О чем говорят казахские ковры

Форма медитации

Сапаркүл Жаныспаева живет в селе Шубарсу в Туркестанской области. Она родилась в районе Жетысай этого же региона и около 40 лет проработала воспитательницей в детском саду. В 1970-х годах, когда училась в 5-6 классе, начала заниматься ткачеством.

«Это был пик ковроткачества в аулах. В каждом доме в год делали 2-3 ковра, не считая те, что изготавливались для приданого. Когда девушки уходили на чай, мы, дети, садились на их места и учились. Если ткали соседи, то мы ходили к ним, помогали», – вспоминает женщина.

Однако со временем, по словам Жаныспаевой, люди перестали этим заниматься. Бросила ковроткачество и она, поскольку не хватало времени из-за работы. Сейчас она вышла на пенсию. В ноябре прошлого года познакомилась с Бейсенбековой и после 40-летнего перерыва Сапаркүл вернулась к ткачеству. Жаныспаева говорит, что это она нашла Бейсенбекову, а не наоброт.

«У Санду (Сандугаш) в Алматы есть родственница, чья одноклассница живет в Шубарсу. Так я узнала, что кто-то в ауле у нас ткет, и заинтересовалась этим», – объясняет она.

Сейчас в Шубарсу работают шесть ткачей. Жаныспаева говорит, что компания планирует открыть в селе школу, где будут обучать этому искусству молодежь, так как в регионе очень много безработных. Она также замечает, что ткачеством интересуется ее внучка.

«Мне это интересно. Люблю ткать ковры и шить джемперы. Я занимаюсь этим не потому, что мне чего-то не хватает – пенсии мне достаточно. Да, болят глаза и спина, но это форма медитации. Сейчас столько проблем, о которых я забываю, когда тку, так мой мозг отдыхает», – объясняет она.

Сейчас в компании ткут квадрадные коврики и жайнамаз. Жаныспаева показывает их и объясняет, что среди узоров есть «острие ножа» и «сегізжапырақ» (восьмилистник), есть орнамент «бараний рог» (қошқармүйіз), символизирующий богатство и обилие скота.

«Когда я говорю о ткачестве, я говорю о своей жизни»

«Бараньи рога» можно найти на многих коврах. Это один из самых распространенных узоров. Есть он и на ковре Түймеқыз Рыспаевой, которая занимается ткачеством с 12 лет. 68-летняя Рыспаева научилась этому ремеслу у родителей. Ее бабушка со стороны матери – Жібек – была мастерицей. Она передала эти знания своей единственной дочке Қалиме, которая научила ткачеству Рыспаеву и ее пятерых сестер.

Ковер, представленный на выставке, Рыспаева сделала в 1956 году вместе с сестрами. Его ширина – два метра, а длина – больше трех метров. Втроем, говорит Рыспаева, можно управиться с таким ковром за 20-25 дней.

«Мама попросила нас соткать шесть ковров для приданого каждой из нас. Мы выткали ковер и алаша (грубошерстный полосатый ковер без ворса – В.). Он приготовлен из чистой овечьей шерсти. Это не современный из магазина, – говорит она, показывая на свой шоппер, изготовленный из современных материалов. – На таких коврах ваши ноги никогда не замерзнут».

Рыспаева говорит, что на ковре также есть узоры «самауырынтүп», похожие на поддон самовара, и «сегізсай», который напоминает восьмилистник. Однако ткачиха признается: в детстве она считала, что восемь частей символизируют восьмерых детей матери Рыспаевой, включая двух сыновей. В целом, по ее словам, на ковре не должно быть много узоров и орнаментов, максимум пять-семь видов.

«Все думают, что я приехала из Монголии, Узбекистана или Китая, – смеется она. – Но я из Кызылжара, то есть Петропавловска. Я там родилась. Нам говорят, что мы русифицированы и ничего не знаем (о традициях - В.), но это не так».

Несколько лет назад Рыспаева переехала к своим детям и сейчас живет в селе Талапкер близ Астаны. Теперь она передает ремесло своим внучкам. В одном из небольших центров села, где обучают рукоделию, она ведет занятия по ковроткачеству. Кроме того, в столичном районе Байконур бесплатно обучает пенсионерок в Центре активного долголетия.

«Я пыталась открыть музей в Талапкере. Аким пообещал, но действий пока не было. У меня хватает вещей, чтобы открыть музей. Это не должно умереть», – говорит она.

В ее коллекции, которая хранится в Центре активного долголетия, есть ковры, принадлежавшие ее родственникам.

Кроме того, она сохранила 28 ткацких игл (инелік), одну из которых она подарила организаторам выставки. Эти иглы сделал отец Рыспаевой более 70 лет назад.

«Тогда иглы делались из жатки комбайна. Комбайны были другие – раньше на их жатке было дерево. Они обычно не ломались об урожай, но из тех, что выпали, делали ткацкие иглы. Поэтому эти иглы долговечные. А сделанные из доски быстро ломаются или искривляются», - рассказывает она.

Рыспаева не занималась ткачеством более 20 лет. Для нее очень важно, чтобы об этом искусстве говорили как можно чаще

«Мы сами изготавливали кошму, ковры и алаша, но в советское время, во время целины, перестали это делать. Все говорили, что можно купить готовые. Так и осталось все. Сейчас никто не вешает ковры на стены и не стелет их на пол», – говорит она.

Рыспаева добавляет, что ей, как и Жаныспаевой, нравится «терять себя в ковре», а еще ткачество полезно для физического и психологического здоровья.

«Сама шерсть имеет целительное свойство. Также ткачество полезно для моторики пальцев. Старые люди же как дети. И хорошо для мозга, так как ни о чем больше не думаешь. Но иногда я, например, путаюсь и ошибаюсь. Тогда я бросаю все и ухожу полежать, поспать. А потом уже понимаю, где ошиблась, и с новыми силами сажусь за станок», – говорит она.

Түймегүл Рыспаева коротко резюмирует: «Я занимаюсь этим всю свою жизнь. Когда я говорю о ткачестве, я говорю о своей жизни».

Две белки, цветы и Жар-птица

Сестры Шарипа Тажиева и Фатима Әлімқожаева также занимаются ткачеством почти всю жизнь – с 1963 года. Когда они начали ткать, им было около 13 лет. Ткачеству их научила бабушка с маминой стороны. Сестры приехали из Туркестанской области: Шарипа – из Сарыагаша, а Фатима – из села Байтогай близ Арыса. Сестры признаются, что сейчас уже не могут много ткать: болят руки. Они рассказывают, что у ковров есть глубокая история. Кочевники пользовались ими в быту. А уже в их семье было принято дарить ковры девушкам в знак взросления.

Однако ковер, который был на выставке, был подарен мужчине. Ковер бросается в глаза из-за яркого цвета и обилия орнаментов. Чтобы изготовить его, 50 лет назад трем девушкам понадобилось 25 дней. На верхней части ковра есть два имени – Асыр и Галия. Можно предположить, что этот ковер посвящен молодоженам, однако это не так.

«Я посвятила этот ковер младшему брату своего мужа. Это отец Сандугаш (Бейсенбековой). Тогда он не был женат, учился. А мы его постоянно ругали, потому что ему было уже около 30. А рядом я написала имя своей старшей дочери Галии, она тоже не была замужем. Если бы у меня была невестка, то написала бы ее имя. Но решила написать имя сестренки», – говорит Шарипа.

На ковре также изображены птица и две белки. Сестры говорят, что это символизирует соединение двух сердец: две белки напоминают влюбленную пару, ведущую беседу. Также на ковре есть тюльпан, который часто встречается в той местности.

«А вот форма, в которой находится “шатыргүл” (зонтикоцветный), – это Полярная звезда. Раньше, когда кочевники ездили из Туркестана в Ташкент, у них не было компаса и часов, они ориентировались на Полярную звезду. В честь нее мы и добавили ою “Жұлдызгүл”», – объясняют сестры.

Среди других узоров – ою «тырна қатар» (ряд журавлей) и алақұрт, который защищает от сглаза, поэтому его часто используют в приданом. На ковре также можно заметить ою «арқармүйіз» (рога архара). По словам сестер, это означает пожелание того, чтобы мужчина был состоятельным и сильным, а девушка не видела бедности и жила в достатке с ним.

«Нас скоро не станет, поэтому хочется, чтобы будущее поколение этому обучилось. Пусть наша традиция живет. Ткачество – это то, что живет в сердце», – говорит Шарипа-апа.

Воссоединение с бабушкой

Бывшая сотрудница международного финансового института Сандугаш Бейсенбекова, которая инициировала этот проект, признается, что найти женщин, которые могут заниматься ткачеством, было очень сложно. Многих было нелегко переубедить снова заниматься этим, потому что они сомневались, что это кому-то интересно. Поиски она начала со своих родственников, хотя и здесь было нелегко. Ее отец, к примеру, до сих пор скептически относится к тому, чем занимается его дочь.

«Я приходила в гости и интересовалась, ткут ли они ковры. Уже на пятой встрече папа сказал: “Кызым, только не начинай про свои ковры”. Но так я нашла свою дальнюю родственницу. Она долго сопротивлялась, говорила, что занималась ткачеством 30 лет назад и все уже забыла. Я говорила: “Я готова платить тебе такую же зарплату, как на птицефабрике, только начни ткать. Я хочу, чтобы ты вспомнила, как это было раньше”».

Спустя некоторое время, родственница вновь начала ткать уникальные ковры.

Бейсенбекова искала мастериц также и в отдаленных аулах Туркестанской области.

«Летом мне говорили не приезжать из-за комаров, а зимой дороги просто не было. Моя реклама не работала ни в Instagram, ни на местном телевидении. Я создавала видеорекламу и пускала через бегущую строку в каждом районе. Я также узнала, что главный двигатель рекламы в аулах – это WhatsApp-чаты таксистов. Но и это не сработало», – рассказывает Бейсенбекова.

Помогло сарафанное радио. И сейчас в компании работают 14 женщин, средний возраст которых – 70 лет. Среди них есть и многодетные мамы.

«Я понимаю их возраст и физические ограничения, поэтому прошу работать всего два часа, но они азартные, еще соревнуются между собой, а потом лежат и болеют. Например, у невестки одной из апашек лейкемия. Ей покупают лекарства и витамины, и ткачество стало для нее дополнительным заработком, но она уверяет, что не это главное. До этого она ломала руку и сидела перед телевизором, была в апатии, а теперь она получила новую цель. Для меня это ценно», – рассказывает Бейсенбекова.

Сначала Сандугаш Бейсенбекова платила фиксированную зарплату своим мастерицам, однако теперь компания перешла на систему сдельной оплаты труда. Сейчас она развивает свою клиентскую базу, работает как с корпоративными заказчиками, так и частными покупателями.

Пока в ассортименте два ключевых продукта: жайнамаз и небольшие коврики, которые можно увидеть на выставке в галерее Forte Kulanshi Art Space.

Одна из экспозиций – жайнамазы, на которых расположены фигуры из фольги, изображающие молящегося человека в разных позах. Эта инсталляция повествует о преданности мастериц ковроткачества своему делу. Среди узоров жайнамаза есть символ богатства – қошқармүйіз. Также есть узор балдақ – подставка в виде рогатки, предназначенная для транспортировки ловчей птицы.

«Не все могут справиться с орлом, потому что в древности орла могли держать лишь те, кто обладал не только властью или достатком, но в первую очередь отважные люди с силой духа. Символ звезды – жұлдыз – означал путеводную звезду, горящую ярче всех. А тумары (тұмаршалар) – это нечто личное, сакральное, означает оберег», – объясняет Бейсенбекова.

Для нее ткачество – это способ вспомнить свое детство и поездки в Туркестанскую область к бабушке с дедушкой со стороны мамы. Туда она ездила каждое лето начиная с восьми лет. Бейсенбекова признается, что тогда сильно не любила это ремесло.

«Они были чабанами. Бабушка делала кошму, это менее трудоемкое, чем ковроткачество, но это мозоли, кровь, и это очень больно. Я даже ругалась и орала “Кому это нужно?”. Бабушки уже 20 лет нет с нами, и сегодня я понимаю, что это было нужно, в первую очередь мне. Сейчас я получаю огромное удовольствие от работы с бабушками, потому что это возможность соприкоснуться с живой историей. Я помню, что это был не просто труд, а общение, потому что за одним ковром сидели трое-четверо человек и они ткали месяцами. И это мы теряем», – вспоминает Бейсенбекова.

По ее словам, она выбрала ковроткачество, потому казахские ковры остаются в тени туркменских, персидских или азербайджанских. В Азербайджане, рассказывает она, есть аул под названием Қазақ, где можно найти казахские ковры. Они отличаются от азербайджанских жесткостью, которая полезна для ног.

Бейсенбекова также отмечает, что кочевники жили в гармонии с природой и не оставили после себя крепости и замки, но через орнаменты и узоры можно многое узнать об их жизни. Например, тогда ковер был своеобразным «паспортом» девушки: по рисунку можно было узнать о человеке: к какому роду принадлежит семья и чем она занимается.

Бейсенбекова добавляет, что в Казахстане есть два института, где обучают ковроткачеству, – это Казахский национальный университет искусства Шабыт в Астане и Академия искусств имени Жургенова в Алматы. Однако там обучают искусству по европейской технологии с вертикальными станками, тогда как казахская технология использует горизонтальные.

«Традиции были утеряны после того, как в 90-е на рынок хлынул китайский и турецкий импорт. Ковры сейчас можно увидеть в музеях, ресторанах или кафе. Я хочу поменять это. Идентичность – это пространство, где мы живем, а какое мы создаем?» – объясняет Бейсенбекова.

Она считает, что транснациональные корпорации заинтересованы в том, чтобы минимализм преобладал в интерьерах и одежде, поскольку это универсальный язык дизайна, который легко адаптируется к различным культурам и регионам, что делает его идеальной основой для массового производства.

«Он не требует глубокой культурной привязки или сложных декоративных решений, позволяя брендам предлагать стандартные решения, которые легко потребляются как в Эфиопии, так и в Токио или Бишкеке», – говорит Бейсенбекова.

Цель выствки в Астане – чтобы общество обсуждало важность культурных кодов, объясняет она, потому что то, что сейчас известно, – это наработка советской библиографии и советских ученых-антропологов. А за последние 30 лет количество специалистов существенно сократилось.

Выставка She Rug состоит из трех частей – память, идентификация и женская душа. Здесь можно увидеть ковры из коллекции ювелира и художника Сержана Баширова, а также работы ведущих казахстанских мастеров гобелена. Также есть копия самого древнего ковра – Пазырыкского ковра, оригинал которого находится в Эрмитаже. Сам ковер, датируемый V веком до нашей эры, был найден в 1949 году в Республике Алтай в России при раскопках Пазырыкского кургана.

По словам Бейсенбековой, в науке нет единого мнения о том, где родина этого ковра: одни говорят, что он относится к ахеменидской культуре и попал в Алтай из Персии, возможно, с походами Кира II, другие утверждают, что ковер относится к сакской культуре. Репродукция ковра, отличающася колоритностью, но сохранившая орнаменталистику, была соткана мастерицей из Туркестана Мереке Айдаршой.

Бейсенбекова теперь планирует поехать с выставкой в другие города и страны. Она также хочет открыть цех в Туркестанской области, чтобы обрабатывать нитки. Сейчас она постоянно покупает их в Алматы, а туда их привозят из Ингушетии. Бейсенбекова также мечтает, чтобы в будущем весь производственный цикл был только ручной работы, как у наших предков.

«Сейчас у меня бабушки сидят отдельно каждая у себя, потому что дома внуки, и я не хочу, чтобы они отходили от них. Они уже вспомнили, как ткать. Теперь я буду набирать молодых мастериц и хочу, чтобы цех был красивым местом – как галерея, в которую хочется приходить. Это должно быть местом для сообщества», – говорит она.