Друга, которого в реальной жизни я так и не увидела, но с которым переписывалась по почте (его письма хранятся у меня в заветной папке), с которым как-то раз пару минут разговаривала по телефону – связь была отвратительной. А еще я перевела на русский язык пять его книг, редактировала две, написала больше десятка статей о его идеях. В 2005 году организовала конференцию его памяти. Памяти Серикбола Кондыбая. Нашего великого современника (1968-2004), ученого, которого еще при жизни многие земляки считали святым.

Он работал в родительском доме в поселке Шетпе, и при жизни его книги «География Мангыстау», «Святые места Мангыстау и Устюрта», «Введение в казахскую мифологию», «Казахская степь и германские боги», «Есен-казах», «Книга воинского духа», «Гиперборея: родословие эпохи сновидений» редко попадали в руки к ученым, их разбирали земляки Серикбола, в качестве оберега. Лишь четырехтомник «Мифология предказахов» был презентован в июне 2004 года в Актау публично, с участием известных ученых. А через 2 месяца создатель новой парадигмы нашей гуманитарной науки ушел из жизни.

Время от времени он является во сне не только близким и друзьям, но и людям, которые даже не знали о его существовании. На Мангыстау рассказывают, например, такую историю: семья одноклассников Серикбола затеяла дома капитальный ремонт. Пригласили бригаду строителей из Узбекистана. Как-то так получилось, что строители взяли деньги вперед и ушли, не закончив ремонта. Хозяева пытались объясниться – бесполезно. Шла неделя за неделей, средств завершить ремонт не было. И вдруг, когда семья смирилась с ситуацией, строители вернулись в дом и молча, как ни в чем не бывало, принялись за работу. Недоумевающим хозяевам бригадир буркнул, кивнув на висевший на стене портрет Серикбола: «Вот этот ваш покоя не дает, уже две недели каждую ночь снится...»

Таких историй о Серикболе Кондыбае на Мангыстау – земле 362 святых – рассказывают множество. Самого Серикбола часто называют еще одним святым Мангыстау. И теперь его земляки совершают паломничество в поисках исцеления от болезней на его могилу близ райцентра Шетпе. Могилу, на которой установлен надгробный памятник в форме инвалидной коляски. Ведь почти 10 лет из своей короткой – три мушеля, 36 лет – жизни Серикбол был прикован к коляске.

Серикбол работал на стыке исторической географии, истории, этнографии, лингвистики, тюркологии, философии, но главным объектом его исследований был Миф. Миф, о котором Алексей Лосев писал: «Миф – это высшая реальность».

В метафизике утверждается о тождестве субъекта и объекта познания. Аристотель говорил об этом: «Душа есть то, что она знает». Поэтому закономерно превращение Серикбола в Миф. Сама жизнь его как будто выстроена по законам мифа.

Он – сирота, отец его умер, не увидев рождения сына. Джозеф Кэмпбелл показал, что в мифах и сказках многих народов главный герой – сирота, сын вдовы или сын безвестного отца, оказавшийся в безлюдном месте, – символизирует собою проходящего инициатические испытания неофита. В блистательно реконструированной Серикболом Кондыбаем тюркской инициатической терминологии неофит, инициируемый называется «жетім» – «сирота». Цель инициационного путешествия – найти своего отца, узнать его и отождествиться с ним, чтобы познать тайну мира. Реальный отец, находящийся где-то далеко, символизирует небесного Отца. В завершении своего земного Пути, в первом томе «Мифологии предказахов» ученый открыл для себя и своего читателя метафизическую тему – тему отца как непроявленного начала мира.

В третьем томе «Мифологии предказахов» Серикбол разворачивает основную, как он доказывал, тему мифологии прототюрков – тему Великой Матери, Матери-Змеи, символизирующей проявленный мир. Можно сравнивать эту реконструкцию с самыми разными мифологическими традициями, в первую очередь, наверное, индийской. Но здесь можно увидеть параллель с собственной жизнью ученого, в которой мать его Тарбие сыграла столь огромную роль.

Серикбол не просто имел мужество работать, несмотря на физические страдания, он сумел принять свою болезнь как судьбу, как посланное свыше благо. В одной из последних своих статей он писал: «Находящаяся во власти духов болезнь – предназначенная свыше доля (несібе), поэтому, несмотря на кажущееся противоречие, нельзя забывать, что и она является одним из сакральных свойств изначального истока. Мы – наследники не жестко дуалистической традиции, в которой добро и зло находятся в принципиальном антагонизме, а традиции, которая умеет совмещать, казалось бы, взаимоисключающие понятия, поэтому должны суметь принять такое противоречие».

О сакральном значении числа девять в казахской культуре писали и до Серикбола, и он сам. Роль этого сакрального числа очень четко проявляется в жизни ученого. В завершение первых девяти лет ему дана была некая сакральная информация: ученик начальной школы исписывал непонятными письменами горы бумаги, рисовал собственные карты мира с независимым Казахстаном в центре Евразии (напомним, это был 1977 год). Конец второго его девятилетнего цикла отмечен участием в декабрьских событиях 1986 года и десятидневным заключением в тюрьме. В мифологической символике это инициатическая смерть, пребывание в потустороннем мире. Третий девятилетний цикл в жизни Серикбола Кондыбая завершается катастрофой: падение в темноте с железнодорожного моста и перелом позвоночника.

Врачи предрекали ему год-два жизни. Он прожил девять, почти десять. Катастрофа лишила Серикбола возможности полноценного физического существования, но стала импульсом к духовному взлету. Это еще одна инициатическая смерть и возрождение в духе. Четвертый девятилетний цикл – это максимально концентрированная духовная работа. Общая длительность жизненного пути Серикбола – тридцать шесть лет – это не только три тенгрианских мушеля, но и число, имеющее глубочайший символизм в других традициях.

Год назад, в сентябре 2015, я приехала в Шетпе, чтобы помочь созданному здесь музею Серикбола Кондыбая спроектировать залы, посвященные мифологии, и наконец побывала на могиле Серикбола, в ложбине между горами Актау и Каратау.

Вместе со старшей сестрой Серикбола Балсулу Кондыбай и директором музея Римой Бердиевой мы помолились у могилы Серикбола, а потом и у могилы его мамы Тарбие, которая умерла за месяц до этого. Я хотела тогда же навестить дом, но, видимо, Балсулу было тяжело оказаться в опустевшем родном гнезде. Она отказала.

В этот раз мы были в Шетпе вместе с режиссером-документалистом Асией Байгожиной и оператором Александром Рубановым, которые готовятся к съемкам документального фильма о Серикболе. В этот раз Балсулу позволила нам побывать в их старом доме. Тарбие-апа получила его в 1973 году от строительной организации, в которой работала. По мере того, как дети подрастали, дом пристраивался, сейчас здесь шесть просторных комнат.

После смерти Серикбола в 2004 году дом, подтачиваемый термитами, не ремонтировался, так как дети Тарбие-апай пытались склонить маму к переезду к ним, в город. Хотели, чтобы мама могла наконец отдохнуть. Оставшись вдовой, она всю жизнь работала на две ставки грузчиком, уборщицей, на стройке, чтобы поднять шестерых детей. Состарившись, почти десять лет ходила за сыном. Но она отказалась переехать в город, так и жила одна. Берегла архив и библиотеку Серикбола. Ждала, когда построят музей, чтобы передать вещи сына туда. В феврале 2015 года здание музея было завершено. Музейщики приняли на хранение реликвии, начали готовить экспозицию. А Тарбие-апай, будто сочтя свой долг выполненным, 13 марта, за день до дня рождения сына, упала и сломала бедро. Состояние ее постоянно ухудшалось. Умерла она 24 августа, в тот же день, что и сын, через 11 лет после него. Завещала похоронить рядом с сыном.

Дом, как и надворные постройки, и ограда – из ракушечника. Это здесь самый дешевый строительный материал. На полуострове он повсюду, под метровым слоем земли. Деревья привозных пород плохо приживаются на Мангыстау не только из-за засушливого климата, но и потому, что корни через год-два упираются в ракушечник. Во дворе дома растут два-три каратала, абрикос, тутовое дерево. За домом раньше был виноградник. Под снегом во дворе видны огород, топчан, на котором в сельской местности казахи пьют чай, спят под звездным небом. В дом и во двор проведена вода.

Чтобы дом не пустовал, сейчас в него пустили узбекскую семью. Раньше они жили во времянке во дворе. Жильцы занимают ту половину дома, в которой жила мама Серикбола. Комнаты, в которых располагался Серикбол, стоят пустые. Вещи перенесены в музей. Остались только два старых книжных шкафа и столик. На стене стенд, подготовленный Балсулу для одной из конференции памяти ее брата. На косяке оберег − бараньи косточки.

С тех пор, как мы впервые услышали о Серикболе в начале 2000-х, меня поразил этот феномен: в далеком поселке, без научного окружения и библиотек, живет ученый, пересматривающий дописьменную историю мира, прокладывающий новые пути ее реконструкции на основе лингвистики и мифологии. Теперь, пройдя по улицам райцентра, я смотрела из окна кабинета на ограду в метре от дома, контраст между физическим и духовным бытием Серикбола предстал еще более разительным, даже несовместимым. Ася Байгожина, наверное, чувствовала то же самое. Она пригладила отстающие от стены обои и произнесла: «Поистине, дух веет, где хочет». А когда мы покидали дом, поблагодарив живущую в нем женщину, Ася сказала: «Былое и думы... Именно так: былое и думы». Я могла лишь молчать.

От крыльца дома видна новая мечеть. Не знаю, была ли она при Серикболе. В ста метрах от калитки − музей. В нем продолжалась кондыбаевская конференция. Но нас племянник Серикбола Берик повез, чтобы по просьбе кинематографистов снять виды Шетпе с возвышенности. Снег в этих местах лежит редко, надо было использовать этот шанс.

После блестящего окончания географического факультета КазГУ Серикбола звали остаться в аспирантуре. Но он был младшим сыном в семье и по обычаю вернулся в родной дом. Работал в Областном обществе охраны памятников. Потом в местной школе учителем. Водил свой класс в походы по окрестностям, рассказывая о каждом ручье, камне, холме.

Пока киношники работали, я думала именно об этих походах, о его рассказах, в которых географические сведения переплетались с историей и мифологией. Я смотрела в ту сторону, где находится Устюрт, и вспоминала, как Серикбол анализировал одну из легенд о приходе казахов на Мангыстау в 18 веке: «Для казахов Мангыстау представлялся магическим миром, спуск адаев с плато Устюрт на равнину отождествлялся с путешествием в потусторонний мир, мир предков». Для меня, алматинки, дорога к Серикболу стала еще и дорогой в мир моих предков…

Экспозиция «Средний мир» в зале «Мифологическая модель мира». У Мирового дерева Байтерек карлик «Сам с вершок, борода сорок вершков» и другие мифологические персонажи.

Ночью полуостров накрыло туманом. Наступил день, над горизонтом поднялся туман, который сравнивают здесь с «көрпе» (пуховое одеяло). Правда, скептически настроенное младшее поколение утверждало, что это не природное явление, воспетое в поэзии, а дым от нового цементного завода.

Надгробие мамы Серикбола Тарбие-апай из местного ракушечника. Балсулу, отстав от других, положила под камень в проеме мелкую купюру для путника, который захочет прочитать заупокойную молитву для ее мамы. Этот обычай, забытый в других местах, все еще сохраняется на Мангыстау.

Дом, в котором Серикбол жил с 5-летнего возраста, в котором были написаны 15 томов его научных трудов.

От калитки дома Серикбола Кондыбая виден его музей.