Елена Хегай, врач: «Антибиотики не работают против вирусов»

— Давайте начнем с самого важного: человек почувствовал, что он заболел, у него признаки ОРВИ, температура и так далее, что ему нужно делать?

— В первую очередь желательно поставить в известность лечащего врача. Это может быть либо участковый врач из поликлиники по месту жительства, либо любой другой врач, с которым пациент может быть на связи и консультироваться по поводу своих симптомов.

— Какие препараты следует пить при повышении и температуры и вообще когда стоит начинать это делать?

— Лечение вирусных инфекций, которые сопровождаются симптомами простуды, всегда начинается симптоматически. То есть, в первую очередь, это обильное теплое питье, полноценный отдых и сбалансированное питание. Если, допустим, человек тяжело переносит лихорадку, тогда можно принимать ибупрофен или парацетамол от температуры. Причем мы должны ориентироваться не на цифры на градуснике, а именно на самочувствие пациента, то есть, иногда бывает, что температура 37,5, и человек, извините, лежит как тряпочка, не может ни есть, ни пить, болят мышцы, кости, суставы. А бывает так, что температура 39,5, а человек себя вполне сносно чувствует, может пить и есть, и вот такую температуру мы не будем сбивать. А когда 37,5 и человек лежит пластом, то для того, чтобы облегчить самочувствие, рекомендуем принимать парацетамол или ибупрофен.

— А какие есть ограничения по приему таких лекарств? Люди часто начинают их пить бесконтрольно, по несколько таблеток за час.

— Рекомендуемая максимальная доза приема препарата не больше трех раз в день. Стандартная схема: по одной таблетке три раза в день. В редких случаях, когда очень плохо, можно увеличить до четырех раз в день, но это самый максимум. Это относительно безопасная дозировка, которую можно принимать. Еще раз хочу сделать особый упор на то, что мы не ставим себе цель снизить температуру до нормы. Очень часто слышу от пациентов: была температура 39, таблетку приняла, температура упала только до 38 градусов, и всё, больше не падала, и мне пришлось через два часа еще одну таблетку выпить. Наша цель — облегчить самочувствие, а не сбить температуру. И если мы приняли таблетку парацетамола, когда было 39 и было очень плохо, и стало 38 и лучше, мы уже можем пить, можем встать с постели, нас уже не крутит, не выламывает ноги, руки, то всё, мы своей цели добились, нам стало лучше.

Еще один момент: это страшное стремление сбить температуру до нормы, чтобы нам было спокойнее, особенно это касается родителей, у которых болеет ребенок. Этого категорически нельзя делать. Когда мне говорят, что давали ибупрофен ребенку каждый час, потому что у него не сбивалась температура, то мое основное предположение, что в организме элементарно не хватает жидкости, поэтому температура тела не понижалась. Наш организм может снижать температуру только одним способом: испаряя жидкость в виде пота, так наше тело остывает, других способов снизить температуру у него просто нет. И если в организме жидкости хватает только для того, чтобы поддержать работу жизненно важных органов, таких как почки, сердце, головной мозг, то он ни грамма этой жидкости не отдаст на выделение пота. Поэтому мы всегда говорим, что в первую очередь нужно обильное теплое питье. Это необходимо для того, чтобы организм мог сам регулировать свою температуру. Наш организм — совершенная саморегулирующаяся система. То есть, он понимает, что для того, чтобы вырабатывать антитела, необходимо, чтобы температура повышалась, и он ее повышает, но при этом он знает, что нельзя повышать ее до критических отметок, когда происходит сворачивание белков. И когда температура достигает критической отметки, организм запускает свои механизмы регуляции как раз-таки в виде потоотделения. Получается, что организм сам может это контролировать в большинстве случаев. Нам просто нужно ему не мешать. Конечно, в том случае, когда мы чувствуем себя очень плохо, тогда мы симптоматически даем жаропонижающие и болеутоляющие препараты, это в первую очередь парацетамол и ибупрофен.

— Многие говорят, что в первые два дня или в первые 24 часа следует начать иммуномодулятор, как вы к этому относитесь?

— Хочу сразу сказать, что, к сожалению, волшебных таблеток не существует. В частности, волшебных таблеток под названием «иммуномодуляторы». Есть препараты для повышения активности иммунной системы, но они довольно-таки серьезные и используются только в условиях стационара, например, пациентами после химиотерапии. Препараты, производители которых нас уверяют нас в том, что эти таблетки помогут улучшить иммунитет, к сожалению, не доказали свои эффективность в клинических испытаниях. Их эффект не превышает эффект пустышки.

— Давайте назовем некоторые из них, самые популярные, которые люди смели в аптеках. К примеру, полиоксидоний…

— Все «фероны», интерферон. Есть препарат интерферон, который используется при лечении от гепатита С, но это совсем другой препарат, вводится не в виде ректальных свечей и не в виде таблеток. Интерферон, который широко назначают как иммуномодулятор, виферон — это все препараты с недоказанной эффективностью, и по сути никакой пользы организму они не приносят. Но, как любое лекарственное средство, как любое химическое вещество, которое попадает наш организм, они обладают риском развития побочных эффектов, это во-первых. В во-вторых, когда их начинают принимать несколько во все физиологические отверстия, тогда еще возникает риск неблагоприятных лекарственных взаимодействий.

— Еще ингавирин популярен…

— Ингавирин, арбидол, их очень много. Их производители позиционируют как иммуномодуляторы, плюс как препараты противовирусного широкого спектра действия. Можно смело сказать, что никаким эффектом они не обладают, их можно принимать только для успокоения. Но опять-таки, мы должны всегда помнить о возможном риске побочных эффектов, и в данном случае ожидаемая польза стремится к нулю.

— Недавно я столкнулась с ситуацией, когда была высокая температура, одна долго не сбивалась, и пришлось вызывать скорую помощь. Она приехала, и фельдшер сделал назначение: нимесил, ацикловир три раза в день, парацетамол, глюкоза 200 внутривенно, через капельницу, витамины В12, В6 и хилак форте. Вы не могли бы сказать, что в этом назначении не так?

— Это вообще сборная солянка. Если бы я увидела такой список назначений, то первый мой вопрос был бы: а что собственно мы лечим? Мы здесь видим всё от всего, я еще удивлена, что здесь нет ни одного антибиотика, обычно у нас любят назначать их и антигрибковое, чтобы ударить по всем фронтам, что называется. Нимесил — хорошо, я согласна, это нестероидный противовоспалительный препарат, который относится к той же группе, что ибупрофен и парацетамол, то есть, жаропонижающее, болеутоляющее и противовоспалительного действия. Что касается ацикловира, то я хочу всем напомнить, в том числе, и своим коллегам-врачам, что это препарат, который обладает эффективностью в отношении вирусов из семейства герпес-вирусов. Их много типов, но для человека клинически значимыми являются шесть : первый, второй вирус герпеса, потом вирус ветряной оспы, вирус опоясывающего лишая, вирус Эпштейна-Барра или инфекционный мононуклеоз, и т.д. Если врач заподозрил у пациента одно из этих состояний, если наблюдается относительно тяжелое течение болезни, тогда мы можем рекомендовать ацикловир. Во всех остальных случаях, например, когда повысилась температура, это просто «в огороде бузина, в Киеве – дядька». По поводу капельниц хочу всех призвать: давайте это капельное безобразие прекращать. Во всем мире давно отошли от этой практики, потому что есть осложнения после внутривенных инфузий, в частности, это могут быть тромбофлебиты, тромбозы и так далее. Каждый прокол — вмешательство во внутреннюю среду организма, возникает риск инфицирования и воспаления. Что такое глюкоза с аскорбинкой? Выпейте чай с лимоном и сахаром. Не нужно прокалывать вены для того, чтобы в организм ввести дополнительную жидкость. Не будет такого вреда, какой мы можем наблюдать после капельниц. Из всего списка, который вы перечислили, я бы оставила только нимесил от температуры, и то рекомендовала бы его заменить на парацетамол или ибупрофен, потому что нимесил не прошел испытание на безопасность.

— После этого назначения я обошла несколько аптек в своем районе и обнаружила, что нигде нет ацикловира. Кроме того, я созвонилась с терапевтом нашей районной поликлиники, и она согласилась с этим назначением. Опять же, история с этим же врачом: в прошлом году, во время ОРЗ или гриппа, когда состояние уже было нормальным, без температур и осложнений, она, выписывая больничный лист, прописала антибиотик, сказала пропить на всякий случай. Я с ней спорила и говорила, что вирус не перешел в бактериальную стадию, и в итоге решила не принимать лекарства. Сейчас люди активно превентивно скупают антибиотики, их просто нет в аптеках.

— Да, к сожалению, на нашем постсоветском пространстве медицина не всегда доброжелательно относится к пациентам. У нас почему-то существует профилактическое, превентивное лечение. Хотя в отношении инфекционных заболеваний профилактики бактериальных инфекций в амбулаторной практике не существует. Амбулаторная – это на уровне поликлиники. Что происходит, когда мы при вирусных инфекциях даем антибиотик? Против вируса антибиотики не действуют. Потому что антибиотики — антибактериальные препараты, бактерии – это клетка, это мы знаем из курса школьной биологии. А вирус — не клеточная структура. Антибиотики делятся по механизму действия на несколько групп, и они атакуют разные структуры бактериальной клетки. Какие-то антибиотики нарушают синтез стенки, какие-то не дают ядру делиться. Вот у вируса ни одной из перечисленных структур просто нет.

Антибиотик нарушает нашу микрофлору. Все знают, что такое микрофлора: это пленка из миллионов-триллионов бактерий, чего только там нет, которая выстилает поверхность нашей кожи и слизистых. По сути, эта пленка выполняет роль нашего защитного скафандра. Поэтому мы и не болеем круглосуточно семь дней в неделю, ведь мы все время окружены разными патогенами, которые мы не видим, но их вокруг нас много. Именно эта защитная пленка не дает им попасть в наш организм. Это первый барьер на пути этих чужеродных патогенов. Когда мы принимаем антибиотик, на вирус он не действует, но при этом он убивает все чувствительные к нему бактерии в нашем теле и тем самым нарушается этот баланс, и получается, что мы в своем защитном скафандре делаем дырки своими руками. Как бы это парадоксально не звучало, мы тем самым увеличиваем риск присоединения бактериальной инфекции к вирусной. Сейчас повально все этим кинулись заниматься. Вторая проблема, которая меня очень сильно беспокоит, даже пугает: что будет после окончания этой пандемии коронавирусной инфекции или даже возможно, раньше?

Вот это наше, возможно, ближайшее будущее, и на самом деле оно страшное. Сейчас я призываю всех, и в том числе своих коллег, быть благоразумными. Мы должны думать о долгосрочной перспективе. Мы должны научиться доверять знаниям, полученным в медуниверситете, информации, доказанной уже много лет назад, которая постоянно подтверждается исследованиями. Мы всё это изучали в медицинском вузе, но получается, что на практике мы боимся этой информации доверять, доверять логике и здравому смыслу: антибиотики не работают против вирусов и не нужно их назначать с профилактической целью. Потому что мы делаем хуже, мы никак не помогаем организму. Я уже даже не говорю про побочные эффекты, про аллергические реакции, которые тоже встречаются очень часто, я говорю о том, что мы скоро будем просто терять друг друга, терять своих близких от банальных инфекций.

— Вы об этом писали, и другие врачи тоже, что в других странах есть специальный тест (прокальцитониновый) для определения перешла ли болезнь в бактериальную стадию и нужны ли антибиотики. Готовы ли мы подключать этот тест и назначать антибиотики осознанно? Что для этого нужно?

— В первую очередь нужно менять мышление. К сожалению, у нас проблема в том, что непопулярна доказательная медицина. Не только у нас, вообще на постсоветском пространстве. Все-таки этот железный занавес, который долгие годы нас окружал, не прошел без последствий. В умах он еще остался, это больше информационный занавес. Плюс еще у нас есть языковой барьер. В нашей профессиональной среде все-таки язык науки, язык медицины, инноваций – это английский. Имея языковой барьер, мы отстаем по знаниям, отстаем по инновационным технологиям. Прокальцитониновый тест, о котором я писала, в Европе и в остальном мире в рутинную практику пришел совсем недавно, несколько лет назад. Я видела этот аппарат на выставке медицинского оборудования во время конференции, и тогда это было что-то такое «вау», сейчас же это рутинная практика. В Европе в клиниках семейных врачей есть такой препарат, и он прекрасно делает экспресс-тест, ты буквально через несколько минут получаешь ответ, нужно ли пить антибиотик. У нас есть аналог, в принципе, мы тоже можем экспресс-тесты делать, но, к сожалению, это недоступно в каждой клинике, у каждого врача. В основном мы смотрим на лейкоциты, отправляем иногда на срочный общий анализ крови и смотрим лейкоформулу. Если там имеются характерные для бактериальный инфекции изменения, то тогда мы уже можем сказать что да, давайте здесь уже подключим антибиотик. Но, к сожалению, это широко не используется. Почему-то у нас больше в ходу эмпирическое назначение, то есть, методом научного тыка, просто давайте на всякий случай пропьем. Это, конечно же, недопустимо. Мы должны отходить от этой практики. В первую очередь нужно что-то менять в наших умах.

— Если человек чувствует себя плохо и подозревает у себя коронавирусную инфекцию, но не может сделать ПЦР-тест, стоит ли ему отправляться на рентген или КТ?

— Здесь тоже хочу сказать категорическое нет. Я понимаю всю степень тревожности, опасений, которые сейчас люди испытывают, но опираясь на уже накопленные данные, причем не только исследований, но и клинической практики зарубежных коллег, мы видим, что практически нет ни одной страны, которая может охватывать тестированием все население, ну может, за исключением Южной Кореи и Израиля. К сожалению, мы в такой же ситуации, как и многие другие страны, где не хватает мощностей тестирования. Здесь на первое место должна выходить оценка клинического состояния. Мы должны в первую очередь опираться на клиническую картину, потому что для коронавирусной инфекции она уже обрела свои черты. В частности, есть симптомы, которые нам позволяют заподозрить с большой степенью вероятности, что это коронавирус. В первую очередь мы должны всегда расспрашивать пациента о том, был ли контакт или не было контакта с зараженным. Конечно же, человек может этого не знать, но сейчас в международной практике подход такой: любое инфекционное заболевание, которое сопровождается симптомами простуды, потенциально расценивается как COVID 19, мы условно принимаем, что это коронавирусная инфекция. Тактика стандартная: пристальное динамическое наблюдение за симптомами и симптоматическое лечение в домашних условиях.

Мы должны рекомендовать пациенту ежедневно вести дневник своих симптомов, считать частоту дыхания, измерять регулярно температуру – хотя бы утром и вечером, и все записывать. Нужно следить за тем, не появилась ли одышка. Мы знаем, что COVID 19 вызывается вирусом SARS (Severe acute respiratory syndrome- – острый респираторный синдром. Самым грозным осложнением является пневмония, чего мы все боимся. Но хочу всем сказать, что клинически значимая пневмония, которую нужно лечить или за которой нужно следить, никогда не протекает бессимптомно. Мы должны пристально наблюдать за симптомами, чтобы увидеть, когда начинает развиваться дыхательная недостаточность. Если она начала развиваться, то тогда может потребоваться лечение в условиях стационара, и в первую очередь это не капельницы и не уколы, а респираторная поддержка в виде кислорода. То есть, человеку нужен кислород, потому что его легкие самостоятельно не справляются с этой функцией. И здесь я хочу подробно всем объяснить в качестве ликбеза: ухудшение всегда начинает развиваться исподволь, постепенно, но если мы пристально наблюдаем за симптомами, и в частности, за такими показателями, как частота дыхания, есть ли одышка или нет, то мы не пропустим этот момент ухудшения. В нашем организме легкие – это единственное место, где происходит газообмен, где артериальная кровь обогащается кислородом. Другого такого места у нас во всем организме нет. В норме насыщение кислородом или сатурация кислородом артериальной крови равна 98-100%, и этот показатель очень стабильный. Малейшие колебания уровня кислорода в крови наш головной мозг замечает, потому что он очень чувствителен к недостатку кислорода. И если уровень сатурации упадет буквально на 1-2%, то наш мозг начинает сразу включать механизм компенсации. В первую очередь это проявляется в учащении дыхания, то есть, элементарно мозг говорит: «Мне не хватает кислорода, дышите чаще». Мы начинаем чаще дышать и сатурация кислородом повышается. Если все больше легких вовлекается в воспалительный процесс, то есть, выключается из газообмена за счет воспаления, при пневмонии, например, то этот механизм компенсации долго не может работать. Мы начинаем дышать чаще и уже появляется одышка. И ее уже трудно пропустить, если внимательно за этим наблюдать. Когда мне говорят: 30% поражения легочной ткани, что вы такое говорите, почему нельзя делать КТ, я всегда отвечаю: вы представьте себе, что 30% легких не работает и организм получает на 30% меньше кислорода, да мы все сразу умерли бы от комы. Да, кончено, было бы здорово, если бы в случае любой пневмонии нам всем смогли бы сделать КТ, но в принципе такой необходимости нет. Даже просто находясь дома и следя за своими показателями - частота дыхания/одышка, или если дома есть пульсоксиметр, - специальный прибор для измерения сатурации, всё, нам не нужно никуда нестись, делать КТ. Для коронавирусной пневмонии характерны изменения на КТ легких, как все прекрасно знают. Но здесь воспаление носит иной характер, не такой как при бактериальной инфекции. Здесь оно носит характер иммунного воспаления и не всегда картина на КТ отражает истинное состояние дел. КТ нужно в том случае, если у пациента наступило ухудшение и нужно знать, какой процент легких поражен. Специфического лечения этого вируса нет, а клинически эта пневмония никак не проявляется. Все, чего мы добиваемся массовым прохождением КТ – это мы увеличиваем собственную тревожность. Должны быть еще признаки клинического ухудшения со стороны любых органов, это тоже красный флаг, пациент обязательно должен об этом сообщить врачу и тоже узнать, не является ли это тоже поводом для госпитализации. Но не самостоятельно, не по самоназначению идти на КТ и ложиться в больницу.

— Министр здравоохранения Алексей Цой признал, что в Казахстане ежедневно регистрируется до 2500 случаев пневмонии. Он сказал, что идут исследования насчет того, что возможна вакцинация от пневмонии людей, которые находятся в зоне риска. Насколько правильно это делать, и может людям имеет смысл самим обратиться и оплатить такую вакцину?

— В принципе во всех цивилизованных странах мира раз в несколько лет проводится вакцинация от пневмококковой инфекции. Проводится она людям старше 60, в некоторых странах тем, кто старше 65. Где-то рекомендуют ставить вакцину тем, кто имеет хронические заболевания – им рекомендовано прививаться с 50 лет. У нас в основном ею прививают детей, для пожилых у нас тоже есть рекомендация, но, к сожалению, это непопулярная вакцина. Я бы рекомендовала сделать прививку, потому что пневмококк один из самых частых возбудителей пневмонии у пожилых людей плюс провести ежегодную вакцинацию от гриппа. Потому что осенью мы ожидаем, как все говорят, вторую волну, но при этом мы все ее боимся больше, потому что это сезон простуд, плюс сезон гриппа. То есть, грипп и COVID -19 — такая комбинация немного тревожит.

— Есть ли статистика в Казахстане или может быть, в мире о том, насколько часто коронавирусная инфекция вызывает пневмонию?

— Эту статистику дает ВОЗ: около 81% всех случаев коронавирусной инфекции протекают в легкой форме. Даже если развивается пневмония – ту, которую мы увидим на компьютерной томографии, но которая клинически значимо не проявляется, это то, о чем я говорила – не смотря на то, что изменения на КТ мы можем видеть, но клинически мы себя чувствуем хорошо. Да, будет кашель, температура, но не будет одышки, ухудшения сатурации и т.д. Мы можем просто вылечиться в домашних условиях. Можно сказать, что клинически значимая пневмония развивается у 20%.

— С учетом того, что в стране уже давно проблемы с ПЦР-тестами, стоит ли включать в статистику по коронавирусу всех заболевших и умерших от пневмонии?

— Это практика многих стран, где без лабораторного подтверждения, без ПЦР ставится диагноз коронавирус, просто на основании клинической картины. Даже в США мы знаем, что когда ситуация приближалась к пику, некоторые люди умирали до оказания помощи, только прибыв в стационар, потому что часами приходилось ждать когда освободятся врачи. Потом опрашивали родных, и если описываемая ситуация соответствовала симптомам коронавируса, то диагноз выставлялся посмертно на основании этих сведений. То есть лабораторных подтверждений во многих странах сейчас и не нужно. Я считаю, что это правильно. Я надеюсь, что мы изменим подход к этому и тоже возьмем на вооружение.

— Есть ли окончательно утвержденный протокол лечения коронавируса при диабете и сердечно-сосудистых заболеваниях? Я знаю, что весной постоянно менялся протокол лечения диабета.

— Да, он еще дорабатывается и в ближайшее время ожидается финальная версия протокола именно по сахарному диабету. Но здесь основное условие: все пациенты с хроническими заболеваниями должны принимать свою базисную терапию. Единственное исключение составляют пациенты, имеющие аутоиммунные заболевания и получающие терапию препаратами, подавляющими активность иммунной системы. И тут всегда нужно взвешивать соотношение пользы и риска. То есть, мы понимаем, что если человек с подавленной иммунной системой встретится с коронавирусом, то для него это заболевание будет протекать гораздо тяжелее и последствия тоже могут быть серьезными. Здесь всегда нужно быть на связи с врачом и принимать решения вместе.

— Есть теория, что у переболевших коронавирусной инфекцией антитела сохраняются лишь на короткое время, и можно заболеть снова. Так ли это?

— Еще прошло слишком мало времени с возникновения этого вируса. Но с каждым месяцем мы будем получать все больше информации, и, возможно, в скором времени мы получим ответ на этот вопрос. Пока мы не знаем, сколько времени циркулируют защитные антитела. Даже если в том случае, если повторное заражение возможно, заболевание во второй раз будет протекать, может быть, не легче, но по времени, возможно, будет короче. При повторной встрече с вирусом у нашего организма уже будут клетки иммунной памяти, которые распознают его и антитела начнут вырабатываться гораздо быстрее, чем при первом заражении. При первой встрече антитела начинают вырабатываться только к концу первой недели, а серьезные — только к концу второй.

— Вы заговорили об осенних ОРВИ и гриппе. В прошлом году в Казахстане была вспышка кори. Я разговаривала с несколькими специалистами, они говорили о том, что такое возможно лишь в стране, где мало привитых, что цифры, которые дает минздрав о количестве привитых, не соответствуют действительности. Есть ли в этом году опасность того, что вспышка повторится?

— Корь никуда не ушла. За счет того, что сейчас лето, ультрафиолет, она временно пошла на спад, но корь в Казахстане осталась, потому что уровень вакцинации не вырос. Для того, чтобы вирус исчез из циркуляции, нужно, чтобы было привито больше 95%. Так произошло с оспой, образцы этого вируса хранятся только в лаборатории, в природе его больше нет. Это пример успешной вакцинации. С вирусом кори такой поголовной вакцинации добиться не удалось, отдельные страны, например, США почти 20 лет считались страной, свободной от кори, сейчас она вернулась к ним. У нас тоже было несколько относительно благополучных лет, но сейчас корь вернулась, потому что уровень вакцинации падает. Еще о кори хотелось бы сказать: многие могут перенести ее в легкой форме, но у нее есть такое очень грозное осложнение: корь вызывает сильный иммунодефицит в организме, снижает иммунитет. Недавние исследования показали, что вирус кори убивает те клетки иммунной памяти, которые хранят память обо всех патогенах, с которыми мы встречались на протяжении жизни, они просто исчезают из организма. И поэтому многими заболеваниями можно заболеть повторно, например, ветряной оспой. У меня были такие пациенты, дети, которые переболели ветрянкой, а потом перенесли корь, и следом за корью заболели ветрянкой в тяжелой форме.

Я призываю родителей, пока есть время, сделать все необходимое для того, чтобы уберечь своих детей.

— Для того, чтобы подготовиться к осени, какие вакцины стоит сделать для людей старшего поколения?

— В идеале нужно привиться от пневмококка и от гриппа, а детям еще и от кори. Но в нынешних условиях очень важно организовать безопасный процесс вакцинации и это задача наших организаторов здравоохранения. Сейчас каждый контакт с медработником, поход в медучреждение – это опасность заражения. За рубежом рекомендации такие: останавливать плановую вакцинацию даже в условиях пандемии нельзя. Вакцинация продолжается.

— Препарат алувия, который создан для ВИЧ-инфицированных, очень часто назначают в больницах при лечении коронавируса. У него очень тяжелые побочные эффекты. Насколько это оправдано?

— Я до этого состояла в чате разработчиков протокола лечения, и вначале активно поднимала эти вопросы. На начальном этапе мы лечили этим препаратом даже бессимптомных и тех, у кого была легкая форма. Меня, как клинициста, учили: при назначении любого препарата мы должны оценивать соотношение пользы и риска. Тогда был март, было совсем мало исследований, но начнем с того, что нигде в мире не лечили легкие и даже среднетяжелые формы противовирусными препаратами. Лечили только тяжелых, которые поступали в стационар. В мире считают, что не нужно лечить, если нет специфического препарата, который разработан именно против этого вируса. Поэтому лечили тех, у кого ожидаемая польза превышала риск, то есть кто без лечения бы умер или им было очень плохо. Только в этой ситуации было оправдано применение такого экспериментального лечения. А результаты показали, что особой эффективности нет. И сейчас прошло еще больше времени, все больше препаратов проходили клиническое тестирование, и сейчас уже ни гидроксиламин — противомалярийный препарат, ни лапиновир, ни алувия не доказали, к сожалению, эффективности в отношении этого вируса. Было большое исследование, в котором участвовали 8 крупных стран, где изучалась эффективность гидроксиламина гидрохлорида и его прервали досрочно, потому что пользы нет, но была масса побочных эффектов. Мы, к сожалению, запаздываем. До сих пор у нас есть гидроксиламин и лапиновир в протоколе, причем мы хотим их назначать даже амбулаторно, что меня очень беспокоит. Вы правы, что на эти препараты могут возникать серьезные побочные эффекты. И мне как клиницисту будет очень тяжело, я не представляю, как я буду оценивать состояние пациента. Является ли тошнота, рвота, диарея проявлением самого заболевания или же это побочный эффект препарата? И если пациент пьет этот препарат и ему становится хуже, как мне понять, это результат лекарственных взаимодействий или это истинное ухудшение? Мы не должны на этапе поликлиники назначать такие лекарства. Мы в поликлинике должны наблюдать за состоянием пациента и определять когда ему нужно лечение в больнице.

Это интервью в расширенной версии доступно в качестве нашего подкаста о медицине «Койко-место».