В начале июля Aspan Gallery открыл первую за последние 10 лет персональную выставку молодой художницы Гульнур Мукажановой в Казахстане. Она работает с традиционными для Центральной Азии материалами − войлоком и парчой. Однако в фото- и видеопроектах Мукажановой внимание смещено с самого материала на его перформативный аспект − процесс изготовления войлока становится настолько же важным, как и результат. Vласть поговорила с Мукажановой о ее художественных задачах, понимании медиумов, с которыми она работает, и отношении к окружающей ее социокультурной среде.
Гульнур, расскажите, пожалуйста, о центральных работах своей выставки.
Выставка состоит из трех разных частей: серии войлочных работ, фотографий и видео. Основная часть − это войлочные работы. Фотографии и видео являются дополнением и контрастом. С помощью фотографий и видео можно несколько глубже передать смысл работ. С помощью войлочных работ я стараюсь передать общее состояние, обзор казахстанского общества. Все мое творчество касается казахской культуры, проблем идентичности, ценностей культуры, моральных ценностей и того, что происходит сегодня.
Как именно вы пришли к использованию именно войлока в своих работах?
Когда я училась в академии Жургенова, я училась на факультете прикладного искусства, ковроткачества и текстиля. Там я научилась множеству разных техник, но уже более осознанно к выбору войлока я пришла в конце обучения в Берлине, куда я уехала после окончания академии. Я поняла, что в войлоке есть что-то очень близкое, как будто войлок у нас в крови. В конце обучения в Берлине все мои дипломные работы также были из войлока. Тогда стало понятно, что мне необходимо дальше изучать технику работы с войлоком, так как у материала очень много возможностей. Я видела для себя какую-то перспективу именно в этом материале.
Центральной темой вашей выставки является потеря идентичности из-за глобализации. Скажите, пожалуйста, как именно вы начали раскрывать для себя раскрывать эту тему?
Все это пришло, когда я приехала учиться в Германию. У меня был некий культурный шок. Я начала сравнивать Германию и Казахстан. В последующем я просто продолжила раскрывать и работать над этой темой, она меня очень волновала тогда, и волнует до сих пор. Есть очень много факторов, которые для меня непонятны, и я изучаю их, в том числе и свою историю, историю кочевников. На самом деле у нас очень мало материала об этом. Я начала смотреть на свою страну со стороны, поэтому и пришла к этой теме.
Говоря о культурном шоке: есть ли что-то определенное, что подтолкнуло вас к дальнейшему исследованию этой темы?
Во-первых, это, конечно, социально-бытовая жизнь. В первые два года пребывания в Германии, я заметила насколько отличается качество жизни, несмотря на то, что Казахстан - одна из богатых стран по ресурсам. Но обычный человек занимается только лишь выживанием. Каждый раз, приезжая в Казахстан, я вижу, что ничего не меняется. Если и есть какие-то изменения, то они все очень поверхностные. Даже можно сказать, что если у людей появляется больше материальных ресурсов, то человеческие качества становятся хуже. Если говорить, что Казахстан − благополучная страна, и у всех все в порядке, и люди живут в достатке, на самом деле в каждой семье по два-три кредита. И люди имеют какие-то возможности покупать имущество только благодаря кредитам. И так же с культурной жизнью, пониманием культуры, искусства. Часто люди у нас говорят, что современное искусство − это что-то странное, они его не понимают. Люди не понимают, потому что у них нет возможности видеть. У нас ничего не показывают, совсем мало. В Казахстане всего две-три галереи современного искусства, которые делают выставки, но своими усилиями.
Говоря о потере ценностей: смотря на ваши работы, вспоминаются полотна Ротко, но ваши работы, в силу использованных материалов, отличаются текстурой и тактильностью. Стирание орнаментальности с полотен ковров также может быть символом потери культуры, так как орнаментальность − это сложная семиотическая система. Скажите, как ваша интерпретация ковров кочевников сложилась в эту серию работ?
Я начала серию «Постномадическая реальность» еще в 2013 году. К 2016 году уже были созданы некоторые полотна, и с тех пор я продолжаю эту серию. Эти работы вдохновлены тускиизом (тұс киіз) − настенными коврами, которые вешались в юртах над кроватью. Символическое значение тускииза очень важно: тұс - сон, и форма самого ковра напоминает дверь или портал в какое-то другое пространство. Я вижу это пространство как бессознательное. Когда мы засыпаем, мы попадаем в бессознательное пространство. Это отождествляется в моих работах с нашим казахстанским обществом. Эти работы продолжают сохранять прямоугольную форму, но нижняя часть условного тускииза закрыта, тем самым я хотела показать наше состояние и время, в котором мы находимся. Я вижу, что наше общество находится отчасти в рамках, которые мы сами и создали. Все наше общество − это правила, устои, то как мы ведем себя, как говорим. То как мы все обустроили за время независимости. Когда была возможность построить наше общество свободным, мы соорудили своего рода капкан, в который загнали самих себя. Сегодня мы хотим что-то изменить, хотим что-то улучшить, но все это тяжело дается. Все созданное нами на самом деле только тянет нас вниз. Конечно, есть отдельные люди, которые пытаются что-то делать своими силами, но основная масса тянет все вниз.
В прямоугольных формах этих работ вы также видите очень яркие цвета. Цвет в работе является точкой притяжения зрителей. У цвета есть цель − притягивать внимание, чтобы люди начали задавать разного рода вопросы: Почему работы двух цветов? Почему форма прямоугольная? Почему в некоторых местах размываются границы? И это размывание как раз обозначает желание и намерение что-то улучшить и вырваться. В любом случае это наша страна, и мы за нее болеем и переживаем, и хотим улучшений. И яркий цвет - это тоже надежда.
В тексте к выставке упоминается, что вы специально не используете орнаменты в этих коврах.
Да, это тоже осознанный шаг. Орнаменты существовали раньше, но сегодня мы не понимаем их так же, не умеем их читать. Раньше кочевники понимали их, и это было частью их жизни. Сегодня орнаменты используемые в быту и в традициях применяются как попало. Мы не умеем нормально с ними обращаться. Поэтому я их и убираю: та ценность, которая существовала раньше, была утрачена. Сегодня в нашем обществе я ставлю под вопрос ценности. Поэтому пространство остается пустым. И название «пространство тишины» также отсылает к этому.
Для описания работ вы также использовали слово «портал», но портал не открытый и не закрытый для нашего сознания, в который мы можем попасть через сон. Здесь прочитывается и привязка ко снам через тускииз, но хотелось бы побольше узнать об этой задумке.
Ранее я упоминала о состоянии осознанности и бессознательности, в которых мы находимся. Я думаю, что мы очень быстро впитываем какие-то внешние факторы, например, глобализацию. Я не против глобализации, я думаю, что нужно идти в ногу со временем. Но нужно также сохранить внутренние духовные ценности, которые принадлежат нам, как казахам кочевникам, у нас все равно это в крови. Мы можем пытаться вести европейскую жизнь по стилю и образу, но необходимо какое-то наполнение. Я думаю, для этого также нужно знать свой язык. Даже читая казахскую литературу на русском чувствуются различия с тем, что подразумевалось в тексте на казахском. Говоря о портале − это, конечно, все символично. Мы можем в переходные моменты позволить себе выйти или оставаться в этом пространстве. Это то, над чем нужно работать. Каждая отдельная личность должна работать над собой и делать выбор, чтобы построить в будущем здоровое общество.
Вы несколько раз использовали формулировки «чужие ценности» и «замененные ценности». Как бы вы описали эти ценности?
Я бы начала с материальной культуры. Раньше мы ценили ручную работу, к примеру, ткали тускиизы. Мамы с дочерьми готовились на свадьбу, шили тускииз. Сегодня ни у кого нет интереса к этому. Приоритеты уже совсем другие. Сегодня важно что-то другое: автомобили, квартиры и т. д. Все то, что уже есть наготове. То, как раньше верили в смысл вещей, сейчас этого нет. Раньше верили в смысл узоров, верили, что они могут принести счастье или защитить от сглаза. То же самое происходит и с языком. Я раньше не обращала особо внимания на это. Я думала, что даже если ты не знаешь его, то ничего страшного. Однако прожив за рубежом столько лет, я начинаю понимать, что его сильно недостает. И когда я читаю казахскую литературу, она мне очень тяжело дается. Но когда читаешь, то чувствуешь дух, есть что-то, что начинает волновать, наталкивает на раздумья о нашей культуре.
Тема стирания у вас также продолжается и в серии фотографий в видео работе, представленной на выставке. Расскажите, пожалуйста, об этих работах.
Сначала я сделала скульптуру из масок. Эта серия называется «глобальное общество». Я пыталась представить весь мир в одном лице, через себя и свой опыт. Все маски − это изображения моего лица. После скульптуры я решила сделать серию фотографий. Они сделаны в разных странах: в Казахстане, в Узбекистане, в Европе. Эта серия также имеет продолжение. На фотографиях важен фон. Там можно увидеть контекст: части интерьера и помещение, в котором находится человек в маске. Так можно немного прочесть какую-то часть идентичности.
Видео является следующим этапом серии. Его я сделала в 2016 году. На видео я хотела глубже передать идею глобального общества. На нем можно увидеть моменты, где люди пытаются снять маску, но она все равно остается у них на лице. От нее уже невозможно избавиться. И есть те, кто надевает маску осознанно. Я бы хотела, чтобы зрителям было над чем подумать, покидая выставку.
Почему вы решили взять за основу для маски свое лицо, и почему вы выбрали белый войлок? Собираетесь ли вы потом продолжить эту серию?
Так как я сама являюсь частью общества, я все воспринимаю через себя. Естественно, маску я сделала по образу самой себя. Я планирую делать продолжение, создавать еще скульптуры. Белый войлок в данном случае нейтральный, он есть и его нет. Другие цвета несут другую эмоциональную окраску. С практической стороны: объемы лица также лучше видны на белом.
В тексте к выставке используется слово «манкурт», которое имеет очень негативную коннотацию в местной культуре, особенно когда речь идет о потере традиций. Вы сознательно выбрали такое резкое выражение?
Я читала роман Чингиза Айтматова «И дольше века длится день», перечитывала много раз. То, как молодой человек был не в состоянии узнать свою мать − это даже через текст вызывало у меня мощные ассоциации с нашей культурой, я бы даже сказала, с уходящими корнями. Он не узнает свою мать, мать как землю. И мы как потомки не ценим и утрачиваем связь с землей.
Я задалась таким вопросом, потому что в основном слышала слово «манкурт» от старшего поколения по отношению к молодым, не знающим традиции. Часто те же люди говорят и о том, что мы сейчас восстанавливаем как бы наши традиции и историю, с чем можно, конечно, поспорить. Какое ваше мнение относительно таких заявлений?
Знаете, когда говорят, что у нас все нормально, и мы все восстанавливаем, то опускают, что все это происходит на очень поверхностном уровне. Нет никаких глубоких знаний, источников, понимания откуда это. Все передается из уст в уста, и это все неясный диалог, который превращается во что-то абстрактное. Все традиции и обычаи, которые проходят у нас во время свадеб или юбилеев, все очень поверхностно, и как будто напоказ. Даже вещи, используемые в этих обычаях, те же орнаменты, предметы и прочее, все сделано очень быстро. Людям не важно как это сделано, потому что они прекрасно понимают, что все это на один день. Люди ошибаются, если думают, что есть восстановленные знания. Не только у молодых людей, даже у наших родителей, которые жили еще в советское время, очень абстрактное понимание традиций. Мы просто следуем той массе, которая диктует эти традиции и обычаи, якобы сохраняемые нами. Даже мероприятия государственного уровня вроде Наурыза как будто нужно только для формального выполнения программы.
В вашем тексте наряду манкуртизмом вскольз упоминается о колониальности и деколониальности. Как вы объясняете для себя эту тему?
Нам несомненно нужно изучать эту тему, это часть нашей истории. Нам не рассказывали об этом, не показывали это. В школьной программе этого тоже нет, и не говорят о том, какой след оставило эта колониальное состояние. Поэтому многим кажется, что все нормально, и некоторые даже скучают по советскому времени. Но если смотреть с точки зрения культуры, то это просто ужас. Советская власть убила Но и то, что сейчас происходит на казахстанском телевидении, делает все только хуже. Вместо этих программ, где происходит что-то скандальное, где ругаются какие-то молодые пары, можно было бы сделать нечто такое, над чем можно поразмыслить. Сейчас же в основном показывают то, что удерживает людей от постановки вопросов. Почему из нас делают глупых людей? Мы не глупые. Конечно, когда нет нормальных программ, где есть о чем подумать, людям неоткуда брать информацию.
В тексте к выставке говорится также о тишине, причем не только как о замалчивании и подавлении, но и как о духовной практике. Проводя параллели между подавлением и духовным началом, приводится цитата поэтессы Адриены Рич: «Импульс к созиданию начинается − часто ужасно и страшно − в тоннеле тишины». Как вы выбрали эту цитату?
Я думаю о переосмыслении всего, что происходит с каждым из нас, с каждым отдельным человеком. Состояние тишины в голове, когда ты углубляешься в суть вещей, в реальность. Всегда есть какой-то выход.
Что вы планируете делать дальше? Есть ли у вас планы работать в Казахстане, особенно после того как у вас появилась критическая дистанция к стране после переезда?
На самом деле не имеет значения, где я нахожусь. Все мое творчество посвящается казахской культуре и Казахстану, проблемам страны и ее культуры. Темы, которые касаются нашего общества − центральные. Что бы я ни делала, для меня в первую очередь важно показать это в Казахстане. Поэтому я очень рада, что выставка в галерее Aspan состоялась, несмотря на переносы из-за пандемии. Я надеюсь, что в будущем еще появятся возможности выставляться в Казахстане. Разумеется, у меня есть в планах проекты, которые я хотела бы показать прежде всего в Казахстане. У некоторых серий также будет и продолжение.
Тот факт, что я нахожусь за границей, это отчасти и хорошо. Я могу объективно и критически смотреть на некоторые вещи. И критика − это очень важно. Когда есть критика, есть над чем задумываться и работать. Я надеюсь, что в нашем обществе люди тоже начнут принимать критику в сторону Казахстана, в сторону всего, что касается нашего общества. Без критики нет и роста.
Выставка продлится до 21 сентября. Aspan Galley находится в комплексе Villa Boutiques & Restaurants (Аль-Фараби, 140а/3), минус 1-й этаж. Вход свободный, но по предварительной записи.
Поддержите журналистику, которой доверяют.
