Все эти коллекции служат фундаментом для нашей системы классификации жизненных форм и неотъемлемой частью нашего понимания происхождения биоразнообразия. Несмотря на это в виду сокращения финансирования, необоснованной критики, общественного заблуждения и некоторых законодательных норм, которые ограничивают ученых, но не ограничивают природную эксплуатацию, сохранение и пополнение этих коллекций может оказаться под угрозой.

Возможно, большинство посетителей музеев и не знают, что они таят. Палеонтологические коллекции также важны для современных биологов, как и библиотеки для журналистов и историков. Подобно хорошей литературе каждый музейный экспонат дает каждому ученому-исследователю возможность по-новому истолковать его значение.

Ученый-систематик, пытающийся найти малейшее различие между видами, биогеограф, исследующий их распространение на земле, могут привести различные доводы ценности одного и того же вида. Как и биолог-эволюционист, определяющий взаимосвязи между жизненными формами и их историю. Как и эколог, систематизирующий функции целых экосистем. Все эти коллекции имеют особенное значение в сегодняшнюю эру быстрых экологических и климатических изменений, потому что дают уникальную возможность заглянуть в экологические условия нашего прошлого.

Также как и студенты, изучающие гуманитарные науки, используют новые критические методы для генерирования новаторских идей из старых книг, ученые регулярно используют новые технологии – анализ изотопного отношения, высокоэффективное секвенирование ДНК и компьютерная томография – чтобы совершать новые открытия на примере видов, которым несколько сот лет. Нескончаемая история каждого вида продолжает раскрывать все новые секреты, пока люди заботятся о его сохранности. Но угроза именно этой сохранности недавно усилились.

В октябре 2014 ботаник и куратор Смитсоновского института Вики Фанк составил список последних бюджетных и кадровых сокращений в нескольких крупных американских национальных исторических музеях, включая Филдовский музей естественной истории в Чикаго, Калифорнийскую академию наук и Государственный музей Нью-Йорка. Кураторский состав Филдовского музея уменьшился практически вдвое (с 39 до 21) в период с 2001 по 2014 гг. Хотя этот музей является учреждением с достаточно хорошим финансированием.

Согласно редакторской колонке прошлогоднего ноябрьского выпуска американского журнала «Природа» в Италии за большинством коллекций естественной истории на самом деле никто не следит, в связи с чем около трети из них было безвозвратно утеряно. А большинство тропических стран, несоразмерно богатых биоразнообразием и переживающих экономический бум, связанный с добычей ресурсов, выделяют мало средств – если вообще не выделяют – для систематизации своего природного наследия. Передавая ответственность тем немногим европейским и северо-американским институтам, которые хранят полноценные мировые коллекции.

Сокращение бюджета – это не единственная угроза. В прошлогоднем апрельском выпуске журнала «Наука» Бен Минтир, преподаватель по этике Государственного университета Аризоны (США), вместе со своими соавторами сделали неоднозначное заявление о том, что научное собирание образцов внесло значительный вклад в сокращение численности многих видов и их исчезновение. Ученые рекомендовали, чтобы подобные коллекции были минимизированы за счет безопасного собирания образцов тканей, фотографий или иных записей. В частности касательно тех видов, которые находятся под угрозой вымирания.

И вышеупомянутые специалисты не одиноки в своем мнении. В октябре 2014 года Петр Наскрецки, энтомолог Гарвардского университета и фотограф дикой природы, стал объектом общественной критики после того, как в своем блоге упомянул о том, что усыпил и законсервировал образец довольно широко распространённого вида паука птицееда-голиафа, которого затем передал Музею естественной истории Республики Гайана.

Мы полностью согласны с тем, что влияние научных коллекций на существование видов животных должно быть минимизировано. Но отрицать значение образцов – значит принять тот факт, что многие из нас игнорируют и не понимают эволюцию, экологию и необходимость консервации биоразнообразия.

Исследуя биоразнообразия, многие биологи уже пытаются максимизировать использование не смертельных приемов сбора образцов тканей, включая использование камер-ловушек, аудиозаписей и других техник. Но данные способы зачастую эффективны только для тех организмов, которые можно идентифицировать с полной уверенностью. Но что делать с теми 86% видов, которые еще не известны нам? Фотографии, например, позволяют запечатлеть лишь внешнее состояние организма. Но не могут дать представление об анатомическом строении, репродуктивной системе, заболеваниях и генетике.

И потребность в сборе образцов никогда не угрожала вымиранием. Трудно представить, что современный ученый собирает столько образцов организмов из дикой популяции, сколько гибнет от хищников и болезней.

По мере того, как мы вступаем в эру доминирования человечества над природой, было бы преступлением ограничивать систематизацию и изучение биоразнообразия и обрекать исторические музеи – наши самые большие архивы жизненных форм – на служение в образовательных и развлекательных целях. Исследование, пополнение и сохранение научных коллекций должно также поддерживаться общественностью.

Невозможно найти замену коллекционированию и классификации образцов в целях долгосрочного изучения – не только для ученых, исследующих биоразнообразие сегодня, но и для будущих поколений, чья потребность в поиске разгадки потрясающего разнообразия и сложности неизменных экосистем будет даже больше, чем у нас сейчас.

The New York Times

Перевод для Vласти Нины Кузнецовой