​Год, когда государство заявило о себе вновь

Эти события пересекались с подъемом идеологии неолиберализма, согласно которой роль государств должна быть сведена к обеспечению порядка в разных сферах. Оно стало восприниматься как эффективный менеджер, организующий рынки и институциональные условия, чтобы максимизировать экономические возможности всех и каждого. Но по прошествии 30 лет ресурсы были сконцентрированы в руках элитных групп, а государство стало отстраненным от общества и его ценностей, тяготеющим к авторитарному стилю правления. Инструментальный подход к пониманию государства способствовал частичному разрушению социума: люди оказались отчуждены друг от друга, безучастны в политической жизни, а экономические интересы стали определяющей причиной их отношений.

В результате, констатирует российский политический философ Артемий Магун, на месте государства как основного субъекта политики и носителя смыслов возник вакуум. Именно поэтому к нему стала обращаться преимущественно одна политическая сила – националистически настроенные консерваторы. Но в действительности эти наблюдения были применимы только к наименее влиятельным в международной политике странам – постсоветским, латиноамериканским, ближневосточным и африканским. Крупные же государства − США, Россия, Китай, Евросоюз и Турция – в последние 20 лет старались укрепить или восстановить свой суверенитет. Достигалось это разными способами: через меркантилистский подход к внешней торговле, пренебрежение нормами мирового права, силовой контроль над внутренней политикой и т. д.

Пандемия Covid-19, разогнавшая многие социальные процессы, не обошла стороной и идею государства. Возвращению ее позиций уже помог мировой финансовый кризис 2008 года, интенсивная миграция жителей Ближнего Востока в Европу, а также экономическая политика Дональда Трампа, ставшая при нем еще более протекционистской. Но коронавирус наглядно продемонстрировал то, почему современным обществам в трудных ситуациях тяжело обойтись исключительно собственными силами. Без вмешательства государства частные компании могли бы уверенно заявлять, что им гораздо выгоднее увольнять заболевших сотрудников, чем тратить деньги на покупку средств индивидуальной защиты и разворачивать массовое производство вакцины. А частные клиники выставляли бы неподъемные цены на лечение, отказывая массе людей, нуждающихся в помощи.

Отчасти мы уже наблюдали эти процессы в странах с приватизированной и слабо финансируемой медициной. Их системы здравоохранения оказались не готовы к наплыву больных и испытывали дефицит медикаментов в первые месяцы пандемии. Поэтому жесткий карантин и стал общемировой тактикой борьбы с инфекцией. Уроком в этой ситуации стало то, что здоровье людей решающим образом зависит от социально ориентированного государства. И те, кто придавал достаточное значение расходам на общественные сферы, например страны Восточной Азии и государства Северной Европы, гораздо легче переносят нынешние потрясения. Но помимо социальных расходов значение идеи государства повысила возможность занимать и печатать деньги для поддержания экономики. В США и странах Евросоюза были выделены триллионы долларов не только в помощь бизнесу, но и для выплаты пособий гражданам. Политика жесткой экономии, которой они придерживались долгие годы, оказалась не экономической необходимостью, а идеологическим инструментом консерваторов.

Но все же более точным будет сказать, что мир оказался заложником противоречивого взгляда на государство. Часть людей хочет видеть уверенные действия со стороны своих государств, боясь их безразличия к социальным проблемам. Другая же часть выступает за верховенство экономики, и беспокоится о том, что государства начнут оспаривать ее важность. И действительно, с началом пандемии государство пошатнуло доминирование экономической логики, которую долгое время определял финансовый сектор, считающий себя двигателем развития мирового хозяйства. Роль государства, благодаря впрыскиванию ликвидности во все каналы, оказалась определяющей для поддержания работы промышленных предприятий. На этом фоне собственный потенциал финансовой индустрии выглядел блекло, хотя на протяжении последних 40 лет она имела большие преференции.

Восстановление значимости государства это важное, но не определяющее событие. Проблема состоит в том, что преобладание государства только в области экономики будет лишь приближать все общества к социальному кризису. В основе печатания денег и повышения внешнего долга лежит принцип займа ресурсов у себя в будущем. Дело не в том, что это разрушительные инструменты сами по себе, поскольку одолженные у себя денежные ресурсы придется отдавать. С этим, при наличии монетарного суверенитета, как раз и нет проблем. Загвоздка состоит в том, что эти деньги заимствуются для экономической системы, безжалостной к нынешнему экологическому кризису и социальному расслоению. В результате мы можем столкнуться с пузырем «мегагосударства», которое будет с большим усердием играть против нынешних запросов людей.

И желание не допустить этого подводит мир к тому, чтобы переосмыслить концепции государства и проекта глобализации. Это необходимо сделать не только потому, что на планете существует структурное неравенство, из-за которого одни страны вынуждены оставаться сырьевыми или производственными придатками для бывших/действующих империй, оставляя в нищете широкие слои населения. Но и потому, что международное право и местные конституции − фундамент институтов государства и глобализации – должны обеспечивать равное политическое участие для всех, а не создавать привилегированные группы.

Вместо этого мы видим то, насколько разными возможностями обладают страны даже в ситуации нынешнего экономического кризиса. Пока одни печатают триллионы долларов для своих экономик, другие могут довольствоваться лишь небольшими подачками в виде гуманитарной помощи и отсрочек по внешним кредитам. При этом у более слабых стран практически нет международной площадки и должного политического веса, чтобы отстоять свое право на достойную жизнь. То же происходит и во внутренней политике подавляющего большинства стран. Пока одни группы спекулятивным или силовым методом концентрируют у себя все ресурсы, называя это демократией или меритократией, другие не могут заявить о своем неустойчивом, а то и вовсе бедственном положении даже на мирных демонстрациях. В этих условиях закон служит только исключению людей из политики, а не обеспечивает их пространством действия.

При таком неравенстве, стержнем которого остается забота элит о собственных интересах, государства и люди уже с трудом справляются с инфекциями. Это дает почву для сомнений в том, что человечество способно совладать с более масштабными кризисами, особенно экологическим. В конце концов, одни страны могут оправдывать свои злоупотребления меньшими по сравнению с другими выбросами, вторые − манипулировать статистикой, а третьи − игнорировать предъявляемые к ним требования. В этих условиях возникает потребность в более мощном и куда более глобальном политическом институте, далеком от поисков сиюминутных выгод, которыми злоупотребляют нынешние национальные государства. Период пандемии, пошатнув первенство экономической логики, сделал идею государства открытой для наполнения новым содержанием. Вопрос лишь в том, сможет ли общество вернуть себе право определять это содержание.