Музыканты без среды

«С нуля отсюда поступить в Джульярд почти невозможно»

Дамир Буркитбаев — кларнетист, выпускник Джульярдской школы, концертмейстер группы кларнетов ГАСО РК им. Т. Абдрашева, преподаватель в АШЖА, артист оркестра в КазНТОБ им Абая, участник ансамбля современной академической музыки «Игеру».

— Расскажите про свое образование? Как вы решили делать карьеру в музыке?

— Как им многие дети, я не выбирал инструмент для себя. Я даже и не подозревал, что вообще буду заниматься музыкой. Мне было лет 6 или 7, я ходил в обычную общеобразовательную школу, но в какой-то момент папа принял решение отдать меня на музыку. Он сам когда-то очень хотел стать профессиональным музыкантом, играл на скрипке, но ему пришлось уйти в бизнес. Когда мне было 7 лет, папа повез меня в колледж Жании Аубакировой, как он называется сейчас. Мы приехали на проверку слуха и ритма, я тогда не особенно понимал, зачем это все нужно. У меня все было идеально, и тогда же я познакомился со своим будущем преподавателем, ныне покойным Олегом Васильевичем Караваевым. Примерно тогда меня и решили отдать на кларнет.

— Вам хоть нравилось заниматься?

— Нравилось! Но это как любому ребенку, который чем-то увлечен. А когда это уже превращалось в рутину, меня было немного сложно заставить заниматься. Хорошо, что были люди, которые меня заставляли, кстати, наверное, это был больше папа. Я занимался три раза в день тогда. Параллельно тогда еще было фортепиано, чтобы развивать мелкую моторику рук. Так что и на фортепиано я умею играть, но не так профессионально.

Дальше я все равно продолжал учиться на кларнете. И учился в колледже Жании Аубакировой, а не в Байсе и не в школе им. Жубанова, как почти все музыканты. Обо мне вообще почти никто не знал, потому что я не был вхож в круг учеников музыкантов. Я выступал, конечно, и участвовал в конкурсах, но никого не знал. Я был зациклен на своем инструменте и кроме этого больше ничего не видел. Так доучился до 11-го класса. После окончания отец сказал, что нужно уезжать, поступать куда-то. Сначала решение пало на Канаду. После 11-го класса у меня не было выпускного, я просто поехал в Торонто, подтягивать язык, чтобы готовиться к TOEFL и прочему. Я думал поступать в Королевскую Консерваторию в Торонто, был знаком с профессором оттуда. Но мои планы поменялись, и я поехал в Америку. Там я нашел ВУЗ с музыкальным департаментом, именно в Нью-Йорке — Long Island University. В итоге в 2005 году я поступил туда и переехал в Америку. Когда я занимался первый месяц со своим профессором, он сказал мне, что там мне не место и что если я хочу остаться в Нью-Йорке, то лучше пробоваться в Джульярдскую школу (The Juilliard School) или Manhattan School of Music. Он посоветовал попробоваться в оба, и мы начали с ним готовиться. Я проучился в Лонг-Айленде два семестра, и затем у меня были live auditions в оба ВУЗа после подачи заявки. Был довольно большой конкурс на два места в Джульярдскую школу и на пять в Manhattan School of Music. Получилось так, что я прошел и туда, и туда. Для меня это было очень стрессово, мне казалось, что я очень плохо сыграл. Я решил идти в Джульярд, потому что там преподавал Чарльз Найдик, я на его записях практически вырос. Для меня было очень важно встретиться с ним, и тем более попасть в его класс.

— Джульярдская школа — это легендарное заведение. Расскажите, как там проходило обучение?

— Когда ты находишься там, то все ощущается так, словно так и должно быть. Ты осознаешь позже, насколько это сильное место. Наверное, в Джульярд поступить сложнее, чем учиться там.

— Почему Джульярдская школа считается таким престижным местом?

— Наверное, из-за выпускников. Там не только музыканты ведь учатся. Там несколько подразделений: музыка, драма, танец. Оттуда выпустилось много знаменитых музыкантов: Йо-йо Ма, Майлз Дэвис, Рене Флеминг, к примеру, из актеров: Робин Уильямс, и так далее. Еще в начале 20 века это было учреждение для талантливых людей. Когда ты попадаешь в атмосферу, где столько талантливых людей, то тебе всегда есть, к чему стремиться.

Когда я учился, у меня была специальность, но помимо нее, были еще теория музыки, анализ, семинары, оркестры каждое утро. Кстати, из студенческих оркестров это самый лучший в Америке. Джульярдская школа находится в Линкольн-центре, где располагается театр «Метрополитен-опера», Американский балет и Нью-Йоркская Филармония. И Джульярд — это такой «цех» для этих учреждений. Единственное, что у нас было из гуманитарных предметов — английская литература. Каждые полгода обычные экзаменыы, и уже в конце обучения — самый трудный финальный экзамен. Программа очень сложная, и сдаешь ты ее уже не в классе, а в концертном зале, у тебя мини сольный концерт почти на два часа. Ты готовишься к нему практически весь год, и готовишь не только классическую музыку, но и современную. Иногда во время обучения бывают конкурсы на участие в концерте с оркестром, и если ты проходишь, то играешь в Карнеги-холле с оркестром, и это большой опыт для студента.

— И как вы её окончили?

— Очень хорошо. У меня самой низкой оценкой, наверное, был B+. Я всегда себя заставлял, потому что это в Казахстане тебя заставляют другие, а там тебя никто не заставляет, ты себя сам мотивируешь. Там за тобой никто не бегает.

— Как потом складывалась ваша карьера?

— Я вернулся в Казахстан в 2010 году, и я все еще здесь. У меня не было идеи фикс оставаться в Америке, несмотря на то, что у меня была возможность, как любому духовику, ездить по городам, прослушиваться в оркестры. Но я не стал этого делать, так как я очень скучал по Казахстану и хотел немного отдохнуть.

Я вернулся домой и для меня это был переломный период, когда я хотел забросить музыку. Я пару лет делал что-то, несвязанное с музыкой, хотя и выступал при этом то в Консерватории, то в Филармонии. Но проблемой здесь было то, что я никого не знал. А для того, чтобы куда-то сесть, нужно все равно хотя бы кого-то знать. Моей первой работой в музыке здесь была работа иллюстратором в Консерватории. Так у меня пошли первые какие-то знакомства. Через год я устроился в колледж Жании Аубакировой, вернулся в свою школу, меня попросили там преподавать и я это делаю там до сих пор, кстати. Где-то спустя еще полгода я устроился в КазНТОБ им Абая, и так потихоньку после этого я попал в Филармонию.

Я также участник «Игеру» с самого основания. Кстати, Санжар Байтереков меня спас, это был судьбоносный звонок.

Я начал потихоньку отходить от музыки. И звонок от Санжара был как спасение. Он искал кларнетиста для ансамбля. И когда он узнал, где я учился, он стал искать мои контакты, и так мы познакомились. Санжар тогда спросил у меня, играю ли я современную музыку, и я ответил, что да, конечно играю. И мы друг другу отправили какие-то произведения на ознакомление. И когда я получил материалы от него, там просто были какие-то иероглифы, ты просто смотришь и непонятно ничего. Он мне перезвонил после этого: «Дамир, мы с вами, наверное, по-разному понимаем, что такое современная музыка«». Вот так у нас родился тандем, и мы до сих пор друзья и коллеги. Первый наш концерт прошел с аншлагом. С того времени я стал обрастать коллегами и друзьями. Иногда, конечно, меня тянет уехать.

— Есть ли какие-то изменения в среде с тех пор, как вы вернулись?

— Сейчас, конечно, благодаря таким людям, как Ержан Ержан Кушанов (флейтист, основатель Академии деревянных духовых инструментов) что-то меняется и это очень мотивирует. Я просто согласился помочь ему с его проектом, потому что понимаю, что такие инициативы очень нужны, и это вообще у нас это происходит впервые. Когда я учился, у меня было много возможностей в таком участвовать: в академиях, мастер-классах, конкурсах. Потому что когда ты учишься в Джульярде, у тебя есть доступ ко всему. Если приезжает, например, Берлинский филармонический оркестр выступать в Нью-Йорк, к тебе приходят концертмейстеры и устраивают мастер-класс. Здесь это недоступно, и, к счастью, появляются такие инициативы, которые дают возможности ученикам, и я надеюсь, что с каждым годом их будет становиться больше. Это необходимо, потому что у нас здесь большой застой. Кадров почти нет, музыканты часто теряются. У них нет мнения со стороны, а это очень важно. Если ты работаешь только с учителем на протяжении 5-7 лет, у тебя просто случается застой. Учитель хочет до тебя достучаться, но он говорит с тобой на одном языке, а когда приходит другой человек, он говорит с тобой иначе, через свою точку зрения, и ты воспринимаешь это по-другому. Такие инициативы, как Академия, они как раз об этом. Это другой опыт, люди могут научиться чему-то новому, это дает мотивацию ученикам.

У меня во время учебы был доступ ко всему, и поэтому интерес был тоже ко всему, я советовался со всеми, играл по-разному. Поэтому важно проводить такие мероприятия. Поэтому планирую пока оставаться, я бы хотел развивать уровень у нас. Мы все, конечно, можем уехать, но для нас важно и тут что-то сделать, помочь. Это еще и вопрос знакомств и связей, такие проекты помогают наладить связи.

— Играют ли связи большую роль?

— Как и везде, играют. Даже в прослушиваниях в любой оркестр. Обычно первые два раза они происходят за ширмой, если ты проходишь дальше, то ты уже играешь перед жюри и тебя видят. Знакомства часто решают в этих ситуациях. Если твой профессор сидит в оркестре, и ты у него учишься, у тебя хороший шанс попасть туда же.

— Многие наши музыканты после выпуска просто перестают играть. Почему?

— Мотивации нет. Например, у меня американская подготовка, но если бы я учился тут, и была бы такая же система, как сейчас, я бы тоже бросил, потому что развиваться некуда. Дальше просто нет среды. Благо, у нас сейчас создаются какие-то оркестры и ансамбли. И это хорошо, потому что в Алматы всего два оркестра: Филармония и КазНТОБ. И выбора больше нет и ничего толком не открывается.

Когда существует среда, у людей появляется мотивация. Если здесь до поступления в Джульярд, меня еще пинали и заставляли, то там уже я оказался в такой среде, где каждый играл на таком уровне, которого я никогда не видел. Там среда располагает для обучения. Там было множество комнат для занятий, и они всегда были забиты. Когда ты видишь это, тебе и самому захочется это делать. К тому же наш профессор часто делал концерты внутри класса. У нас в классе было 12 кларнетистов, и профессор выбирал какой-то день, когда бы мы все собирались и начинали играть, и все смотрели, затем каждый давал какой-то комментарий. И это отличная практика, но у нас такого нет. На День Благодарения происходил сбор дома у нашего преподавателя, у него был музыкальный салон. И мы в этом салоне пили, ели, играли. Там система взаимодействия преподавателя и ученика другая, она как будто ближе, он тебе больше наставник, чем учитель. Ты можешь пообщаться с ним, поговорить.

— Как вы думаете, лучше людям оставаться или уезжать?

— Мне кажется, что лучше получить опыт где-то, если это возможно. Поучиться, посмотреть. Например, я всех отправляю в Америку. За это время ко мне много обращалось людей, но для этого нужно очень много работать. Там большой конкурс, и нужно заранее хотя бы немного подучить американскую систему. У меня был большой шанс, потому что я год проучился в Лонг-Айленде, подтянул свои знания, прошел какое-то образование, и это помогло. С нуля отсюда поступить в Джульярд почти невозможно. Все равно нужно поехать. Даже если ты в 10-м классе, просто поезжай хотя бы по обмену туда в старшую школу, это все равно поможет.

— За это время кто-то еще выпустился из Джульярдской школы из казахстанцев?

— Из духовых я единственный.

— Последний мой вопрос будет для того, чтобы у аудитории было лучше представление об инструменте: какое произведение лучше всего показывает возможности кларнета?

— «Концерт для кларнета с оркестром» Моцарта. В нем показано все, на что способен музыкант: и как он мыслит, и техника, фразировка, воображение. Слышно по первым трем-четырем тактам, на что способен музыкант. Этот концерт спрашивают везде, куда бы ты ни поступал. Куда бы ты ни прослушивался, в любом случае ты будешь играть этот концерт.

— Это если мы говорим о мастерстве, а что насчет звука?

— Тембр звука — это сейчас самое главное. Какой бы ты ни был техничный, если звук узкий и плоский, то ничего не выйдет. Звук — самое главное. Музыкант должен понимать «цвета», должно быть развито воображение. И так сейчас везде, даже в оркестре, если у тебя нет особенности, то тебя не возьмут.

— Так как вы много лет уже играете и «Игеру», поделитесь своими любимыми современными произведениями для кларнета.

— Знаете, современная музыка сильно разветвляется. Есть F. Donatoni «Clair», и J. Widman «Fantasie». Это точно не каждый сыграет, это технически тяжело, и там нужно сидеть и дотошно разбирать. Это произведения, над которым нужно работать два-три месяца. Часто, кстати, можно для прослушивания обращаться к YouTube. Я всем своим ученикам говорю: у вас есть такая крутая платформа, откуда можно столькому научиться. Там и записи, и мастер-классы, это огромная возможность.

— Как думаете, что будет успехом Академии?

— Есть сама Академия и есть участники, но они в большинстве своем только из Алматы и Астаны. Я хотел бы, чтобы было больше участников из регионов. Я надеюсь, что ученики найдут для себя мотивацию развиваться дальше, не останавливаться. Это очень тяжело, куда легче все бросить.

«Я хотел стать архитектором»

Роман Люка — солист Мюнхенского филармонического оркестра, первый фагот, лауреат многочисленных международных конкурсов. Бывший солист оркестра оперы Карлсруэ. Выпускник Парижской высшей национальной консерватории, а также высшей школы музыки Мангейма. Академист Berliner Philharmoniker. Регулярно играет в качестве приглашенного солиста с Оркестром Радио Франкфурта, Bayerischen Rundfunks, оркестра радио Саарбрюкен, Deutsch symphonie Orchester der Berlin.

— Давайте немного поговорим о вас и о вашей карьере. Расскажите, о том, как сложился ваш путь?

— Я начал играть на фаготе, когда мне было восемь лет. Мои родители музыканты, моя мама играет на гобое, а папа на флейте. Я начал в маленьком возрасте, в 16 лет поступил в Парижскую Консерваторию, и закончил ее в 19. Я всегда хотел стать оркестровым музыкантом. И в целом, фагот — это не соло инструмент обычно, существует очень мало солистов на фаготе. И я принял решение двигать в оркестровом направлении. В 21 год переехал в Германию, чтобы учиться в оркестровой академии при Берлинской государственной капелле, чтобы научиться играть с профессиональным оркестром. Спустя два года обучения, после окончания, я решил еще год проучиться в Мангейме, затем получил свою первую позицию в Баденском государственном театре в Карлсруэ. Я пробыл там 4 года, и с 2019 года работаю в Мюнхенском филармоническом оркестре. Я играю в основном оркестральную музыку, и иногда как солист.

Я стараюсь развиваться как фаготист, потому что играть на фаготе — это не только об игре, нам также нужно уметь делать трости, выбирать правильно инструмент, чтобы играть именно так, как нам хочется. (Трость — деталь деревянных духовых музыкальных инструментов. Она используется в таких инструментах, как саксофон, кларнет, фагот и гобой. Трость служит возбудителем колебания воздушного столба внутри трубки инструмента – прим. автора).

Фагот — это особенный инструмент, и часто трости для него мы делаем самостоятельно, и это отдельная тяжелая работа. Иногда их покупают, но профессиональный музыкант должен уметь делать трости самостоятельно. Это довольно тяжелая работа. На сцене мы видим только как играет сам музыкант, но не видим, какая за этим стоит предварительная работа: это не только практика на самом инструменте, это и работа с материалом, который используется в подготовке.

— Как вышло так, что вы выбрали фагот?

— Это была как будто судьба. У меня есть брат-близнец, и когда нам было 7-8 лет, мы начали заниматься музыкой, но, конечно, не знали, какой инструмент лучше выбрать. Мы пробовали разные, мне больше всего нравились кларнет и фагот. И забавно вышло: моей матери просто не нравится кларнет, я не знаю, что такого произошло, но она просто не любит этот инструмент, поэтому я выбрал фагот.

Тем более в классе фагота было больше мест, и мне нравился учитель и сам инструмент, его звук, все как-то сошлось. Иногда фагот звучит забавно, и это мне тоже нравилось. К примеру, есть мультфильм «Фантазия», и мне нравилось в нем произведение ««Ученик чародея» Поля Дюка, очень знаменитое соло на фаготе. Мне все еще очень нравится это произведение.

— Ваши родители настаивали, чтобы вы стали профессиональным музыкантом?

— Да, возможно, в самом начале. Я думаю, это нормально, что мои родители, как профессиональные музыканты, хотели, чтобы мы попробовали себя в музыке, и так вышло, что у нас получилось, поэтому мы продолжили. Иногда, конечно, они меня заставляли, но позже я занимался уже самостоятельно.

Я не знал точно, что я стану профессиональным музыкантом. Я учился в обычной школе, параллельно с музыкой. И я думал о том, чтобы стать архитектором. Но в какой-то момент нужно было сделать выбор, и когда мне было 16 лет, я решил, что попробую поступить в Парижскую Консерваторию, но если моя попытка будет неудачной, то пойду учиться на архитектора, а на фаготе буду играть для себя. Но в итоге я поступил, и продолжил заниматься музыкой профессионально.

— Скажите, какая у вас была мотивация, когда вы уже поступили? Мы много говорим в Казахстане о том, что ученикам тяжело находить для себя мотивацию в учебе.

— Для меня самая большая мотивация — это социальный контакт. Я очень люблю знакомиться с разными людьми. Музыка — это способ соединять людей. Когда я играл в европейском молодежном оркестре, нас было 100 человек из разных стран Европы, и мы встречались на один месяц и играли вместе. И это был отличный опыт для меня, ты знакомишься со столькими разными людьми, налаживаешь контакты. Мне кажется, что это очень здоровый способ разделять музыку с людьми. И это то, что я люблю делать до сих пор. Поэтому я был очень рад приехать в Казахстан, я никогда не был здесь, и мне было интересно. Я уверен, что я встречу замечательных людей и музыкантов, с которыми мы разделяем страсть к музыке. Это то, что меня мотивирует практиковаться и становиться лучше.

— Академия у нас проходит всего во второй раз. Но в Европе это довольно популярный способ обучения. Как вы думаете, что будет успешным итогом для такой Академии?

— Мне кажется, что успехом будет создание связей между студентами. Я надеюсь, что я смогу принести им что-то, что мотивирует их играть и учиться дальше. Надеюсь, что они найдут для себя вдохновение. И для меня также будет успехом, если я выясню что-то для себя, узнаю, получится ли у меня донести до них что-то.

— Есть ли у вас какой-то совет для тех, кто хочет продолжать карьеру музыканта? Очень часто люди идут как бы по накатанной, и после окончания консерватории не знают, как продолжать.

— Это довольно большая проблема сейчас, мне кажется, даже поколенческая. Мы хотим делать все как можно быстрее. Я не знаю как в Казахстане, но в Европе очень престижно поступить в консерваторию очень молодым, в 15-16 лет, затем ты учишься три года, и на этом как будто все. Мне кажется, что самый лучший совет, который я могу дать — это не торопиться. Я думаю, что есть какая-то тенденция сейчас, переживать за свой возраст, что в каком-то возрасте вы не достигли чего-то, чего достигли другие. Но на свете полно примеров, когда людям просто нужно больше времени. Да, может они не пришли к огромному успеху к 25 годам, к примеру, но успех ждал их после, потому что они не бросили, нашли мотивацию продолжать. Мне кажется, что каждый создан для чего-то, и нужно просто иногда дать себе время поискать, для чего именно. Кто-то играет в оркестре, кто-то лучше преподает, кто-то может стать солистом, все могут быть счастливы, просто нужно поискать, какое дело подходит, и это занимает время. Это касается даже исполнителей на фаготе: ты постоянно ищешь звук, материалы, которые ты хочешь использовать. Это может занять всю жизнь, но главное искать себя.