Акмарал Зыкаева, композитор: «Новое никому не нужно»

— Вы учились в Казахской национальной консерватории имени Курмангазы, и затем прошли обучение в Музыкальном институте в Лос-Анджелесе, США, в 2010. Какое основное различие вы увидели между школами и какую модель преподавания вы считаете наиболее эффективной?

— Различие заключается в том, как мы «не идем» в ногу со временем. Если говорить о классическом музыкальном образовании в Казахстане, то здесь все в порядке нормы. Что касается индустрии эстрадной музыки, то необходим абсолютно иной подход в изучении продакшна. Например, в звукорежиссуре образование просто обязано быть в ногу со временем, а не учиться по методике советской школы и начала девяностых.

В Америку я ездила именно с целью получить актуальные знания в музыкальном продакшне. На тот момент моя образовательная программа Independent Artist Programming была экспериментальной, таких классов еще нигде не существовало. Нас обучали от звукорежиссуры, музыкального бизнеса, до специфических классов вокала. Интенсив программы был практически как на Берлинале, только если здесь мы не спали всего неделю, то в Институте музыки мы не спали более полугода. Каждый день мы бронировали студию с 9 вечера и до 6 утра. Это был прекрасный опыт, однако и без учебы в консерватории я не стала бы тем, кем являюсь, поэтому нельзя однозначно ответить на вопрос «что эффективнее», тем более спустя 10 лет стандарты в этой сфере уже давно другие.

— Насколько казахстанские композиторы сегодня востребованы на локальном и международном рынке и возможно ли прожить, занимаясь только этим делом?

— Если говорить о классических композиторах в Казахстане, я могу однозначно сказать, что нет. Да, у нас появляется все больше талантливых поп-исполнителей, стремительно развивается индустрия клипов, но говорить о современной композиторской школе, где нужны такие произведения как симфонии, квартеты, не приходится. Можно наблюдать как все эти профессионалы мигрируют из классики в эстраду, и чаще всего выпускники консерватории идут играть в бэнды, а не в оркестры.

На самом деле, сегодня композиторов много, но сама индустрия очень сжатая, и её требования к композиторам порой ужасны. Часто сталкиваешься с такими запросами:«нам для сериала нужна музыка, как можно попроще «чтобы зашло, что бы пипл схавал», а еще могут сказать «нам не нужны Ханс Зимеры» (Ханс Циммер, известный немецкий композитор, лауреат премии «Оскар», - прим. V), или могут прислать референс на «Козимнин карасы» в обработке Сона Паскаля. Удивляться нечему. Просто посмотрите, какие у нас концерты проходят во Дворце Республики, кто перед нами выступает и самое главное, кто на эти концерты ходит. Все друг другу соответствуют, какой спрос – такое и предложение.

Поэтому для казахстанского композитора, как мне кажется, есть только 4 реальных пути: пойти в авторские картины, где есть свобода, но нет бюджета; писать ширпотреб для сериалов и жанровых фильмов; если не получается, то можно попытаться найти работу во дворцах культуры, в оркестрах, школах; пойти играть в бэнды в кабаках.

Я считаю себя очень счастливым человеком, потому что получила опыт работы с «Конокрадами» Ерлана Нурмухамедова и с Ким Ки Дуком. Этот опыт и дает мне возможность идти куда-то и расти уже на международной арене, однако подобные проекты в Казахстане все-таки редкость.

Также невероятно важен и сам подход классического исполнителя к индустрии, да, можно критиковать аудиторию в необразованности, но помогаешь ли ты сам ей познакомиться с хорошей музыкой? Не редкость, когда на концертах классической музыки не бывает публики, и приходят в основном пенсионеры. Но сейчас ситуация немного меняется и уже появляются свои звездочки, которые собирают полные залы. Они молодые, талантливые, и, самое главное, у них есть понимание того, как продвигать себя и свою музыку, как это делает, например, пианистка Нургуль Нусипжанова. Я думаю, нужно как-то идти навстречу друг к другу, классикам нужно подружиться с маркетингом и современным языком донести публике, что классическая музыка – это здорово, классно и современно.

— Были ли у вас моменты в жизни, когда было необходимо что-то сочинить для той-индустрии?

— Меня просили написать попсовые аранжировки и музыку для рекламы, но работать непосредственно для той-индустрии — нет. Я надеюсь, что никому такое в голову не придёт.

— Свою музыку вы характеризуете как фолк, электроника и поп-рок на казахском языке. Почему фолк и электроника?

— В юности я слушала очень много разнообразной иностранной музыки и однажды наткнулась на турецкую певицу Pamela. Сейчас она забыта всеми, но тогда она играла, популярный на тот момент, турецкий поп-рок. На турецком языке, со своими оборотами, тембром и ритмом, и это мне показалось настолько красивым и необычным. Ведь музыка, несмотря на западный жанр, идентифицировалась однозначно как турецкая. Я тогда подумала: «Почему у нас такого нет? Почему у нас нет казахского поп-рока?». Это желание попробовать примерить «казахскость» в разных жанрах и идет со мной до сих пор. Мне очень интересно, насколько казахская семантика пластична, чтобы войти в тот или иной жанр и стать для него органичным, и, как оказалось, казахская мелодическая семантика очень пластична. Рэп, к-поп, постпанк, всё звучит круто, просто надо не бояться.

Ведь не будь отечественных копий западных артистов, которые, грубо говоря, берут на себя работу приучать нашу публику к звучанию казахского языка в качестве нормы, как что-то естественное, в этих современных жанрах. Со временем, я верю, что мы услышим нечто необычное, самородное.

А почему именно фолк? Я училась в республиканской казахской специализированной музыкальной школе-интернате им. Жубанова, которая очень сильна в фольклоре, нежели в классике, и это оставило во мне след. Я росла среди народной музыки и поэтому я не смогу отделить себя от этого жанра. Это получается не намерено, скорее с этим я уже выросла. Да, я работаю с этникой, однако я ни разу в своих песнях не использовала домбру, кобыз или другие инструменты, это было бы слишком просто и банально. Я не люблю дословно цитировать эти инструменты, потому что при запросе «покажите нам современную казахскую музыку» не хочется быть буквальной.

Мы можем переложить музыку Баха на любой инструмент или одеть его произведения в любую аранжировку, но Бах останется прежним и будет всегда узнаваем. Вот также и я стремлюсь с казахской музыкой, чтобы ее семантика ощущалась независимо от инструмента, жанра или формы. У нас немного современных композиторов, имеющих выраженную казахскую семантику, и мне очень нравится в этом плане Куат Шильдебаев. Он узнаваемый и он очень казахский, я всегда слышу степь, когда слушаю его музыку, неважно через какие инструменты он это делает.

— Смогли бы вы работать за рамками казахского контекста или для вас это имеет принципиальное значение?

— Нет, не имеет. Например, я однажды писала тайскую музыку, танец богини Гуаньинь, и для собственного интереса решила показать свою работу тайцам. Было интересно, как они это воспримут и услышат ли разницу. В итоге меня потом много раз переспрашивали, точно ли я это писала? Поэтому, если я захочу работать с другим контекстом, думаю, у меня это получится, ведь композиторы должны изучать семантику разных культур. В каждой культуре есть свой музыкальный семантический код, надо только уметь с ним работать.

— А что для вас «казахская семантика»?

— Сложный вопрос, помимо специфических тюрских мелодических оборотов и интервалов, здесь необходимо немного зайти на территорию истории. C Абая Кунанбаева начинается казахская мелодичная музыка, потому что до него форма казахской песни была другая, очень свободная, со своей не всегда как нам кажется на сегодня логичной структурой. Абай внес мелодизм и классическое понимание музыкальной фразы и предложения. С него начинается казахский романтизм. Затем, когда появляется Советский Союз в истории нашей музыки, начинается экспансия казахской музыки под европейские стандарты, это для нас было чем-то новым. Я не против этой музыки, но это было искусственным, насильственным скрещиванием казахского и европейского, что в итоге привело к тому, что на базе этого опыта у нас и произошло строительство современной казахской классики, отголоски которой были слышны и в песенном жанре 70-80-х. Однако, например, существует казахский музыкант Мамыр (Mamer), который родился и вырос в Китае. Он исполняет казахскую музыку, но так как он и его предки не застали советский период и никогда не росли с этой музыкой, он словно все это пропустил в своих композициях, создается ощущение, что звучит казахская песня без советской экспансии. Звучит совсем иначе и очень красиво. Благодаря его музыке, и благодаря другим казахским музыкантам в эмиграции, мы можем проследить, как казахская музыка развивалась параллельно, независимо друг от друга. Но они обе остаются казахскими.

— А можно ли где-нибудь послушать что было «до» советской власти?

— Можно, мой проект Qazaq Lounge как раз и состоит из народных песен, которые были написаны до прихода советской власти. И не только мой альбом. Многие песни по сей день перекладываются композиторами на самые разнообразные аранжировки. Я называю эти песни до советского периода «золотой сокровищницей» казахских песен.

— Ваш новый альбом Tales of Mergen, который вышел совсем недавно, значительно отличается от предыдущих, и он на английском языке. Почему вы выбрали именно английский язык?

— В альбоме я продолжаю экспериментировать с казахской этникой, только уже серьезно продумывая это через инструментовку и мелодические обороты. Честно говоря, задачу для себя самой я поставила достаточно сложную: сделать кинематографичный альбом, используя только классические инструменты, современную электронику, английский язык (который, если честно, не очень-то и помогал с «казахскостью») и через все эти инструменты и ограничения передать что-то казахское. Не знаю, насколько это у меня получилось, но я очень старалась.

Есть несколько причин, почему я решила сделать это на английском. Одна из них – мне стало тесно в казахском языке. Ну и то, что большинство моих слушателей не знают казахского языка, и это даже среди казахстанских слушателей. Я часто слышу: «Мерген, переведи это на английский», и если раньше я была уверена, что это невозможно, что мои песни должны звучать только на казахском, то сейчас я стала шире смотреть на это. Вот Бьорк исландка, и смогла пронести свой национальный колорит через английский язык и в своей уникальной форме. Я, конечно, не могу себя с ней сравнивать, но сам её подход к музыке мне очень близок. Поэтому, почему бы и нет? Я обожаю эксперименты.

— Существуют ли для вас другие барьеры в казахском языке, нежели доступность для международного слушателя?

— Да, однозначно, казахский бытовой и казахский литературный – это разные языки. Для написания песен, в большинстве случаев, используется литературный казахский, который очень ограничен огромным сводом правил. У нас в культуре никогда не было принято говорить дословно. Попробуйте спеть на казахском в рамках нормы «What if God was one of us? Just a slob like one of us» (Joan Osborne), всякая романтика этого смысла потеряется сразу. Мне очень сложно развивать казахский язык в сторону доступности согласно тем жанрам, в которых я работаю. Должна отметить что Галым Молданазар работает с казахским языком очень интересно, он иногда выдумывает какие-то свои словосочетания, которые ранее никто не слышал и не использовал. И при этом он делает это красиво.

— В вашем новом альбоме чувствуется кинематографичность и более свободная форма, больше похожая на саундтрек к фильму, нежели на песню в классическом понимании. Чем мотивирован данный переход?

— В музыке для кино ты чувствуешь себя более свободным как композитор, потому что ты не скован в рамках обычной песни в 4 аккорда, и можешь ломать структуру музыкальной ткани как тебе вздумается. Это не только игра с формой, но и инструментовкой, допустим можно взять в трех местах барабаны и уйти во что-то другое, более увереннее работать со слоями, создавая контрапункты. И решив для себя, что это будет кинематографичный альбом, я словно разрешила себе все эти эксперименты. Да, конечно, я осознаю, что чем страннее артист, тем меньше тебя слушают, но я осознанно иду на это.

— Сегодня в мире можно наблюдать новый поворот в сторону классической музыки и появляется все больше молодых, популярных композиторов, которые сочиняют музыку, отвечающую времени, но в Казахстане о концертах молодых композиторов можно услышать довольно редко, и я бы хотел узнать: с чем это связано и существует ли в современной казахстанской классической музыке стагнация?

— Существует, этому есть ряд причин. Здесь стоит задать вопрос: кто вообще в нашей стране выбирает классический репертуар? Кто решает, на каком концерте что будут играть? Скромному композитору, честно живущему на одну только зарплату, очень трудно сказать в нашем обществе: «Сыграйте, пожалуйста, мое произведение, возьмите, пожалуйста, в свой репертуар», ведь ему в большинстве случаев ответят: «Нет, нам это не надо, нам нужно что-то популярное, что люди понимают, что уже проверенное». Самостоятельно что-то реализовывать в классической музыке финансово очень трудно, в отличие от эстрадных музыкантов.

Приведу пример: допустим, вы – композитор, и вы захотели устроить премьеру или записать свое произведение, написанное для симфонического оркестра. Симфонический оркестр вместе с дирижером — это около 100-120 человек, и вы можете уже представить, скольким людям надо заплатить за репетиции, и хотя бы минимальный гонорар за концерт. А еще аренда зала, звукорежиссерское оборудование, сами звукорежиссеры.

Ок, давайте рассмотрим квинтет, всего 5 человек, даже по минимальной оплате всего пятерым исполнителям, плюс студия, зал, репетиции, уже выходит крупная сумма. Честно говоря, у наших современных композиторов нет денег самостоятельно делать премьеры, или записывать самостоятельно музыку и тем более продвигать её куда-то. Из-за этих обстоятельств мы очень много талантливой, современной музыки просто не слышим. Некому в это инвестировать. Вся она в партитурах, пылится годами.

Сама наша власть, её цели, вкусы и желания напрямую отражаются на нашей культуре, в том числе на композиторах. За всем этим также стоит культурный страх людей, заказывающих музыку. В большинстве проектов, которое организует государство, чиновники боятся выходить за формат. Они не могут себе представить что-то непривычное, незнакомое. Нужны люди, трендсеттеры, которые будут их знакомить с тем, что сегодня актуально.

— Почему, как вы думаете, этот страх существует?

— После успеха Qazaq Lounge у меня намечался проект в столице, я могла бы быть музыкальным продюсером на одном большом международном мероприятии. К моему разочарованию, не о чем было говорить с теми людьми, с чиновниками, с которыми я встречалась. Я тогда для себя сразу решила, что в таких мероприятиях не участвую, это не мое. Предпочитаю тихо сочинять музыку.

У меня постоянно возникают вопросы: «Зачем они работают с проектами, в которых не разбираются?», «Как они могут говорить о культуре, если ничего в этом не понимают?». Да, есть бэкграунд советского периода и периода 90-х, но если мы хотим сказать, что «Казахстан — это современное государство» и если мы хотим вписаться в современное мировое сообщество, то нужно хотя бы как-то подтянуть свои знания по современной истории и культуре: что такое современный театр, какая существует современная классическая музыка и т.д. Если ты вне культуры, и живешь только теми фильмами, которые ты смотрел в 90-х, то как можно идти развивать современное кино? А ведь они решают кому достанутся деньги, выбирая проходимцев, они оставляют таланты без поддержки.

В целом некому презентовать проекты и стараться развивать что-то новое в культуре, если это «новое» на самом деле никому не нужно.

Говоря о развитии музыки в нашем обществе, можно только привести в пример эстрадных исполнителей. Уязвимость классической музыки в том, что она очень сильно связана с администрацией, с людьми, управляющими музыкальными коллективами. Люди с обычной гитарой свободнее, чем музыкант из симфонического оркестра. Поэтому, если есть желание проанализировать современное отношение государства к культуре, то лучше всего смотреть именно на классическую музыку.

— Какие фильмы вы посмотрели на Berlinale и что порекомендуете читателям?

— Я бы хотела порекомендовать фильм «Котлован» Андрея Грязева. Это сумасшедшее кино, оно политического плана, очень скандальное. Фильм собран из видео-обращений к Путину с проблемами со всей России и для меня «Котлован» – это отражение состояния России, и одновременно метафора, которая нам абсолютно не чужда, мы находимся примерно в такой же реальности. Это как взглянуть на нее в неприглядном виде, в таком какая она есть. Поэтому я бы хотела порекомендовать именно это кино. Отрезвляет.