Как неблагополучные страны стали Третьим миром?

Что представляет собой политическая программа развития? Это набор практик, который включает индустриализацию, распространение технологий и использование различных ресурсов, промышленный подход к управлению сельским хозяйством, применение определенных видов денежно-кредитной и налоговой политики, стимулирование внутренней и внешней торговли, а также определенный способ организации жизни людей. Как правило, эти практики принимают вид стратегических программ, а их разработкой и исполнением занимаются различные международные организации, например, Всемирный банк, Международный валютный фонд, ряд агентств Организации объединенных наций и многие другие. Помимо международных организаций реализацию подобных проектов ведут и национальные агентства (в Казахстане это Банк развития Казахстана и другие учреждения).

Появление программ развития – это долгий исторический процесс, а не четко спланированная теория заговора. Отталкиваясь от абстрактных экономических идей о невозможности удовлетворить потребности разрастающегося населения земли или «свободной руке рынка», которая должна держать в равновесии цены, зарплаты и другие аспекты экономики, эксперты институтов развития пытались дать ответы на различные социальные события – мировые войны, гуманитарные и экономические кризисы, природные катаклизмы и т.д. Эти ответы постепенно создавали сложную систему отношений между научными теориями, субъектами международной политики и экономики, а также различными группами общества, которая и позволяет воспринимать программу развития как нечто целое.

Начало разговорам о развитии положила Первая мировая война. Восстания людей, охватившие Европу с ее окончанием − из-за голода, отсутствия средств к существованию, плохих условий труда и Великой депрессии 1929-1939 годов – вскоре переросли во Вторую мировую войну. Правительства Западных стран, наблюдая сокрушительные последствия этих конфликтов, уже не могли с равнодушием относиться к нищенскому положению собственных граждан. Они бросили вызов бедности, архаичной системе сельского хозяйства, нехватке технологий и капитала, а также неэффективным моделям государственного управления. Все эти действия затем оформились в понятие прогресса, через призму которого стала оцениваться жизнь остального мира – Азии, Африки и Латинской Америки.

После Второй мировой войны Америка оказалась наименее пострадавшей страной. Это позволило ей обрести самый мощный военный и экономический потенциал в мире. Владельцы крупных предприятий постепенно наращивали темпы производства, понимая, что в какой-то момент не смогут ограничиться потребительской силой собственного рынка, чтобы генерировать сверхприбыли. Потому США пошли на выручку Европе и в 1948 году запустили «план Маршалла». Эта программа восстановления европейских экономик после войны с бюджетом в $19 млрд должна была обеспечить зарождающиеся транснациональные корпорации с американским руководством новыми рынками сбыта. В то же время «план Маршала» предусматривал вливание $150 млн. в ту часть планеты, которая вскоре станет называться Третьим миром.

Этого объема средств было явно недостаточно для того, чтобы развернуть на территории Азии, Африки и Латинской Америки промышленные пояса для изготовления товаров первой необходимости. Основная цель авторов американской стимулирующей программы состояла в том, чтобы организовать дешевую ресурсную базу для своих и европейских предприятий. Она уже была построена во времена империализма, но мировые войны частично вывели ее из строя. В результате предназначение американских денег оказалось строго целевым, а для создания цепи предприятий пищевой промышленности страны зарождающегося Третьего мира были вынуждены начать конкурировать за иностранные инвестиции. Иными словами, в конце 1940-х годов США поддерживали усилия Европы по сохранению контроля над колониями, хотя и с прицелом на ресурсы, в особенности нефть Ближнего Востока. И в этих операциях принуждения ей помогала военная мощь.

С укреплением капитализма системное обнищание незападной части мира набирало обороты. Традиционные уклады обществ не стоит идеализировать, но бедность стала глобальным явлением именно тогда, когда распространение принципов рыночной экономики разрушило прежние социальные связи, лишив людей доступа к земле, воде и прочим ресурсам, которые помогали им поддерживать свою жизнь. Как раз тогда преуспевающие государства стали описывать бедственное положение стран южного полушария как социальную проблему, которая требовала новых способов вмешательства в дела общества. Ею оказались заражены две трети народов планеты, они же и были названы Третьим миром.

Бедные страны, пул которых сперва был определен на основании единственного критерия – годового дохода ниже $100 на человека − превратились в объект научного знания и управления. Если проблема заключалась в недостаточном доходе, то решением виделся экономический рост. То, что характерной чертой третьего мира была его нищета, а решением проблемы – рост ВВП и развитие индустриальной платформы, стало самоочевидной и универсальной истиной. Опираясь на эту точку зрения Западные страны начали составлять профильные программы в университетах, проектировать промышленные технологии и изобретать системы экономического планирования. Все это нужно было для того, чтобы уничтожить голод, который стал видеться одновременно причиной и следствием убогого существования 1,5 миллиардов людей, живших в Третьем мире. А местные знания и представления о том, как может быть устроено общество, не считались хоть сколько-нибудь подходящими для этой задачи.

С 1949 года, когда президент США Гарри Трумэн анонсировал программу «Четвертого пункта» (Point Four), офисы международных компаний начали появляться в каждой «отстающей» стране. Увеличивающееся число экспертов по развитию способствовало появлению специальных институтов на уровне правительств и парламентов, городов, областных центров и сельских районов. Взглядам новых экспертов подвергалось все: ветхие жилища сельского населения, обширные сельскохозяйственные поля, города с их инфраструктурой, национальные бюджеты и даже домашние хозяйства. Однако их совсем не волновало то, насколько «развивающимся» странам подходят придуманные ими проекты. Разрабатывая стратегии развития, экономисты и другие специалисты игнорировали реальные потребности людей. С ними не обсуждали то, какие изменения им нужны, и даже толком не объясняли, какие изменения их ждут. Вместо этого эксперты опирались на собственные представления о хорошей жизни. И в них нередко просачивались культурные, расовые, этнические и религиозные предубеждения, которые объяснялись отсталостью народов Третьего мира.

Почему вообще встал вопрос о развитии стран Третьего мира? В эпоху империализма стереотип правителей был таков, что богатая часть планеты не может существовать без бедной − откуда-то нужно выкачивать ресурсы. В этой связи экономическое развитие «туземцев» не имело никакого смысла. Но масштабные выступления жителей колоний за независимость, а также возникновение массовых движений за большую социальную справедливость глубоко потрясли политические элиты XX века. Наблюдая за тем, как стремительно растет популярность коммунистической идеологии, они стали думать о том, что можно противопоставить этому политическому проекту. В итоге была предложена программа развития бывших колоний через привлечение иностранных инвестиций и наращивание экспорта, что, в их воображении, должно было медленно улучшать положение жителей Третьего мира.

Пионеры экономики развития рассматривали развитие как нечто, чего можно достичь путем сбережения средств, инвестиций в промышленность и повышения производительности. Причем в большей степени «развитость» связывалась с хорошим техническим и технологическим оснащением. На это как раз и должны были тратиться все привлекаемые деньги. Позиция экономистов была основана на теоретическом предположении, что развитие является следствием определенных технологических инноваций и механизмов, ускоряющих достижение баланса между благосостоянием людей и инвестициями. Это исключало возможность рассматривать социальные изменения как проект, построенный не только на экономических установках. Он не мог стать всесторонней стратегией улучшения жизни, поскольку материальные аспекты мыслились конечной точкой развития, а не воспринимались как база для дальнейшего культурного совершенствования, вектор которого не определялся бы только западным мировоззрением.

Парадоксально то, что за первые 50 лет программы развития почти не достигли своей основной цели – решить проблему голода. Несмотря на появление генно-модифицированных культур, которые давали большую отдачу за период выращивания, производство продуктов питания не увеличилось настолько, чтобы их смогли получить люди в любой точке планеты. При этом над многими сельскохозяйственными территориями стран Третьего мира уже начали довлеть коммерческие принципы. Вследствие этого люди теряли возможность кормить себя с помощью подсобных хозяйств. Теперь фермеры должны были сливаться в сельскохозяйственные концерны, чтобы наращивать производство для экспорта и приносить прибыль руководству и инвесторам. Уровень бедности и недоедания постепенно становился ошеломляющим, и в наше время мы по-прежнему остаемся свидетелями этой тенденции.

Главным агентом насаждения экономической парадигмы оказался Всемирный банк. Являясь лидером в области развития, Всемирный банк ежегодно направляет в страны Азии и Африки более $60 млрд в год. Но 80% этой помощи расходуется на материальное обеспечение своих сотрудников и консультантов в странах-донорах. Большую часть контрактов, как минимум в период 1980-90-х годов, организация заключала с транснациональными корпорациями, гарантируя им стабильные денежные потоки. ВБ в тот момент действовал следующим образом: он направлял большие объемы средств в страны-доноры; открывал новые регионы для инвестиций через проекты в области транспорта, электрификации и телекоммуникаций; а затем помогал корпорациям выйти на эти рынки, снабжая их контрактами. Частично институт продолжает делать это и сегодня, но точно неизменным остается его практика ориентации производства менее благополучных стран на экспорт.

Впрочем, влияние ВБ не ограничивается только экономикой. Он неоднократно отказывался давать ссуды «недружественным правительствам», и в то же время поддерживал дружественные недемократические режимы (например в Индонезии, Южной Корее и Турции); выступал против протекционистских мер промышленности развивающихся стран, но не критиковал за это США или Европу; способствовал потере контроля над ресурсами местным населением, настаивая на крупных проектах, которые приносят пользу национальным элитам и международным корпорациям. Более того, отсутствие операций ВБ в какой-то из стран сдерживало инвесторов от того, чтобы вкладывать деньги в локальные проекты, что наносило дополнительный удар «недружественным» экономикам.

В 1980-х годах концепция развития дала сбой, когда множество стран Третьего мира пережили тяжелейший кризис за весь XX век. В 1982 году Мексика заявила о том, что не может выполнить свои обязательства по обслуживанию внешнего долга, чем спровоцировала долговой кризис практически по всему миру. За этим последовали попытки экономической стабилизации, которые сделали меры жесткой экономии регулярным ответом на кризисы подобного рода. Но эти меры каждый раз приводили к резкому падению уровня жизни людей, не говоря уже о снижении объемов промышленного производства, порой обрекая страны на длительную рецессию. Институты развития тем не менее оставались непреклонными, побуждая пострадавшие страны Третьего мира к продолжению «модернизации». Например, через проведение нового раунда приватизации государственных активов и социальных услуг, чтобы снова иметь возможность платить по кредитам. Протекционизм при этом строго запрещался, даже несмотря на то, что его непродолжительное действие могло помочь пострадавшим странам. При этом страны Первого мира оставались избирательными в том, что импортировать.

В нынешних структурных проблемах глобальной политики и экономики не стоит винить только программы развития. Они были пусть и значительным, но все же одним из инструментов выстраивания отношений между государствами Первого и Третьего миров. К тому же, систематическая критика социологов и антропологов побудила институты развития к тому, чтобы отказаться от разделения мира на три ступени. Сегодня концепция Трех миров эволюционировала в иерархию стран по уровню дохода, а проекты институтов развития очень медленно начинают ориентироваться на потребности местных жителей. И тем не менее, деятельность организаций развития нуждается в серьезной трансформации.

Эскобар настаивает на том, что прежде всего институтам развития необходимо позволить странам выстраивать оптимальную для себя модель экономики, которая была бы нацелена на удовлетворение нужд граждан, а не экспортные поставки ценой их обнищания. Во-вторых, экспертиза центров развития должна перестать обесценивать местные знания и инновации, а находить способы повышения их продуктивности. В-третьих, развитые страны должны отказаться от неравного обмена – дорогих инвестиций в обмен на большие экспортные потоки, но весьма ограниченной линейки товаров. В-четвертых, протесты и социальные инициативы местных жителей не должны подавляться. К недовольству людей необходимо прислуживаться, а также максимально углублять их вовлечение в собственное развитие. При этом им не должна навязываться цель более здорового накопления капитала для стран Первого мира. Внимание граждан развивающихся стран необходимо сосредоточить на действиях, благоприятных для локальной и региональной социальной ситуации, с учетом тех средств и мощностей, которые у них уже есть. Наконец, основой международных отношений должно стать не заглушение других культур, а забота о том, что их голос был слышен, их мнение учитывалось, а к их потребностям относились с пониманием и уважением.