Почему в Казахстане остается сильна синофобия?

Казахстан остается склонен к синофобии, утверждает рецензент исследования, китаевед из Центра изучения Китая и Центральной Азии «Синопсис» Руслан Изимов. Он приводит результаты опроса Central Asia Barometer: 70% опрошенных казахстанцев не верят, что китайские инвестиции открывают рабочие места в стране. В соседнем Узбекистане, например, около 70% «возлагают надежды» на китайские инвестиции.

Изимов говорит, что синофобия в Казахстане имеет несколько особенностей. Несмотря на тесные экономические и торговые связи, отношения с Китаем носят явные и скрытые риски, которые являются основой синофобии в обществе. По словам Изимова, на имидж Китая влияют «исторический образ», частично обусловенный советской пропагандой 1960-70-ых годов и ухудшением отношений между странами в тот период. После обретения Казахстаном независимости отношения с Китаем улучшились, однако до 2000-х годов граница с Китаем оставалась одной из самых защищенных. Ситуация на границе изменилась после создания ШОС.

Некоторые действия властей Китая и Казахстана привели к протестам и неодобрительному отношению к соседней стране, утверждает эксперт. К ним он относит появление «лагерей перевоспитания» в Синьцзяне и репрессии по отношению к местному мусульманскому населению в целом, демографический вопрос и быстрое увеличение китайской доли в сырьевом секторе казахстанской экономики, вызвавшее опасение, что Казахстан станет сырьевым придатком Китая. Изимов признает, что некоторая часть опасений оправдана. Он также отмечает провоцирующие действия властей и дипломатов Китая, а также сообщение в СМИ, после которого Казахстан направил ноту протеста Китаю.

Выделяются и долгосрочные систематические опасности, которые усиливают синофобию в Казахстане. Изимов относит к ним увеличение использования воды трансграничных рек китайской стороной. Это может привести к экологической катастрофе в центральной и восточной части Казахстана.

Китаевед особо отмечает технологию экономического принуждения.

«Мы заметили это по длинным очередям на границе с Китаем, которые растягивались на многие километры. Китайская власть объясняла это политикой нулевой терпимости к коронавирусу и карантинным ограничением. Несмотря на это, очевидно, что Китай использует экономический шантаж для достижения целей в других отраслях», – говорит Изимов.

Выдвинутая Си Цзинпинем 10 лет назад инициатива «Один пояс – один путь» усилила синофобию, связанную с деятельностью китайских компаний. Исследование Paperlab фокусировалось на проектах, которые работают в рамках этой инициативы. Исследователи выбрали три проекта – маслоперерабатывающий завод «Тайынша-май» в селе Ильичевка в СКО, горно-обогатительный завод по переработке и обогащению вольфрамовых руд Богуты «Жетісу вольфрамы» в селе Нура в Алматинской области и Жанатасскую ветровую электростанцию в городе Жанатас Жамбылской области.

Выбор пал на проекты в небольших населенных пунктах с предположением о том, что там местное сообщество больше осведомлено о реализации китайских проектов. Стоит отметить, что исследование не включает проекты нефтегазовой отрасли из-за специфики сферы.

Важно понимать социальный и экономический контекст в регионах, где присутствуют компании для того, чтобы понять ключевые проблемы местных сообществ и запрос на местах, говорит исследовательница Виктория Нем. В трех населенных пунктах остро стоял вопрос сокращения количества пастбищных земель. Нем отмечает, что среди местных жителей устоялось мнение о несправедливом и коррумпированном распределении земель со стороны местных чиновников, а также о деятельности иностранных предприятий, которые занимают все больше земель.

Наравне с земельным вопросом участники часто упоминали вопрос коммунальных услуг, а именно поливной и питьевой воды, тепла, света и электричества. В селе Нура отмечалось плохое качество воды из колонки и нехватка воды. В Жанатасе вопрос касался высокой стоимости воды. Также отмечалось плачевное состояние дорог, транспорта и освещения. По словам Нем, в сельской местности существует нехватка инфраструктуры потребительских и медицинских услуг, нехватка врачей и функционирующих аптек.

Жители связывали это с неудовлетворительной работой местных исполнительных органов, неэффективным распределением бюджетных средств, неспособностью сельских акимов принять решение без согласования с районными и областными акиматами, а также с коррумпированным поведением акимов и высокопоставленных лиц. Это побуждает жителей видеть в иностранном инвесторе способ решение актуальных проблем, даже если это не входит в область социальной корпоративной ответственности. Исследовательница отмечает, что это формирует убеждение, что инвестор обязан решать социальные запросы. Инвесторы достаточно открыты к местным жителям и готовы идти на диалог, помочь со социальным благоустройством регионов. Однако процесс взаимодействия между местными жителями и инвестором фасилитируется местным акиматом.

Нем утверждает, что зачастую местные жители не знают о помощи, которую оказывают компании. Например, в селе Ильичевка «Тайынша-май» обеспечили домами переселенцев с юга и кандасов, которые работают при заводе, сделали ремонт в школе, обеспечивают развозкой школьников в зимнее время, протянули скважину для обеспечения села водой и отправляют пожарную машину в случае пожара. В селе отсутствует собственная пожарная машина.

«При этом эту информацию мы получили от самой компании. Когда мы разговаривали с местными жителями, сами они оказались не осведомлены о большей части социальной активности компании. В целом сама компания в этом вопросе полагается исключительно на акимат. Они передают акиматам деньги и отчетность, а как дальше происходит информирование население – это не забота компании. Даже когда инвесторы делают очень многое для развития населенного пункта, не всегда они предпочитают об этом сообщать местным жителям и не всегда жители оперируют корректной информацией, когда у них складывается восприятие этих компаний», – говорит Нем.

Исследовательница и менеджерка проекта Анастасия Решетняк утверждает, что акимат обычно не заинтересован в пиаре иностранного инвестора и «рад тем, что вопрос как-то решился». Несмотря на эффективность проекта, иногда компании сами недорабатывают в информировании общественности. Решетняк называет проект в Жанатасе самой эффективной ветряной электростанцией в стране, однако жители не верят, что «китайские ветряки» могут быть зелеными. Жанатасский проект также сотрудничал с Азиатским банком инфраструктурных инвестиций, где их обязали создать алгоритм взаимодействия с местным сообществом, однако он не работает.

Местные жители критично относятся к состоянию окружающей среды, часто связывая экологические проблемы с работой китайских предприятий, говорит исследовательница Алия Тлегенова. По ее словам, китайские проекты окружены серией мифов и синофобия часто проявляется из-за обрывистой и ограниченной информации о проектах у жителей. Например, были страхи с непониманием технологического процесса добычи вольфрама или обработки продукта вредными газами.

«В случае с Жанатасской ветряной станицей, предубеждения о китайской компании были сопровождены и подкреплены с предыдущим опытом местных с грязным предприятием в городе и бездействием властей», – говорит Тлегенова.

Низкий уровень доверия к госорганам также играет важную роль. Исследователи связывают его с низким уровнем участия жителей, однако гражданское участие подрывается сложностью получить информацию в госорганах, несмотря на права, признанные Экологическим кодексом и Орхусской конвенцией. Сами исследователи также столкнулись с этой проблемой, не получив ни один из запрошенных документов от министерства экологии. Суды, по словам экспертки, апеллируют к сохранению коммерческой тайны, когда дело касается права на доступ к информации.

Помимо права на информацию, граждане могут участвовать в общественных слушаниях. Жители имеют право отказаться от проекта или выбрать вариант реализации проекта, однако они часто не знают о проведении слушаний или узнают поздно. Иногда госорганы допускают к слушаниям крайне ограниченный круг людей и слушания проводятся формально. Это смещает фокус от потенциальной экологической проблемы смещается на социальную справедливость и необходимость ее восстановления.

Тлегенова резюмирует, что отсутствие доступа к полной информации об экологическом воздействии предприятий и ограниченное участие жителей в принятии решений ухудшает восприятие китайских проектов в регионах.

«При таком раскладе местные жители уверены, что основная роль госорганов заключается в сокрытии информации о вредном экологическом воздействии китайских компании. При всей сложности оказании давления на местные и центральные органы для более жесткого контроля над предприятиями, главными антагонистами в глазах местных жителей становятся китайские компании, у которых по умолчанию «есть скрытые мотивы и корыстные интересы», – говорит Тлегенова.

«Как мы видим, что успели рассказать мои коллеги, синофобия и взаимодействие с китайскими инвестиционными проектами – это не про Китай совсем, это про нас, про то, какие мы», – говорит исследовательница Анастасия Решетняк.

Она уверена, что проблема также носит управленческий характер. В работу 52 китайских инветиционных проектов вовлечены много ряд госорганов – нацкомпания KazakhInvest, комитет по инвестициям МИД, профильные министерства и акиматы. Компания спускается на местный уровень, но у акимов сельских округов не бывает рычагов давления на компании, потому что все рычаги находятся выше и канал коммуникации может не всегда срабатывает.

Решетняк утверждает, что нарратив «власть – синофилы, а граждане – синофобы» служит оправданием для неразглашения информации и решения вопроса за закрытыми дверями, несмотря на растущий запрос на информацию со стороны жителей.

Исследователи при этом считают, что синофобию в обществе можно преодолеть. Для этого, во-первых, должна обеспечиваться прозрачность и подотчётность, чтобы решения о помощи, выделении денег принимались совместно.

Во-вторых, план по корпоративной социальной ответственности или принцип деятельности, основанный на защите окружающей среды и создания благоприятной социальной среды ESG (Environmental, Social, Governance) должен быть публичным и иметь измеримый KPI (ключевые показатели эффективности) на основе доступных людям отчетов компании. Нем призывает компании перед запуском проекта изучить сначала нужды и запросы местного сообщества.

В-третьих, Решетняк призывает исполнительные органы на местах и в центре быть проактивными, «не трясясь над инвесторами, которые сами находятся в глухой обороне». В-четвертых, самим китайским компаниям стоит улучшить коммуникацию с местными жителями, создавая каналы связи. В-пятых, Решетняк рекомендует трудовым коллективам организовываться в профсоюзы, защищая права на производствах. Также силами местных исполнительных органов и НПО повышать правовую и цифровую грамотность населения.

Нем добавляет, что сельские акимы часто знают и сами являются частью сообщества, поэтому для повышения эффективности, рекомендует расширение автономии сельских акимов.

Тлегенова рекомендует уполномоченным органам в сфере охраны окружающей среды и экологии «перестать играть роль технического оператора» и сменить приоритеты на охват информированности и вовлекать жителей и экспертного сообщества на самых ранних этапах инвестиционных проектов. Она верит, что такая практика поможет в долгосрочной перспективе в профилактике появления мифов.