Алия Кадырова: «Школа – это сфера, в которой доминируют женщины, и мне очень это нравится»

Когда я шла на интервью, то думала о видимости женщин в медиа. Знаешь, у нас в рубрике «Персона» с 2012 года были 16 женщин и более 60 мужчин. Что ты думаешь о видимости женщин в казахстанских медиа сейчас? Если видимость есть, то какая информационная повестка, традиционно приписываемая женщине?

Мне кажется, видимости стало больше, когда интернета стало больше. Соцсети способствуют тому, что ты сам создаешь себе информационную ленту – у каждого есть такая возможность и это хорошо влияет на видимость. Когда я перешла из около государственной работы в школу, то там проблемы с видимостью вообще нет. Школа – это сфера, в которой доминируют женщины и мне очень это нравится. Отчасти в этом и причина того, что мне нравится образование. Когда я задумываюсь о внешнем мире, я понимаю, что среди министров у нас одна женщина, что у того же Дудя недавно первая женщина пришла на интервью. Да, видимости до сих пор маловато. Я не считаю, что чисто женская видимость – это плохо. Это просто один из вариантов. Мы так воспитаны, что все девочковое – хуже, что оно какое-то не очень. Мне кажется, что можно стать частью большого мира, не потеряв любовь к розовому цвету и общению только с женщинами. Пусть это будет частью публичности.

Сейчас в информационном пузыре, который мы с тобой, я думаю, разделяем, стало больше феминистической повестки. Как думаешь, восприятие феминизма в Казахстане как-то изменилось за последние пару лет? Как-то ситуация изменилась с тех пор, как ты завела блог?

Стало больше феминизма и феминизм сам стал разным. Раньше в нем было что-то маргинальное, даже по дискурсу беседы можно было заметить возгласы: «Ооо, ты феминистка. Давай поговорим об этом», а сейчас люди, которые не являются феминистами, могут ссылаться на феминисток. Даже если они не разделяют этих взглядов, они знают об их существовании. Это очень здорово. Мне кажется, феминизм первое время был очень связан с другими политическими течениями, кто-то очень сильно связывал его с марксизмом. А сейчас жизнь показывает, что феминизм можно легко капитализировать. И это нормально. То есть сейчас нет логической связи между политической повесткой и феминизмом. Некоторые мои ученицы тоже об этом задумываются (об идеях феминизма – V), хотя я преподаю в частной школе, где большинство не сталкиваются с таким притеснением, с которым сталкиваются девочки в аулах. Они эти идеи почерпывают из интернета: Эмма Уотсон сказала, что она феминистка, какой-то бренд выпустил майку с надписью «We all shoud be feminist» и так далее. Мне кажется, это классно.

Кстати, твои ученицы или ученики подписаны на твой канал?

Некоторые подписаны, но я в школе особо об этом не говорю.

А сами они у тебя о феминизме спрашивают?

Спрашивают, бывает такое. Поскольку я преподаю литературу и русский язык, мы обсуждаем общественные вопросы. Мне нравится, что обсуждая какое-то произведение, мы проводим параллели с реальным миром, с тем, что происходит в Алматы. Например, мы проходили «Песню про купца Калашникова» Лермонтова, есть персонаж Кирибеевич – опричник, чиновник того времени, который злоупотреблял своей властью. Дети сказали, что он похож на Максата Усенова (смеется). Причем они сами догадались. Да, иногда речь заходит о феминизме и женских вопросах, и мы обсуждаем это.

К тебе в комментарии в постах часто приходят мужчины, которые позиционируют себя как профеминисты. Начинается спор о том, чье слово должно быть решающим – феминистки или профеминиста. Как ты относишься к мужчинам в феминизме? Некоторые парни настаивают на том, что они феминисты, не смотря ни на что.

Ой, я люблю на эту тему говорить. Мне кажется, прошло то время, когда мужчина говорил: «Я феминист» и все такие: «Как здорово! Такое счастье – даже мужчины на нашей стороне!» Движение развивается, и пора выходить на новый уровень. По крайней мере, это для меня так. В любом движении за права смысл в том, чтобы дать угнетенной группе право голоса и пространство для голоса, чтобы он был услышан. Я сама стараюсь над этим работать в других сферах, где я – часть угнетающей группы. Например, разговоры, в которых обсуждается около национальный вопрос. Я отношусь к титульной нации, у меня есть какие-то привилегии, связанные с этим. Когда кто-то не из казахов говорит о своих проблемах, первая реакция – поспорить с этим, а потом я думаю: «Откуда мне об этом знать? Если это их опыт, то тут спорить не с чем». То же самое с мужчинами и женщинами: мужчина не знает мой опыт, твой опыт, вообще опыт женщины. Мне кажется, тот, кто хочет дать больше прав угнетенной группе, может в первую очередь помолчать и послушать.

Другой сложный вопрос в феминизме – инклюзивность и транс-женщины. Я разговаривала с Руфью и она говорила, что сталкивалась с тем, что некоторые феминистки говорили: «Извините, вы социализировались как мальчик».

Мне кажется, надо фокусироваться на личностях. Хорошо говорить, как я только что: «угнетенные группы», «угнетающие группы», но не стоит забывать еще и об отдельных людях. Как и у двух женщин может быть разный опыт, так и у трансгендерных людей и цисгендерных людей может быть разный опыт. Поэтому должно быть больше видимости, построенной на личных историях разных людей.

Ты выступаешь не только за права женщин, но и за права ЛГБТИК-сообщества. Как родители детей относятся к твоей гражданской позиции? Какую позицию занимает сама школа?

Мне очень повезло работать в этой школе, потому что в более традиционную школу я, наверное, не пошла бы. В школе мы применяем новую методику образования – проектный метод, поэтому, мне кажется, что родители готовы к чему-то новому. Это хорошая среда. По долгу службы я общаюсь с родителями, среди них есть интересные люди. С детьми…я же в школу хожу уроки вести, и о каких-то общественных вещах мы говорим только в рамках урока. Хотя проектный метод очень связан с реальным миром. Считается, что дети быстрее обучаются, узнают что-то новое, если новая информация связана с тем местом, где они живут. Многие проекты в этом году связаны с социальным проблемами. Например, мои коллеги – учителя информатики и истории – будут делать в первой четверти проект с Музеем Алматы — о том, как сделать его доступнее для людей с особыми потребностями.

А какие они – твои ученики? Они все родились после двухтысячного года. Многие надеются, что их поколение в будущем изменит страну к лучшему.

Эти дети классные. Мне кажется, всегда так: мы круче, чем наши родители, наши родители были круче, чем их родители и так далее. И эти дети тоже во многом лучше нас, потому что они раньше развиваются, они мыслят свободнее, их мир не ограничен. Когда я училась в школе и была подростком, социальная группа была ограничена одноклассниками, родственниками, детьми из секций. Всё. Сейчас, если у подростка какие-то трудности, можно зайти на Youtube, найти подростков с таким же опытом. И мне кажется, это та-а-ак классно! Я бы хотела быть подростком сейчас. Эти дети изначально более свободные, не боятся мыслить самостоятельно. Конечно, школа на это влияет. Для меня, как для учителя, самый лучший комплимент, когда родители говорят: «Мой ребенок раньше со всем ходил соглашаясь, а теперь она свое мнение высказывает дома» (смеется). Мне кажется, главное — не убить это в детях, а так у них очень большой потенциал.

Ты можешь представить, что ваша методика будет масштабирована на все образовательные школы в стране?

Да, могу. Это будет звучать эфемерно, но без доверия образование именно такое, какое оно есть у нас. Традиционная система построена на недоверии. Министерство не совсем доверяет учителям. Конечно, у меня немного искаженное понимание, потому что хорошо сидеть в школе посреди Алматы и говорить: «Пусть министерство примет такой закон и тогда все станет лучше в образовании». В министерстве тоже сидят не глупые люди, которые стараются сделать максимум для того, чтобы разные школы нормально функционировали. Но если бы было больше доверия, то у учителей было бы больше свободы. А когда у учителей есть больше свободы, они сами себе доверяют и детям доверяют. Уже прошло то время, когда важно, чтобы все дети в классе выучили одну и ту же вещь. Это нормально, когда ученики запоминают то, что им интересно, двигаются в направлении того, что им интересно и нравится. Мне кажется, все к этому и идет, потому что многие реформы, которые приняло министерство, подразумевают больше свободы. В прошлом году была обновлена программа для 5, 6, 7 и 8 классов. Ввели критериальное оценивание.

Кстати, иногда в соцсетях родители начинают хвататься за головы, фотографировать учебники, говорить о том, как все ужасно. Если честно, я в это не углублялась – у меня нет детей, тем более тех, которые могли бы учиться в школе. С другой стороны, меня немного напрягает, когда говорят, что образование в Советском Союзе было лучшим в мире, а сейчас все так бестолково.

Иногда родители ведут себя более консервативно, чем государство. В учебнике была единственная проблема – в вычитке, были опечатки. Люди, которые возмущались этим – правы, я согласна с ними. Но был и другой скандал – с упражнением Людмилы Петрушевской. Она пишет сказки, где на вымышленном языке рассказывается история. Мне кажется, это классное упражнение, которое развивает воображение. Когда я начала преподавать, я поняла, что за десять лет, что я не заглядывала в учебники, они изменились. Последний учебник русского языка – Зинаиды Сабитовой – сделан очень прогрессивно, наконец, отказались от идеи муштрования языка. Надо понимать, что теперь язык – это не цель, а средство. Вместо правил для заучивания и написания диктанта о том, что сосновый бор покрылся утренней росой, учебник поделили на разговорные темы. К этим разговорным темам привязана грамматика. Развивается не только письменная речь, но и устная. Многие задания ориентированы на то, чтобы поощрить в ребенке выражение своих мыслей, а не того, что ждет от него учитель. За исключением некоторых помарок, учебник классный. Люди хотят, чтобы их дети учились так же как учились они, а время-то меняется. Преподавание грамматики тоже меняется. Когда ребенок пишет диктант – не свои мысли, то научить его писать по правилам легче. Когда дети пишут самостоятельные сочинения, то следовать правилам им труднее.

Нужно ли привлекать родителей в учебный процесс? Насколько они включены сейчас?

Мне кажется, нужно. Конечно, это вопрос не столько методики, сколько уровня жизни, потому что не в каждые родители готовы проводить в школе много времени. Не потому что они не хотят, а потому что у них работа – надо зарабатывать деньги и жизнь не такая легкая. А вообще было бы здорово, если процесс обучения строился так, чтобы в него вовлекались и родители.

Год назад у тебя на канале было видео, оно называлось «Что я бы хотела сказать девочкам?» А что ты бы сказала родителям девочек? Я не уверена, что девочки читают Vласть, но их мамы и папы – да.

Если бы я была мамой девочки, я сказала бы себе: «Давай больше свободы». Есть две точки зрения – «люди рождаются плохими и общество должно делать их хорошими», либо «люди рождаются хорошими и общество не должно их испортить». Я считаю, что люди рождаются хорошими. Всегда важно в любых отношениях и, особенно, между родителями и детьми – уважать мнение другого человека и давать ему право ошибаться.