Как образовательное неравенство в Казахстане меняет будущее

Сельская картина мира

Средняя школа №21 поселка Коктерек прославилась благодаря усилиям СМИ в конце прошлого года. КТК сообщил, что в учебном заведении «дети не встают и не ходят к доске из-за тесноты», корреспонденты «Каравана» зафиксировали удручающее состояние мебели — «родом из нашего советского прошлого». Для сельских школ в Казахстане (в 2020 году к ним относилось 70% всех школ страны) такое положение дел представляет собой вариант нормы.

Причина заключается в том, что с точки зрения финансирования сельские школы находятся на периферии образовательной политики, объясняют авторы аналитического доклада об образовательном неравенстве в Центральной Азии. «Села и регионы с меньшей долей детского населения вынуждены довольствоваться устаревающей инфраструктурой, ветшающими зданиями, зданиями без отопления и туалетов/базовых санитарно-гигиенических условий», — продолжают они.

Качество и современность школьных зданий, показано в ряде исследований, способны влиять на успешность процесса обучения детей. Казахстанская действительность убедительно подтверждает верность тезиса: по результатам ЕНТ-2020 около 25% обучающихся сельских школ не набрали пороговый балл. В городе аналогичный результат показали лишь около 20% выпускников, обращает внимание исследователь в области образования Жаслан Нурбаев.

С годами разница между сельскими и городскими школьниками в Казахстане лишь растет. Нурбаев в своем исследовании, посвященном малокомплектным школам, отмечает, что по результатам PISA-2015 сельские школьники по учебным достижениям отставали от городских сверстников больше чем на полгода (19 баллов). В PISA-2018 разрыв дошел уже до 37 баллов, и соответственно разница в учебных достижениях фактически составила один год, объясняет эксперт.

В краткосрочной перспективе неравенство между сельской и городской молодежью грозит первой, как минимум, сложностями при поступлении в вузы. Коуч и психолог-консультант Сабина Серикова приводит пример: «Если выпускник городской школы знает хотя бы базовый английский, то их сверстники из сельской местности начинают учить его в университете практически с нуля. Путь к работе в международных компаниях, зарубежным стажировкам и дальнейшему обучению за границей для тех, кто учился в сельских школах, удлиняется».

Или не начинается вовсе, если выпускники выбирают — или вынуждены — остаться в родном поселке и продолжить заниматься домашним хозяйством. Эксперт в области образования Айгерим Копеева со ссылкой на научные работы говорит, что молодые люди, заметно отстающие от своих сверстников, «имеют другую картину мира — они не верят в идею образования саму по себе, не видят в нем ценности, не верят в возможность честного достижения каких-либо персональных выгод через образование».

Низкая мотивация к учебе и скромные карьерные возможности в долгосрочной перспективе чреваты ростом безработицы среди сельской молодежи, и в целом ростом доли молодежи, которую принято относить к категории NEET (не учатся, не работают, не проходят переподготовку), замечает Айман Жусупова, политолог и руководитель проектов в Eurasian Center for People Management. На третий квартал 2021 года доля NEET в структуре молодежи Казахстана составляла 6,7%.

Нурбаев добавляет, что разрыв между сельским и городским качеством образования, вероятнее всего, отразится и на сельском хозяйстве республики. По результатам исследования ВТО, рассказывает эксперт, большее влияние на эту сферу оказывают не прямые инвестиции, кредиты и субсидии для фермеров, а косвенные, направленные на финансирование аграрной науки, трансферта технологий, научно-методологические услуги. «А так как в сельском хозяйстве трудится не более 15% специалистов с высшим образованием, закрадываются большие сомнения о прогрессивном развитии отрасли», — констатирует Нурбаев.

Наконец, внутрирегиональное расслоение неизбежно обернется нарастанием темпов урбанизации. С одной стороны, мировой опыт показывает, что экономическое развитие в современном мире так или иначе связано именно с высоким уровнем урбанизации, пишет социолог Серик Джаксылыков. С другой стороны, риски для сферы образования тоже очевидны: «Внутренняя миграция может привести к тому, что общий уровень качества образования снизится за счет новоприбывших школьников, которым нужно будет больше времени для того, чтобы догнать своих сверстников», — подчеркивает исследователь и политолог Данияр Кусаинов.

Образование для избранных

«Образовательный разрыв, обусловленный разным уровнем доходов семей, во время пандемии стал расти еще больше», — говорится в докладе «Новые грани образовательного неравенства в странах Центральной Азии: от измерения проблемы к изменениям политик». С одной стороны, учащиеся частных школ были более подготовлены к переходу на дистанционное обучение, а после снятия карантина быстро получили возможность обучаться офлайн из-за малочисленности классов.

С другой стороны, доступ к интернету и наличие достаточного количества гаджетов стало значимым препятствием при обучении детей из бедных и малообеспеченных семей. Участники казахстанской фокус-группы сообщили авторам вышеупомянутого доклада, что в сельской местности жителям приходилось платить 30 тыс. тенге только за установку антенны, которая позволила бы им подключиться к сотовой связи. При этом мобильный широкополосный интернет недостаточен для полноценной работы на онлайн-платформах, рекомендованных министерством образования и науки.

Кроме этого, ребенок из менее обеспеченной семьи, как правило, практически лишен внимания и времени родителей из-за их постоянной занятости, а зачастую и сам вовлечен в трудовую деятельность. Если после полноценного возвращения к традиционному формату обучения эти дети не будут иметь возможность восполнить знания, эксперты международных организаций предрекают странам потери (недополученную выгоду) в миллиарды долларов.

Однако пока казахстанское правительство подсчитает потенциальные потери от образовательного разрыва, ему, скорее всего, придется столкнуться с другим его последствием — обострением проблемы социального неравенства. «Для детей, оказавшихся на острие этого кризиса, существует реальная перспектива того, что его последствия навсегда изменят их жизнь. Речь идет о более высоких рисках детских браков, детского труда и подростковой беременности, стремительном падении заработков в течение жизни», — предостерегает Жусупова.

«Наивно полагать, что образовательный разрыв отразится негативно только на одной категории учащихся, — продолжает Кусаинов. — Падение уровня жизни и доходов ударит по школьникам из семей с высоким и средним уровнем достатка. Рост криминала затронет многие домохозяйства и бизнес». Январские события как раз продемонстрировали, к чему может привести социальная напряженность, вызванная «огромным расслоением» и появлением «большущего слоя не просто уязвимых, а нищих, бедных, неустроенных», как отмечал правозащитник Евгений Жовтис.

В обществе «слишком сильно» выросло неравенство между богатыми и бедными, также обращает внимание Куат Акижанов, ассоциированный профессор Высшей школы экономики КазГЮУ. Ситуация для малообеспеченных семей незавидная: «Эти дети посещают не самые качественные школы, получают не самое лучшее образование, потом заканчивают не самые лучшие университеты или вообще не заканчивают, получают низкооплачиваемую работу, становятся низкопродуктивными работниками, и так продолжается по кругу», — объясняет экономист.

«Не имея положительного примера перед глазами, ребенок решает, что все так и должно быть, и уже став взрослым, передает эту картину мира своим детям», — Копеева говорит о том же «замкнутом» круге. Эксперт добавляет, что в ходе недавнего исследования неравенства в уровне знаний учащихся в Турции выяснили: на грамотность ребенка и его результаты в PISA влияет — в случае отца — именно уровень его заработка.

Низкий семейный доход подталкивает подрастающих детей к неверным решениям и после окончания учебы — особенно если на школьника возложена ответственность за материальное благополучие семьи. «В будущем человек может отказаться от создания стартапа в пользу стабильной работы, потому что считает себя должным постоянно обеспечивать родственников. Установки из детства об успехе и финансах формируют стратегии поведения взрослого человека», — напоминает Серикова.

«Насколько завтрашние 30-летние работники будут качественно работать? Насколько их когнитивные способности будут развиты для работы на гибком рынке, где нужно менять профессии, осваивать новые и анализировать огромное количество информации?», — Акижанов задается резонными вопросами. Копеева подчеркивает, что чем меньше доля населения, обладающего навыками высокого порядка, образованного и достаточно свободно мыслящего для изучения (или хотя бы вдумчивого копирования) новых идей, тем меньше экономический потенциал страны в долгосрочной перспективе.

Особенные условия, которых почти нет

Казахстанские телеуроки, которые транслировали во время действия карантина и прочих ограничений, не были адаптированы для детей с особыми образовательными потребностями (ООП). «Это отражает отношение к таким детям и во внефорс-мажорное время — из-за малочисленности и разнообразия потребностей такие дети остаются за бортом образовательной политики», — пишут исследователи, проанализировавшие доступ к среднему образованию в Центральной Азии.

Они обращают внимание на то, что многие политики по включению детей с ООП, обозначенные на высшем уровне, исполняются формально. «Так, к примеру, в Казахстане, по данным официальной статистики, 60% школ создали условия для инклюзивного образования. Но, как сообщают эксперты, на практике это может означать лишь наличие пандуса на входе в школу», — отмечено в аналитическом докладе.

«В иерархии всех трех представленных разрезов данная категория детей пострадала от вынужденного перехода на дистанционное образование в первую очередь, поскольку они больше чем другие категории детей нуждались в особом подходе в получении информации», — высказывает мнение Жусупова. Свидетельства родителей лишь подтверждают экспертное предположение: онлайн-обучение для детей с ООП оказалось неэффективным, многие фиксировали откаты из-за отсутствия социализации и необходимой развивающей среды.

Серикова соглашается, что дети с инвалидностью находятся в худшем по сравнению с другими уязвимыми сверстниками положении: «Если у сельских школьников или детей из малообеспеченных семей есть возможность получить дополнительные знания вне учебных учреждений, то ученики с ООП испытывают трудности в передвижении по местности и восприятии своих особенностей окружающими». Дети, которые с детства слышат о том, что с ними что-то не в порядке, едва ли поверят в будущее без ограничений, добавляет психолог.

В Казахстане и система среднего образования для детей с ООП не нацелена на то, чтобы выпускники видели хоть какие-то карьерные возможности. «Спецобразование должно быть заинтересовано не только в настоящем, но и в будущем этого молодого человека», — говорит Алмагуль Сейсенова, юрист и старший научный сотрудник Национального научно-практического центра развития специального и инклюзивного образования. Специалист на протяжении последних десяти лет пытается актуализировать эту проблему для системы образования и просвещать работодателей.

Работодатели, утверждают в министерстве труда и социальной защиты, «не знают, на какие позиции брать людей с ограниченными возможностями». В результате лишь 25% лиц с инвалидностью в Казахстане трудоспособного возраста имеют работу. К слову, в минувшем году профильное ведомство выпустило многостраничный «Атлас рекомендуемых профессий и занятий для лиц с инвалидностью в Республике Казахстан». Любопытно, что в его основу положены исключительно медицинские показания и противопоказания для той или иной деятельности — такой фактор как уровень образования авторами при составлении рекомендаций не учитывался.

Однако сужением возможностей для самореализации последствия неравного доступа «особенных» детей к качественному среднему образованию не ограничиваются. «Увеличение разрыва между качеством образования нормотипичных детей и учениками с ООП приведет к сокращению возможностей для экономического участия последних, а также к ухудшению качества и продолжительности жизни», — констатирует Кусаинов.

Эксперт утверждает, что высокий уровень образования чаще ассоциируется с более высокой производительностью труда и здоровьем. Нурбаев почти вторит коллеге: «Многие исследования показывают, что дети, получившие качественное школьное образование, имеют выше вероятность окончить вуз, найти работу, больше платят налогов, дают экономию на соцобеспечение, коррекционную помощь и переобучение, более того, на систему здравоохранения и пенитенциарную систему».

Копеева, в свою очередь, обращает внимание на культурную и этическую несправедливость сложившейся ситуации: «Никто не должен получать менее качественное образование только из-за обстоятельств своего рождения или состояния здоровья». Это приводит к сегрегации «отстающих» детей от остального общества, которое в результате сталкивается с культурно-политическими сложностями. «Мы часто, к сожалению, наблюдаем в новостях совершенно дикие происшествия — насилие, кражу «невест» и пр.. Все это — наглядное последствие отвержения ценности образования в семье и сообществе», — уверена эксперт.