Имя: Абду-Шахид Хусаинов

Год рождения: 1938

Место выселения: Чеберлоевский район, ЧИАССР.

Операция: «Чечевица», 23 февраля, 1944 год, 02:00

Если разобраться, я так и не успел познать, что такое, когда у тебя есть отец и мать. В 4 года меня отдали на воспитание дедушке и бабушке со стороны мамы. Они жили одни, у них больше не было детей. У деда с бабушкой было очень много скота – как у настоящих зажиточных горцев. Поэтому жили мы хорошо. Хоть и в отдалении. В горах ничего не было - ни дорог, ни коммуникаций, ни транспорта. Поэтому и было так тяжело идти вниз, когда выселяли.

У деда был барак, сложенный из камней, он отвел там комнаты военным. Командный состав установил там свой радио-узел и обосновался. Относились к нам хорошо. Командир, помню, брал меня на руки и подбрасывал вверх. Он же говорил деду: «Продавай скотину дагестанцам и складывай деньги». Прямо боялся ему сказать, как есть, показывал на винтовку – дескать, его расстреляют, если узнают. Он сказал: «Вашу жизнь все равно здесь все равно разрушат». Конечно, дед ничего не продал – глупые были наши люди, не верили. Никому не могло прийти в голову, что могут за 24 часа взять и переселить целый народ – невинных людей, детей, стариков, больных.

Ночью, 22 февраля всех мужчин в селе вызвали на какое-то собрание и закрыли в небольшой сельской мечети. Всех кроме, совсем маленьких детей. Поставили охрану. Там мужчинам, как выяснилось позже, сказали, что нас выселяют.

Когда рассвело, их выпустили из мечети, но не давали расходиться, в это же время стали выгонять из домов детей женщин, стариков. Всех, кто был в селе. Ничего с собой брать не давали особо. Моя бабушка с перепугу взяла сито, которым муку просеивают. Солдат выхватил его из ее рук и сказал по-русски: «Оно тебе все равно не понадобится». Бабушка не поняла, потом ей перевели. Разрешали брать самое необходимое, то, что можно унести с собой. Кто-то на санях повез своих стариков и неходячих.

Стариков, которые отказались идти, расстреливали. Я это видел собственными глазами. Сначала бабушек, потом деда. Но они правда не могли идти.

Часть людей довели до реки Аргун, там мы чего-то ждали. Четко не помню, что именно. Мой дед поговорил с командиром, и тот ему разрешил спустить с гор отару овец. На равнине было место, где собирали людей из 12 сел и там их везли дальше на грузовиках.

Тогда дед встал на валун, чтобы его все видели, и сказал людям: «Так случилось, что нам приходится покинуть родной край. Я отдаю вам этих баранов, режьте и берите с собой мясо, кто сколько сможет. Теперь это не мое, это наше. Оно нам пригодится».

Солдаты не препятствовали, просто не все люди смогли везти с собой мясо. Не у каждого были сани, в которые запрягали волов. А на себе много не унесешь.

Много мы трудностей повидали...

Вот в «телячьих» вагонах было очень тяжело – закончилась еда, воды не было.

В вагоне была маленькая печка, но наш был так набит, что там без нее было очень душно. Настолько, что тела умерших начинали разлагаться почти сразу. Многие сначала пытались спрятать их, чтобы довезти и похоронить по-человечески, но из-за запаха сделать это было невозможно. Периодически заходили солдаты и проверяли, кто умер.

На больших станциях поезд останавливали, выбрасывали трупы и набирали снег, чтобы он таял и была вода. Когда мы проезжали территорию Россию, видели, что на улице были огромные сугробы. Под надзором солдат мужчины выносили умерших, разгребали снег, складывали туда тела и сверху присыпали, чем придется – камнями, землей, снегом. От самого Грозного и до Казахстана дорога была усыпана этими трупами чеченцев и ингушей, солдаты называли нас «посеянными»…

Погибло очень много людей - на всем пути от Чечни до Казахстана по обе стороны железной дороги эти тела. В нашем вагоне не проходило и суток, чтобы кто-то не умер, а сколько было этих вагонов... И в пути мы провели почти месяц.

В вагоне сами назначали старшего, чтобы был порядок. Люди его наделяли полномочиями - он решал какие-то организационные вопросы. В конце вагона приспособили какую-то посудину, похожую на флягу, для туалета. Извините, что говорю такие вещи…

Это место было огорожено тряпьем, до него надо было добраться через лежащих людей, среди которых были взрослые и старики. У чеченцев с уважением относятся к старшим. Многие стеснялись.

Я помню одну молодую женщину, у нее был ребенок, маленький, год или полтора, только я не помню, кто - мальчик или девочка. На одной из станций, когда поезд остановили, ребенку понадобилось справить нужду. Она боялась, что не успеет его донести до конца вагона, и поднесла его к маленькому окошку «теплушки». Внизу оказался солдат, которого она не видела. Он выстрелил в ребенка. Младенец погиб. Эта женщина замотала тельце, его всем вагоном прятали всю дорогу. Довезли до Казахстана. Похоронили в Сарыозеке.

«Некому было могилу выкопать»

Видели много трудностей…

В Казахстане наступил голод. Там, где мы жили, было совсем тяжело. Нас разместили в Когалы, в Алматинской области, под Талдыкорганом.

Люди пухли от голода. Ели траву, русские ее называли «лебеда», мы ее называем «тати». Ее собирали, размягчали, некоторые пекли из нее лепешки. Потом живот болел так, будто проглотил несколько ножей. Многие не переносили и умирали.

На улице находили падший скот, вообще его нельзя есть, можно есть мясо барана или коровы, убой которых произошел, когда они были еще живые. Но тогда ели падаль. Если слышали, что корова где-то умирала, люди говорили друг другу и шли туда.

Тяжело было… (Молчит)

Кости собирали. Думали, что это кости домашнего скота, но кто знал, чьи именно, собачьи могли попадаться. Находили, перемалывали на ручной мельнице в муку, варили из этого кашу и ели. От этой еды желудок схватывался, как от цемента и переставал работать. Очень много людей от этого умирали.

В селе остались только очень слабые и немощные, некому было даже могилу выкопать. Осталось двое или трое парней, которым это было по силам.

У соседского пацана были санки. Он был русский, мы с ним дружили. Он мне дал эти санки. Мы положили на них две полуметровые доски, сверху - 2-3 трупа. Впереди шли пацаны и протаптывали путь через снег. А мы с моим двоюродным братом тащили эти санки к кладбищу. Там была глубокая могила. Получается, что братская. 12-13 человек в нее сложили друг на друга и похоронили. Вот это мне сильно запомнилось…

Помогали ли нам? Да. Дали 1 мешок - 50 кг - картошки на семью. Когда мы занесли ее домой, она вся потекла, оказывается, была мерзлая.

В марте в Казахстане уже потеплело, пытались замешивать саманные кирпичи, чтобы построить себе комнату. Со временем устроились, более или менее. Скот разводили, поля сеяли и убирали.

Местные сами жили бедно. Но к нам относились хорошо. В поселке жили преимущественно русские, казахов было мало. Друг другу все, кто жил, помогали. Время было тяжелое. Война… За любую провинность власть сурово назказывала.

Наш родственник перетаскал с поля 5 кг зерна, прятал по карманам. Дали 5 лет. Вышло, что по году за каждый килограмм.

Через какое-то время умерли мои бабушка с дедушкой. Бабушка умерла позже других, мне было 12.

Родителей высадили под Кызыл-Ордой, там у них тоже были тяжелые условия. Эпидемия началась. Умерли в тот год мои родители, две моих сестры, сестра отца. Моего младшего брата, потом мы узнали, отдали в детский дом, он там заболел и его отправили в больницу, где он тоже умер. Я до сих пор не знаю, где его могила. Получается, что свою семью я видел в последний раз, когда мне было 4 года.

«Тогда и представить никто не мог, что наступит сегодня»

С утра я ходил в школу, класса до шестого доучился. После обеда на работу - зерно молотили, на поле работал. Выкручивались, кто как мог. На улице, бывало, найдешь старую фуфайку, отрезаешь у нее рукава, зашиваешь их с одной стороны, перетягиваешь веревкой, одеваешь на ноги, и в этом вместо обуви идешь в школу.

Дольше, чем 5-6 классов, тогда мало кто учился - шли заработать кусок хлеба. В 12 лет тогда детьми уже не считались, это сейчас все дети… А тогда надо было заработать на еду. Вот банка отрубей стоила 30-40 рублей, они пользовались спросом - отруби забрасывали в воду пять минут кипятили, получался суп. Он очень ценился, им многие питались.

Как-то бабушка сварила этот суп, накормила им нас с двоюродным братом и отправила за диким луком. Это надо было идти вверх. В гору. Лук мы не нашли. Пробыли там до вечера. Само место было очень красивое - река рядом. Мы уже изрядно проголодались за целый день. Сделали остановку, развели костер. Товарищ мой оказался слабее меня. Лег и уснул.

А у меня была обувь хорошая, наш родственник был сапожником, он справил. Это такие тапочки были на толстой кожаной подошве. Очень хотелось есть. Я их снял. Спустился к реке, оторвал нитки, которыми была прошита подошва. Помыл хорошенько и забросил в костер. Вроде тапочки и не маленькие были, но в огне скукожилась подошва в несколько раз. Зато запах стоял такой, будто целую кастрюлю свежего мяса наготовили. (Смеется) Вот же раньше качественная кожа была. Мой брат от запаха проснулся, повел носом и сказал: «На кого-то ты удачно поохотился, видимо». Я достал из огня эти две подошвы, мы ими поужинали и легли спать.

Прошли мы через большие испытания, я их ни друзьям, ни врагам не пожелаю. Сейчас иногда в гости придешь, извиняются - этого нет на столе, того нет, не готовы дескать были, столы не ломятся. Когда я это слышу, я и сказать ничего не могу… Тогда и представить никто не мог, что наступит время такое, как сейчас.

Просто сразу воспоминания нахлынут. И ужин тот вспоминаю, когда подошвами от тапочек поужинали, легли спать у догорающего костра. И, кажется, даже насытились.