Несмотря на 3% проседание ВВП за прошедшие 8 месяцев и ощутимый удар по различным отраслям экономики, рынок труда, согласно официальной статистике, не претерпел структурных изменений в связи с пандемией коронавируса. Как и в начале года, он включает 6,65 млн. наемных работников (почти 6,3 млн. из которых имеют постоянную занятость), и 2 млн. самозанятых (продуктивно занятыми из них всё ещё считаются 1,8 млн. человек). Традиционно безработица в Казахстане держалась на уровне 4,5%, но даже на фоне пандемии она не превысила 5%. В статистике, тем не менее, стали отражать временную безработицу. Однако и с учётом этой поправки абсолютный показатель безработицы в периоды обоих карантинов не превышал 900 тыс. – 1,1 млн. человек и вскоре начал снижаться.

Косвенно об отсутствии серьёзных потрясений на рынке труда свидетельствует и уровень предложения вакансий. Данные Центра развития трудовых ресурсов при Минтруда показывают, что первые три месяца режима ЧП число резюме и вакансий на государственной электронной бирже труда Enbek.kz упало на 35% и 23% соответственно в сравнении с аналогичным периодом прошлого года. По итогам второго квартала количество резюме относительно апреля возросло в 1,6 раза (до 201 тыс.), а вакансий – в 2,8 раза (до 280 тыс.).

Данные системы HeadHunter.kz свидетельствуют фактически о том же. Как рассказали Vласти в пресс-службе сервиса, за период с 13 марта по конец августа на сайте было размещено на 22,8% меньше вакансий по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Но уже с начала сентября счётчики системы вернулись к докарантинным показателям. Тогда как прирост резюме за тот же отрезок времени составил 6,9%.

Но объявление первого карантина, в результате которого свыше 8 млн. казахстанцев были вынуждены обратиться за социальной выплатой в 42 500 тенге (получили ее 4,5 млн. человек), не могло оставить рынок труда без качественных изменений. Даже если далеко не все получатели соцвыплаты были отправлены в отпуск без содержания или оказались среди тех, кто временно потерял работу. Экономист Жаксыбек Кулекеев подчеркивает, что низкие показатели безработицы отвлекают нас от другой важной проблемы – ухудшения условий труда как для наёмных работников, так и для самозанятых.

«Нынешние статистические данные полностью отличаются от данных периода экономического бума. Наше трудовое законодательство позволяет переводить людей на неполный рабочий день. При этом у нас нет обязательной нормы или обязательного времени, которое должны отработать люди, находящиеся на неполном рабочем дне. Это позволяет работодателям задействовать рабочих даже на 1-2 часа и сокращать им ставки по зарплате, но не ниже минимальной заработной платы в 42500 тенге. Они их не увольняют, и в то же время не дают им нормально работать. И люди вынуждены согласиться с этим, потому что ситуация сейчас неординарная и им некуда больше идти», - объясняет экономист.

Масштабы этой тенденции не могут быть четко определены. Официальная статистика последних 9 месяцев не показывает кардинальных изменений в части заработных плат наёмных рабочих, которые по-прежнему колеблются от 123 до 447 тыс. тенге в зависимости от сектора экономики. Или в части количества отработанных часов – более 7,5 млн. человек с начала года продолжают отдавать работе от 40 и более часов в неделю. Данные HeadHunter тоже демонстрируют отсутствие каких-либо ухудшений по условиям заработной платы. Кулекеев связывает это с нежеланием предприятий и профильных ассоциаций говорить о реальном положении дел. «Все компании в период кризиса получают от властей установку не сокращать людей. Последние контролируют увольнение работников и боятся массовой безработицы. И работодатели тоже обеспокоены этой проблемой. Поэтому если у них есть свободные деньги, они стараются перераспределять их между людьми и за счёт этого создавать видимость стабильности».

Схожую тенденцию можно наблюдать и в сегменте самозанятых работников. Согласно данным комитета по статистике, численность этой категории с начала года сократилась на 100 тыс. человек (до 2 млн.). Но нюанс состоит в том, что условия труда самозанятых уже изначально были не самыми надёжными. Хотя 1,8 млн. человек расцениваются как продуктивно занятые, доходы 1,5 млн. из них уже несколько лет не превышают 80 тыс. тенге. В то же время говорить о дополнительном ухудшении положения самозанятых работников, по словам Кулекеева, позволяют два процесса. Один из них – сокращение реальных заработных плат граждан, длящееся уже не первый год. Их увеличение наблюдается лишь среди бюджетных работников, особенно педагогов и врачей, тогда как все остальные группы остаются в минусе. Второй процесс – снижение деловой активности в сфере торговли и услуг – обусловлен как сокращением зарплат наёмных работников, так и введением карантина. Согласно расчётам Кулекеева, в числе наиболее пострадавших сфер оказалась торговля и дошкольное образование – самые динамичные области рынка труда, где за последние пять лет появилось порядка 170 тыс. и 96 тыс. рабочих мест, соответственно. Вместе с ними ощутимый урон пережили логистический и ресторанно-гостиничный сектор, в которых на начало 2020 года совокупно было занято свыше 840 тыс. человек. Вместе два этих процесса сужают пространство возможностей для самозанятых.

Часть высвободившихся работников, по словам Кулекеева, встроилась в относительно новые сферы услуг – онлайн продажу различных товаров и услуг, включая доставку еды на дом, а также поддержания работы систем удаленного доступа. Эти сегменты рынка труда должны стремительно расширяться и наполняться людьми в условиях повышенного спроса на услуги профильных компаний, однако точных данных фиксирующих это нет. Как рассказали Vласти в компании Wolt, за последние 6 месяцев она приняла на работу около 800-900 курьеров, а за прошедший год с компанией сотрудничали 1300 человек. Ещё 12 тыс. заявок ожидают своей очереди, хотя на начало года их было всего 1000-1500. В списке ожидания компании Glovo находятся 24 тыс. человек, при этом она нанимала людей только в Атырау в связи с выходом сервиса на этот рынок. Всего же компания сотрудничает с 3500 человек.

Наряду с этим большой спрос создают инфраструктурные проекты, развернутые специально для того, чтобы обеспечить местами высвобождающуюся рабочую силу – на них по итогам двух кварталов было занято более 250 тыс. человек. В остальном рынок труда, как показывают данные Enbek.kz и HeadHunter, преимущественно ограничивается вакансиями, открытыми до пандемии и временно замороженными в период жесткого карантина. После ослабления карантина работодатели возобновили спрос на работников промышленности, строительства, транспорта, торговли и телекоммуникаций. Но в условиях замедления деловой активности и неопределенной продолжительности пандемии надёжность этих вакансий остается под вопросом.

Ещё в июле, во время презентации экономического прогноза Всемирного банка вице-президент Центра развития трудовых ресурсов Олжас Тулеуов указывал на то, что государство и бизнес стараются поддерживать на должном уровне условия труда для квалифицированных специалистов, обходя стороной низкоквалифицированных работников. При том что последние столкнулись с ограничением территориальной мобильности: если раньше дисбаланс между двумя видами рабочей силы компенсировался перераспределением работников между регионами, где они могли найти сезонные или временные заработки, то с началом пандемии таких возможностей стало на порядок меньше. Министерство труда, тем временем, рассчитывает в этом году охватить мерами содействия занятости 1,22 млн. человек.

Однако это лишь частичное решение подступающих проблем. Основная из них связана с дальнейшим ухудшением условий труда всех категорий работников. И спровоцировать это, по словам Кулекеева, может ухудшение ситуации с денежными потоками у казахстанских предприятий: «Сейчас компании тратят большое количество средств на удержание работников, но очень скоро эти деньги у них могут закончиться. Мировая экономика все ещё находится под давлением пандемии. И пока угроза безопасности жизни будет сохраняться, мы будем видеть ограниченную работу всех отраслей экономики – от металлургии, до общепита». В этих условиях работодатели будут вынуждены не только сохранять гибкую форму занятости большинства работников, но и пойти на сокращение социальных гарантий. В худшем случае они начнут массово увольнять людей и тогда они будут пытаться найти себе место в сегменте самозанятого труда. «Уже сегодня люди, оказавшиеся в вынужденных отпусках, ищут какие-то гибкие формы занятости или способы временного заработка, чтобы выжить. Это происходит повсеместно, даже артисты, которые обслуживали различного рода торжества, вынуждены массово переориентироваться на другие занятия».

Иными словами, Казахстан стал приближаться к тому, чтобы гибкие формы занятости стали нормальной практикой. Британский социолог Колин Крауч вслед за другими учёными называет строящуюся на них хозяйственную систему «гиг-экономикой». В своей книге «Победит ли гиг-экономика?» он связывает его появление с постепенным ослаблением позиций профсоюзов, рабочих движений и трудовых коллективов в Западных странах. На протяжении большей части XX века им удавалось сдерживать власть работодателей и требовать для себя благоприятные условия работы со всеми гарантиями: социальной поддержкой, бесплатным образованием, медицинской страховкой, высокими пенсиями и т.д. На протяжении долгого времени вокруг них как раз и строился стандарт полной занятости.

Однако с наступлением неолиберального периода в 1970-1980-х годах основной повесткой работодателей и их политических союзников стало ослабление прав наемных работников, которые по их словам отрицательно сказывались на эффективности бизнеса. Они стали лоббировать введение минимальной заработной платы, чтобы сократить вознаграждения работников, а затем сопротивляться повышению этого показателя. Под ударом оказались и все другие социальные гарантии, которые получилось урезать через создание новых форм гибкой занятости. Среди этих форм Крауч выделяет «вынужденную занятость неполный рабочий день» – работу с небольшим количеством рабочих часов и незначительной соцподдержкой; «временную занятость» – работу по краткосрочным контрактам, срок действия которых истекает до вступления в силу возможности получать льготы и соцгарантии; а также «работу на себя», которая включает как возможность частной практики для профессионалов и мелких предпринимателей, так и работу по свободному графику для людей с низкой квалификацией. Эти режимы труда Крауч предлагает объединить термином «прекарная занятость».

На протяжении 1995-2015 годов в большинстве стран ОЭСР происходило общее увеличение прекарной занятости. В результате этого более 25% всех работников действовали в рамках этих режимов труда, причём эта цифра не включала в расчёт занятость в теневой экономике. Исследователи из Глобального института McKinsey также пришли к выводу, что в 2016 году «независимой работой» были заняты 20-30% совокупной рабочей силы Европы и США (162 млн. человек). Тенденция прекаризации стала нарастать после кризиса 2007–2008 годов, когда владельцы европейских предприятий обрабатывающей промышленности достигли соглашения с профсоюзами о сокращении численности рабочей силы в обмен на большие гарантии занятости оставшейся части работников. Исследование Европейского института профсоюзов показывает, что в тот период в 11 европейских странах начальный период мер жесткой экономии обернулся экстремальным возрастанием уровня социальной незащищённости. Например, в Нидерландах он вырос на 100%, в Греции – на 77%, а в Италии – на 72%. Чаще всего права рабочих урезались двумя способами: сокращением рабочего времени вместе со снижением оплаты труда – за него выступали англоязычные страны Европы; широким использованием различных форм повышения квалификации и профессионального труда – за него выступала часть стран Северной Европы.

Однако кризис на рынке труда не закончился с одномоментным снижением социальной защиты рабочих. Настаивая на облегчении возможности сокращения сотрудников, западные предприятия продвинулись в демонтаже расширенных прав занятости. Количество наёмных работников заметно сократилось, в результате чего высвободившаяся рабочая сила была вынуждена переместиться на прекарный рынок труда. С каждым подобным циклом положение обеих групп становится все более уязвимым – рано или поздно позиции наёмных работников могут ослабнуть настолько, что они окажутся не в силах возразить решениям топ-менеджмента, направленным на ухудшение условий труда. Кроме того, прекаризация оказывается одной из центральных причин роста бедности и социально-экономического неравенства.

В Казахстане сейчас наблюдается схожая тенденция. Её наиболее яркие проявления мы можем видеть на примере всё тех же сервисов доставок Glovo и Wolt. В ответе на запрос Vласти каждая из компаний сообщила, что формализует отношения со своими курьерами с помощью договоров гражданско-правового характера, либо нанимает зарегистрированные на них ИП/ТОО в качестве подрядчиков. Компания Wolt, однако, в некоторых случаях трудоустраивает работников полностью, платя за них налоги и делая все соцотчисления. Однако договор ГПХ освобождает компании от этих социальных обязательств, потому как он не связывает стороны трудовыми отношениями. В результате курьеры вынуждены не только самостоятельно обеспечивать себя частью инвентаря, необходимого для оказания услуг, но и самостоятельно платить налоги.

Введение Единого совокупного платежа в 2019 году позволило «работникам на себя» стать участниками социальных систем. Но возможность сотрудничать с сервисами доставки как ИП снижает их и без того низкую в сравнении с наёмными работниками социальную защищённость. Более того, в случае возникновения конфликтов с Glovo и Wolt, им будет довольно сложно отстоять свои права, как это уже происходит, к примеру, в Украине и Восточной Европе. Зачастую разногласия с такого рода работодателями случаются на фоне переработок, и казахстанские курьеры тоже могут столкнуться с ними в период коронавируса. Как рассказали Vласти в Wolt, до пандемии средний рабочий день курьера длился по 3-4 часа, тогда как с её началом он увеличился до 7-8 часов. В Glovo после отладки своей цифровой системы курьеры в среднем стали выполнять за час не 1,4 заказа, а 2.

Сегодня практически невозможно представить, как устроена прекарная занятость в Казахстане. Документы комитета по статистике не выделяют её специфические черты, а дают лишь весьма условное представление о ней через данные о самозанятости. Согласно им, в стране сегодня 35,5 тыс. человек, сотрудничающих с компаниями через договоры ГПХ. Кроме того, Vласти не удалось найти независимые исследования, которые бы проясняли то, насколько широк и как структурирован феномен прекарной занятости.

Кулекеев полагает, что гибкие формы занятости станут гораздо более распространёнными после пандемии. Их активное встраивание в структуру рынка труда Казахстан будет наблюдать в ближайший год, пока будет налаживаться массовый выпуск вакцины против коронавируса. Люди были вынуждены научиться работать в дистанционном режиме. И это подразумевает как плюсы, так и минусы. С одной стороны, работники становятся более компетентными, но с другой предприятия могут предложить многим работникам контракты с гибкой занятостью на длительный срок. «И со временем самозанятость может стать основной формой занятости. И сейчас нужно ставить вопрос о том, как полноценно вовлекать людей в нормальную общественную жизнь, чтобы у них были все социальные гарантии: страховка, нормальное пенсионное обеспечение, социальная и правовая защита в случае трудовых конфликтов и потери работы. Это вопрос, над которым предстоит много работать».