В публичных дискуссиях по всему миру политики, экономисты, бизнесмены и финансисты часто осуждают людей за неумение контролировать свои желания. Они хотят потреблять все и сразу, что толкает их в кредитную кабалу. Однако причину высокой закредитованности каждого человека стоит искать не в моральных качествах, а в последствиях, к которым привели попытки западных государств решить структурные проблемы своих экономик во второй половине XX века. Предпринятые ими действия как раз и сделали кредиты безальтернативным источником личного благосостояния, заменив собой обширную систему социальных гарантий.
До 1980-х годов в хозяйственных системах западного полушария действовал режим «фордизма». Эта система позволяла контролировать движение капитала, ориентировать производства на внутренние рынки и гарантировать людям занятость, большие зарплаты и социальные гарантии. В тот период истории западные общества (но далеко не все социальные группы внутри них) достигли высоких стандартов жизни. Однако уже в 1970-х годах интенсивное потребление и растущие требования профсоюзов спровоцировали двузначную инфляцию.
В следующем десятилетии западные правительства, взяв ориентир на жесткую экономию и сдерживание потребительского спроса с подачи премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер и президента США Рональда Рейгана, попытались обуздать ее. Но, как пишет социолог Вольфганг Штрик, добиться этого удалось лишь ценой отказа от политики полной занятости и резкого ущемления прав рабочих. Впоследствии быстрый рост безработицы и стагнация зарплат потребовали расширения государственных расходов, чтобы компенсировать стремительно падающий уровень жизни. Это привело к увеличению правительственных долгов и усугублению прежнего кризиса. В результате от идеи больших государственных заимствований для покрытия высоких затрат пришлось отказаться.
Выход, помимо прочего, был найден в дерегулировании финансового сектора, начавшего очередную мировую экспансию в середине 1980-х годов. Его представители пообещали обогатить все категории населения, стоит им только начать пользоваться сложными финансовыми инструментами и позволить государству перенаправить расходы с социальных статей на создание инфраструктуры для бизнеса. Но если люди с большими капиталами действительно смогли приумножить свои состояния, то люди со средним достатком и ниже начали наращивать задолженность, констатирует социальный теоретик Дэвид Харви.
При этом соотношение средней заработной платы топ-менеджера и рабочего в американских компаниях выросло с 30 к 1-му на начало 70-х годов до почти 500 к 1-му на начало 2000-х.
С конца 90-х годов финансы стали проникать во все сферы жизни западных стран. Этому способствовало наступление периода низких процентных ставок. Благодаря этому финансовые институты переориентировали свою кредитную активность на домохозяйства со скромными доходами. Предоставляя им займы под высокие проценты, банки и кредитные организации рассчитывали на то, что «предохранительные» финансовые инструменты минимизируют их риск потерять средства. По мере усовершенствования механизмов секьюритизации, финансовые корпорации стали свободно выдавать ссуды ненадежным заемщикам или тем, кто не имел кредитной истории.
Нередко кредиты давали жителям западных стран единственную возможность удовлетворить их базовые потребности. Денежные потоки от продажи недвижимости, автомобилей, электроэнергии, продуктов питания, медицинских страховок и контрактов на мобильные телефоны упаковывались в финансовые инструменты, сулившие большую выгоду участникам фондовых рынков. Социологи назвали этот феномен «финансиализацией». Благодаря ему общий ежедневный оборот денежных операций на международных рынках, который в 1983 году составлял всего $2,3 млрд, к 2001 году вырос до $130 млрд. Годовой же оборот к началу 2000-х годов достиг $40 трлн, в то время как поддержание работы системы международного производства и торговли требовало всего $800 млрд.
Доходы людей в реальных секторах экономики тем временем продолжали стагнировать.
Их рост заменили финансовые продукты: кредитные карты, овердрафты, ипотечные и целевые займы, которые постепенно лишь ухудшали благосостояние людей. Между 1995 и 2007 годами соотношение задолженности домохозяйств к доходам в США выросло на 49%, а в Великобритании − на 70%. Доля зарплат в ВВП страны, достигнув пика в 53% в 1970 году, к 2015 году упала до 44%. В то же время доходы топ-менеджеров финансового сектора взмыли вверх. К примеру, в 2007 году 100 самых высокооплачиваемых финансовых менеджеров во Франции получали 4,7 млн. евро в год – в пять раз больше, чем 10 годами ранее. А в США средний бонус работников Уолл-стрит почти за то же время увеличился в 8,9 раз – с $25 тыс. до $225 тыс.
Снижение зарплат, подпитываемое бюджетной экономией и политикой инфляционного таргетирования, превратилось в основной инструмент конкурентной борьбы для предприятий. Размер прибыли бизнеса стал пропорционально зависеть от того, сколько удастся сэкономить на оплате труда. Финансы в этой обстановке перестали играть посредническую роль. Если раньше они помогали приобретать дорогостоящие товары на удобных условиях для людей, то теперь они стали компенсировать стремление работодателей сэкономить на оплате труда. А топ-менеджмент предприятий и владельцы капитала получил за счет этого дополнительный доход, подчас превышающий их основные оклады. «Здравым смыслом» для финасистов стала мысль о том, что люди со своими базовыми потребностями являются не более чем ресурсной базой для извлечения ренты.
Главное последствие этого мировоззрения − глобальный финансовый кризис, начавшийся в США в 2007 году и охвативший весь земной шар, в результате чего сотни миллионов людей остались без жилья, работы и доходов для достойной жизни. Государства при этом решили спасать бизнес, а не людей. Последним же Всемирный банк, Международный валютный фонд и страны Большой двадцатки предложили справляться со всеми потрясениями с помощью «инклюзивной» финансовой политики. Так финансовые инструменты, способствовавшие наступлению кризиса, стали средством его преодоления.
По мнению владельцев крупного бизнеса, политиков, экспертов и симпатизирующих этим группам СМИ, причины высокой закредитованности людей кроются далеко не в налогово-бюджетной и денежно-кредитной политике. Они также не являются следствием регулярно повторяющихся с конца 1970-х годов кризисов, которые происходят из-за злоупотреблений различных финансовых институтов. В этом невозможно признаться потому, что население перестанет одобрять дорогостоящие программы их оздоровления, предотвращая тем самым крах всей финансовой системы. В представлении сторонников сложившегося экономического порядка есть лишь две причины высокой подушевой задолженности: природная склонность людей к безделью и небывалая коррупционность элит.
Сторонники неолиберализма не могут и не хотят регулировать избыточное количество финансов. Несмотря на многочисленные и все более разрушительные кризисы, они по-прежнему настаивают на необходимости снижать заработные платы широких масс. Или подольше держать их на низком уровне, совмещая это со снижением дефицита бюджета и финансирования социальных услуг. Вместо этого доминировать должны частные интересы, воплощенные в фигурах креативных предпринимателей, расчетливых финансистов и технологических визионеров. А получаемая ими прибыль якобы будет просачиваться вниз и обеспечивать благами всех других. При этом их многочисленные провалы не должны восприниматься критически: вместо этого люди должны брать на себя ответственность за их ошибки, переориентируя социальные расходы на поддержку коллапсирующих предприятий и институтов.
Все «новые» виды экономики – будь то финансовая, сервисная или технологическая – в действительности являются экономикой долга. Именно кредиты гарантируют им прибыль, настаивает социальный теоретик Маурицио Лаццаратто. Она формирует новую модель общественных отношений, разделяя людей на кредиторов и заемщиков. В основе их связи лежит моральный долг выполнения обязательств, который накладывается исключительно на получателей ссуд. Те же, кто оказывается не способен их выполнить или уклоняется от жизни в кредит, не желая работать из последних сил чтобы только заплатить по долгам, постепенно исключается из социально-экономической жизни.
Не менее важно и то, что экономика долга лишила большинство граждан развитых стран политической власти. Они потеряли прежнее богатство и свободу, которых десятилетиями добивались рабочие и социалистические движения, бросая вызов элитам. Будучи перегружены долгами, люди лишаются возможности самостоятельно определять будущее. Они не могут участвовать в публичной политике и выбирать альтернативные политические проекты, поскольку всегда находятся в поисках дополнительного заработка. Траекторию будущего теперь задают кредиторы, способные лишить людей всего благодаря мощному ресурсу физического и социального насилия.
Иллюстративные фото с сайтов dailytimes.com.pk и cnn.com
Поддержите журналистику, которой доверяют.
