти «Регионы Казахстана». В этом проекте мы рассказываем о различных проявлениях неравенства между областями и крупными городами Казахстана, критически разбираем нынешнюю парадигму развития регионов, и рассказываем истории людей, которые живут в них и пытаются изменить все к лучшему.