Дистанционная четверть

«Обучение должно быть несколько другим»

Еще в начале апреля президент Касым-Жомарт Токаев заявил, что переход на дистанционное обучение в школах и университетах с началом карантина не выдержал испытания на прочность: «Выявились серьезные системные недостатки. Министерство образования вынуждено перейти на уроки по телевидению, разрекламированная система E-Learning, как шутят остряки, "крякнулась"». По его словам, образование следует сделать гораздо более гибким, а также следует разработать протоколы и методики обучения детей и студентов в удаленном режиме, завершить реальную цифровизацию всех учебных заведений страны. Кроме того, президент акцентировал внимание на необходимости форсированно внедрять современные дистанционные технологии: «Предстоит пересмотреть содержание образовательных программ, сделать их доступными и интерактивными. Подготовка самих педагогов должна осуществляться с учетом новых требований».

Через несколько дней министр образования и науки Асхат Аймагамбетов на онлайн-конференции сообщил, что в Казахстане необходимо узаконить дистанционное образование, поскольку такой формы нет в нормативно-правовых актах, как и в законе об образовании. В отличие от президента, он посчитал, что «в целом система справилась, но это не системные меры» и что «надо быть готовыми к тому, что вся система должна измениться, быть готовой к новым вызовам». Преподавание через телеканалы он назвал «временным решением» и «вынужденной мерой», но добавил, что в этом случае «эффективность тоже имеется». В будущем, по словам министра, все системы, начиная с дошкольного уровня, школы, колледжей и вузов, должны быть подготовлены к такого рода вызовам.

Уроки, проведенные 1–3 апреля, сказал Аймагамбетов, показали, что стриминговое обучение – не выход. Большую нагрузку не выдерживали интернет и платформы. Выросли нагрузки на внешний канал, и было принято решение не отказаться от стриминга вообще, но снизить его долю: «Когда мы проводим все занятия через стриминг, а в семье три-четыре ребенка, понятно, что одновременно эти четверо детей должны иметь свои девайсы, выходить одновременно. Мы увидели, что это сложно для всех». Для работы оставили только казахстанские платформы – Kundelik.kz, Bilimland.kz, Daryn.online, а учителям разрешили использовать каналы связи, удобные им, например, чаты в WhatsApp.

В начале июня Аймагамбетов заявил, что в Минобразования понимают, что «в реальности дистанционное обучение должно быть несколько другим», поэтому стоит задача учесть ошибки, недочеты и проблемные моменты:

По его словам, задача – провести работу по методике преподавания, педагогическим технологиям в режиме дистанционного обучения, по нормативному регулированию, и как оценивать эту систему. Вопросов педагогического и технического характера немало, и летний период министерство должно использовать, чтобы эти вопросы решить.

Трудности перевода

Дочь Мадины закончила девятый класс лицея, а сын – второй класс государственной школы. За месяц до объявления ЧП в стране она ушла с работы преподавателя английского языка в колледже. Как только объявили карантин и дистанционное обучение в четвертой четверти, решила не искать работу – ни онлайн, ни оффлайн, – потому что понимала, что придется сосредоточиться, по крайней мере, на младшем ребенке, так как для него это первый подобный опыт.

Переход на дистанционное обучение для дочери Мадины был почти безболезненным, потому что у нее уже был опыт учебы в онлайн-школе: 5 и 6 класс она проучилась в московской онлайн-школе InternetUrok. В ее качестве обучения изменилось не так много, объясняет Мадина, поскольку она старшеклассница, ответственности у нее больше, и она понимает, для чего ей нужно, как ей подойти к вопросу и организовать свое учебное пространство, находясь дома. Учеба у нее начиналась с 8:30 и длилась до обеда. Правда, признает мать, она немного расслабилась, мотивации поубавилось – пропал дух соперничества и появилось понимание, что ответы можно поискать в интернете, но учебы меньше не стало, учеников загружали, как раньше.

Сыну женщины же пришлось сложнее, потому что он не мог разграничить дом и учебу, отдых и уроки, для него все смешалось. Кроме того, произошло смешение социальных ролей, поскольку для него мама – это не учитель: «мам, давай отдохнем», «мам, хочу полежать, хочу посмотреть что-то». Приходилось быть строгой: дома Мадина была и учительницей, и поваром, и мамой, и психологом. Родителям, признает женщина, в этом плане сложно. Тем не менее, она всячески старалась морально поддерживать детей. Утром у них начинались уроки по телевизору, которые длились по 10 минут. Ее сыну они казались крайне скучными, интерес он потерял очень быстро и на четвертый день уже не хотел их смотреть, потому что телевизору вопросов не задашь и объяснение происходило очень быстро. Задание в мессенджере приходило в обед, заканчивали его выполнять к 5–6 вечера, потому что задавали по всем предметам, и нужно было делать как классную работу, так и домашнюю. Писанины, как говорит Мадина, много, а все вокруг отвлекает.

Женщина состоит в родительском комитете класса сына и говорит, что видела, как были напряжены родители: «Думаю, нелегко было всем, и мы с моими детьми бы не хотели продолжения всего этого осенью. Одно дело заканчивать четвертую четверть, а другое – начинать новый учебный год. Старшие дети могут организовать себя и попытаться понять новую тему, но младшему звену начинать учебный год, сидя дома, когда родители становятся преподавателями – это вредно. И для психики детей, и родителей. Мама должна оставаться мамой, а не строгим учителем, потому что у родителей и без того есть поводы нервничать, особенно если они потеряли работу и не знают, чем накормить ребенка, а тут еще нужно попытаться спокойно объяснить».

Александра (имя изменено по просьбе героини – V) работает директором государственной школы. Она говорит, что к новой форме обучения никто не был готов, а потому, конечно, были определенные сложности: «В первую очередь, сложность в том, что детей мы не видим. В классе видно, понял ребенок или нет. Дистанционное обучение приобретает форму «я тебя вижу, а ты меня, может, и не видишь». Здесь, конечно, ставка была на самосознание самих детей и помощь родителей. Первое время было очень тяжело, потому что ни дети, ни учителя, ни родители вообще не понимали, что делать».

Елена (имя изменено по просьбе героини – V), преподавательница химии и биологии в частной школе, вторит коллеге: сначала было очень сложно, в том числе в психологическом плане, потому что не видно ответной реакции, и привычный способ объяснения не работает – приходилось искать какие-то видео, писать инструкции к урокам, придумывать, исходя из этого, домашние задания. Структура урока целиком поменялась.

«Знаю, что первую неделю у родителей (как и у всех) была истерика, как организовать ребенка, вовремя его разбудить. Потом, когда родители начали выходить на работу, некоторые дети стали отлынивать. На родителей также увеличилась нагрузка. Мне было проще, потому что у меня дети с 7 по 11 класс, они достаточно взрослые, и с ними было приятно работать. Отдельные недовольства были (у одной мамы девятиклассника случилась истерика на фоне темы про репродуктивную систему человека, и она грозилась обратиться в Минобр) – до меня они не дошли, слышала о них косвенно, от куратора, но со временем утряслось. Кураторы работали очень хорошо: не было такого, что до какого-то ребенка не могли дозвониться и теряли. Если дети не отмечались в Google Classroom или чате Вконтакте, я звонила куратору. То же делали другие предметники – звонили куратору, который сразу находил ребенка».

Салтанат Мурзалинова-Яковлева, руководительница пилотного проекта Центра социальных инклюзивных программ, рассказывает, что, как и для всех, переход на дистанционное обучение для их школы оказался внезапным. Все были к нему неподготовлены. Но, тем не менее, многим ребятам он дал возможность получать знания в собственном ритме.

Многие впоследствии оценили, как это работает и какие есть преимущества, но, конечно же дети очень скучали по живому общению: «Мы всегда говорим о том, что ученики с особыми потребностями в большинстве школ остались без помощи. Тьюторы и педагоги в растерянности по объективным причинам, потому что для особенного ребенка социальный контакт – это самое важное. Тьюторы не получили задачи, и мы, как могли, создавали у себя эти кейсы. Конечно, мы понимали, что есть дети, которым очень сложно один на один с родителем получать знания и которым очень нужно живое образование или коуч. А если нет такой возможности, надо осваивать технологии, чем, собственно, мы и занимаемся».

Мурзалинова-Яковлева добавляет, что сейчас, когда учеба закончилась, все родители выдохнули, потому стресс был огромным. Поначалу было особенно сложно, потому что педагогам тоже нужно было найти свой тон коммуникации – а это не просто записать видеоурок на 45 минут. Надо понять, как организовать, вовлечь, заинтересовать. Потом, когда педагоги немного приноровились, контакт состоялся.

«Я знаю множество педагогов, которые отказались преподавать, мотивировав тем, что они могут обучать только в оффлайне. Поэтому мне кажется, что здесь не пойдут даже обычные тренинги для обучения педагогов технологиям, – надо собираться вместе, «штормить», креативить, изучать зарубежный опыт», – заключает она.

Выход на связь

Когда государственная инициатива с всеобщим обучением в Zoom не увенчалась успехом, жесткий контроль за учебным процессом был отменен. Всем предоставили возможность выбирать способ связи с учениками самостоятельно, по возможностям каждой школьной системы и навыкам педагогов в частности. Процесс связи с учителями Мадина оценивает как «весьма удовлетворительный», поскольку они всегда выходили на связь: «Они проделали огромную работу за короткий период, переквалифицировавшись в онлайн-учителей, что есть колоссальный труд: связь с учениками, их родителями, проверка домашних заданий, обратная связь, кто-то что-то не понял, кто-то не сдал. Я думаю, что им было так же сложно, как родителям и детям, перестроиться на дистанционную форму обучения». Но женщина также отмечает, что эта четверть показала проблемы в системе образования и в оснащении техникой – у многих родителей не было доступа в интернет, чтобы своевременно получать обратную связь.

Сын Татьяны, ученик 7 класса, занимался через Google Class. Все домашнее задание скидывали в чаты WhatsApp: «Это очень неудобно, потому что обратной связи практически нет. Непонятно, какой прогресс у ребенка, есть ли он вообще, как он понял тему, что он не понял. Приходилось включаться и объяснять самим».

Дочь Айгуль учится в специализированном лицее с математическим уклоном. Что касается качества обучения, то, по мнению женщины, оно ухудшилось. Правда, не во всех школах: «Некоторые наши знакомые учатся в таких школах, как НИШ или РФМШ, – у них была заранее налажена система. Они работали на определенных платформах, у кого-то были даже собственные платформы. Все было стандартизировано. В нашей школе, несмотря на то, что это технический лицей, было как в колхозе. Математику мы проходили по WhatsApp, учителя подбирали тот канал коммуникации, который был удобен им. Это странно – учиться в математической школе и учить ее через WhatsApp. Но получился парадокс: несмотря на то, что математику мы изучали по WhatsApp, по результатам четвертой четверти стало больше отличников и ударников, сократилось количество двоечников и троечников. Это произошло из-за того, что родители стали помогать? Или помогла дистанция от учителя? Нам скидывали сообщения по теме, образцы, при этом дети хорошо написали все СОРы и СОЧи, хотя жестко следили за тем, чтобы никто не списывал».

Другие предметы проводились через Zoom, Skype, местную платформу Bilim Land. Каждый учитель просил по-своему выполнять, оформлять и отправлять домашние задания. Дети путались, потому что не было четкой системы. По видео уроки вели только несколько учителей, остальные – в чатах. Не было и прямой связи, поэтому дети были предоставлены сами себе.

«Качество образования улучшилось, но оно улучшилось не оттого, что учителя стали лучше преподавать, – говорит Айгуль. – У нас историю особо не преподавали, дети всегда все изучали сами и делали сами. Такая же система получилась и на дистанционном образовании. У нас был бесплатный доступ на Bilim Land, там были ролики по темам, из которых мы получали знаний больше, чем из учебников. Было бы здорово, если бы этот источник остался насовсем».

В государственной школе, где работает Александра, учителя только со временем начали выходить на те платформы, которые им удобны: Zoom, Кунделик, WhatsApp. В последнем велись практически все уроки, потому что в Zoom класс на 40 человек посадить невозможно. Уроки длились всего 20 минут, и за это время нужно было успеть объяснить тему и дать направления, чтобы ребенок мог разобраться дальше самостоятельно. В WhatsApp была проблема с тем, что нужно давать такие задания, чтобы дети смогли ответить очень коротко, и невозможно дать большой текст или долго объяснять новую тему. Поэтому приходилось действовать через картинки, ссылки и видео. Только таким образом получалось отслеживать, как работают дети. Кто-то молчал, кто-то активно участвовал в уроке.

«Потом мы перешли на платформу Class Room – очень удобно. Она может помочь нам и в очном обучении, с помощью нее можно работать с учителем в классе. Это очень хорошая вещь для того, чтобы сделать дифференцированное обучение детей. Если в классе 5–6 детей со слабыми знаниями, то им можно давать индивидуальные задания через эту платформу. Отличникам тоже можно давать опережающие задания, и учителю сразу видно, стоит ли ребенку тратить время на тему, которая будет на следующем уроке или дать ему новую тему».

В частной школе, где преподает Елена, постарались во время весенних каникул изучать различные ресурсы, которые предлагали как в Минобразования, так и отдельно от него. Остановились на Google Classroom, потому что он показался более структурированным, в нем есть ответная реакция и можно заранее делать уроки. На этой базе, считает Елена, в школе неплохо поработали. Хотя в силу возраста многие учителя поначалу испытали трудности с привыканием к системе. Несколько предметов вели в Zoom, например, экономику. Учительница, которая ее ведет, говорит, что было не очень удобно. Возможно, если придется снова работать дистанционно, в школе перейдут в другую программу.

Тем не менее, по ее словам, занимались дети даже из других городов и стран – одна девочка уехала в Ташкент и не смогла вернуться из-за карантина. Некоторые дети остались на даче, и там тоже не всегда работал интернет, но такие вопросы решались заранее и так или иначе связь происходила. «Я не думаю, что дистанционное обучение стало менее строгим. Если давалось задание, ограничивалось время на его выполнение. Конечно, мы давали чуть больше времени и более легкие задания, потому что учитывали проблемы с интернетом и как устают глаза, когда все время смотришь в экран компьютера. По календарю на неделю сократилось учебное время. И конечно, мы понимали, что дети обменивались информацией, использовали интернет. Я не считаю, что это криминально. Но в целом картина осталась прежней. Кто-то улучшил свои результаты, а я только рада этому».

Плюсы, минусы и вопросы

Почти все опрошенные родители пожаловались, что им пришлось переквалифицироваться в учителей, а учителя – на значительно увеличившуюся нагрузку. Так, Мадина считает, что дистанционная форма обучения, может, и менее строгая, но все зависит от ребенка: «Если говорить о детях младшего возраста, то да, для него такое обучение было менее эффективно. Они не могут сами себя организовать и понять, что надо приложить много усилий по самостоятельной работе, потому что привыкли к постоянному контролю учителей, которых можно о чем-то спросить, попросить объяснить. Дома мой сын растерялся и потерял мотивацию учиться».

Ее старшая дочь подходила к учебе более осознанно, поэтому могла заставить себя усидчиво читать разъяснения правил в интернете, но все равно, отмечает женщина, страдала от отсутствия живого разговора с учителем. Например, не могла понять новые темы по физике, потому что их учитель все объяснял своими словами, мог где-то что-то показать, а теперь девочка осталась один на один с параграфом в учебнике. «Не всегда это эффективно – все-таки живое общение ничто не заменит», – заключает Мадина.

Домашнее задание она за своего младшего ребенка не делала, но ей приходилось четко контролировать, чтобы он все выполнял, потому что потом необходимо было фотографировать задание, передавать его учителю, получать домашнее задание, объяснять сыну, что нужно делать. Получалось, что она сидела рядом и следила, как он пишет, потому что были замечания по почерку. Приходилось объяснять казахский, английский языки, иногда делать опыты по познанию мира или естествознанию. Поэтому Мадина и говорит, что переквалифицировалась в учителя: сначала сын сам читал книгу, потом приходила она и объясняла дополнительно.

Татьяна настроена более критически: по ее мнению, качество получения знаний изменилось не в лучшую сторону. Когда учитель объясняет тему в классе, замечает она, – это одно, теперь же давалось задание с короткой лекцией. Ребенок должен был сам сидеть и разбираться, выполнять задания и отправлять их на проверку. «Дело в том, что моему сыну, который привык учиться в одном темпе, а сейчас оказался в резко измененной системе обучения, как и всем детям, было очень сложно. Одно дело – слушать и выполнять задания, а другое – абсолютно все делать самому. Дистанционное обучение, по моему личному мнению, совсем не строгое и неэффективное».

По результатам первых трех недель Айгуль через классного руководителя написали, что ее дочь ничего не делала и не сдала ни одной домашней работы. Одна учительница заподозрила, что ребенок включает компьютер во время видеозвонков и уходит. Доходило до того, что учителя спрашивали дочку Айгуль по теме, а она молчала. Когда ее начинали искать и учителя, и ученики – она также молчала. Оказалось, что ее дочь просто не была готова отвечать. После того, как матери начали звонить учителя, они поговорили и женщина поняла, что говорить что-либо бесполезно. Поэтому каждый вечер мать сидела с ней и делала домашнюю работу, они вместе читали, Айгуль задавала ей вопросы. Благодаря этому девочка закончила четверть и год на отлично: «Хорошо, что учителя сыграли свою роль и сообщили мне. В классе 40 человек, поэтому в оффлайне иногда было такое, что у нас не проверяли домашнее задание. С дистанционкой обратной связи стало, наоборот, больше, проверялись практически все задания. Все комментарии отправляли развернуто. И все равно все это было хаотично и неорганизованно, кто-то писал, кто-то звонил, кто-то загружал на разные платформы».

Салтанат Мурзалинова-Яковлева считает, что для инклюзивного образования дистанционный формат подходит отлично. К качеству организации и удобства процесса связи с учениками в их школе у нее никаких претензий нет. Она также не думает, что дистанционное образование менее эффективно: «Это вопрос оценивания, чего мы хотим добиться, – чтобы дети умели познавать, искать и применять информацию или зубрили и оттарабанивали наизусть стихотворения и таблицу умножения (которая действительно нужна, но детям необходимо понимать, для чего). То есть задаемся ли мы целью, чтобы дети видели смысл в обучении, или просто отсиживали уроки? Так вот, если мы хотим, чтобы дети видели смысл, то дистанционное образование как раз – очень классная штука. Я всегда за дистанционное образование, но к нему, в обязательном порядке, должна прилагаться оффлайн-активность – проектная, коллективная активность, где дети могли бы актуализировать изученное».

Руководительница Центра социальных инклюзивных программ признает, что от родителей требуется дополнительное внимание, но не в качестве контролеров, а в качестве помощников. Но эту ситуацию можно использовать с пользой, как сближающий новый опыт и для родителя, и для ребенка. Поскольку поколение ровесников Салтанат не училось дистанционно, многим, считает она, должно стать как минимум интересно.

«Выготский говорил о зоне ближайшего развития – это то, что ребенок может сделать с помощью. Так вот здесь можно использовать возможность ребенку продвинуться, что, думаю, многие родители и сделали. Может, дети и стали более свободными в плане получения и применения информации, своего графика – это не хорошо и не плохо, это факт: мир поменялся. Стресс, в котором оказались взрослые, транслируется на детей. Изменилось абсолютно всё – и пожинать плоды этого «абсолютно всё» мы будем достаточно долго». Поэтому она выступает за то, чтобы не закрывать глаза в надежде, что все будет как раньше в сентябре, а все-таки понять и начать работать с темой всеобщего стресса и перехода в новые условия жизни.

Мурзалинова-Яковлева согласна, что нагрузка на преподавателей увеличилась многократно, потому что им пришлось на ходу превращаться из одних специалистов в других. Ребенок мог теперь написать учителю и в час ночи, когда он сел за уроки, и в семь утра, и в течение дня, и конечно, у учителей значительно уменьшилось количество свободного временем. «Многих учителей перестали понимать дома: раньше ушла на работу – значит, работает, а теперь сидит за компьютером – зачем сидит?», – рассказывает она.

Преподавательница Елена подтверждает это. «Нагрузка на учителей увеличилась в разы. Мой день начинался с того, что я садилась за компьютер и вела уроки, была на связи по расписанию – естественно, были и перемены, когда можно было отойти от компьютера. Я ходила с сотовым телефоном, даже если отлучалась на кухню за кофе. Если не находила какие-то видео по теме, приходилось записывать их самой. Уроки заканчивались в половине второго, был небольшой перерыв на обед, а затем начинались консультации. После начиналась подготовка к урокам на следующий день – я старалась делать сразу на неделю. Для этого необходимо посмотреть видео, написать инструкцию к уроку, цель, дату сдачи домашнего задания. После этого садишься проверять домашние задание. В первые две недели думала, что ослепну, потому что глаза были перманентно красные, пришлось покупать глазные капли, и ужасно болела спина из-за сидячего положения».

«Дистанционка», по словам Елены, выявила три категории детей: группа трудящихся как пчелок – как вживую, так и удаленно; группа тех, кто вживую были более расслаблены, а удаленно собрались и показали лучший результат («Не важно, по какой причине, – говорит она, – важно следствие»); и группа тех, кто при живом обучении работали тщательно, а при дистанционном - опустили руки, потому что для них было важно соперничество и им лучше работалось в коллективе. Один на один с компьютером они переставали делать домашнее задание, несмотря на постоянные звонки и связь с родителями. Такие дети просто не шли на контакт – замкнутость пространства так на них повлияла. Смогли растолкать в этой «группе» только одного мальчика.

Осень близко

В лицее, где учится дочь Айгуль, открыто никто не говорил, что с осени продолжится дистанционное образование, но классная руководительница намекнула, что все ожидают вторую волну. Скорее всего, думает Айгуль, с осени снова будет «дистанционка». Учителей так готовят, при этом они сами признают, что в специализированном лицее дистанционно учиться невозможно.

О планах на начало учебного года в частной школе, где учится сын Татьяны, также никто ничего не сообщал, потому что, уверена женщина, никто ничего не знает.

У школы, в которой учится сын Мадины, же, наоборот, оптимистичные прогнозы: они думают, что с 1 сентября дети уже смогут пойти в школу и все будет, как раньше – учитель будет учителем, а мама – мамой. Но, признается Мадина, ее и других родителей пугает, что осенью карантин останется, «потому что недаром говорится: хочешь испортить отношения с ребенком – начни делать с ним уроки. У нас так и выходило, что я, будучи педагогом и читавшая много книг по воспитанию, старалась себя сдерживать и несильно принимать всерьез учебу, даже если он что-то плохо напишет или ошибется. Но все равно бывало так, что я нервничала, срывалась, теряла терпение, и ребенок думал, что он плохой, раз мама на него кричит, ведь я для него это не учитель, а мама».

Директор школы Александра подтверждает, что, если распространение пандемии в стране не удастся контролировать, вполне возможно, что начало школьного года пройдет в том же дистанционном формате: «Это зависит только от обстановки в мире и в республике. Если появится угроза второй волны, то, конечно, детей лучше сохранить на дистанционном образовании. Тем более, опыт уже есть, я думаю, что за лето учителя пройдут курсы, а министр пообещал, что такие курсы будут организованы. Плюс в том, что те учителя, которые слабо разбирались в технике, за это время были вынуждены освоить все те гаджеты и программы, которыми пользуются дети».

Еще в начале июня министр образования и науки Казахстана Асхат Аймагамбетов заявил, что школам, а вместе с ними – учителям и родителям, нужно быть готовыми к тому, что в сентябре дети продолжат учиться в дистанционном формате.

«Мы надеемся, что ситуация с карантином по коронавирусной инфекции будет улучшена и в начале следующего года мы все-таки начнем учебу в стенах школ. Но тем не менее мы должны подготовиться и к другому сценарию. В связи с этим в летний период и педагоги, и министерство образования, и управления должны будут предпринять необходимые меры», - заявил Аймагамбетов.

Неопределенность в этом вопросе вряд ли будет снята вскоре. Минобразования в условиях нарастающей пандемии рискнуло все же провести единое национальное тестирование, но пойдет ли оно на возвращение школ к традиционной форме обучения – неясно.

Тем временем университеты начали неофициально сообщать о том, что после летних каникул студенты в аудитории пока не вернутся. Первым на этот шаг пошел Назарбаев Университет: как минимум, до конца 2020-го его студенты будут учиться дистанционно, рассказали Vласти двое преподавателей вуза.