Я родилась в Алма-Ате, но мои родители преподавали в Кзыл-Орде, и когда мне было 10 месяцев, мы переехали туда. В 1990 году мы вернулись в Алма-Ату, мне было уже 13 лет - самый сложный и опасный период для любого подростка, и так вышло, что он выпал на такое непростое время. Первая половина девяностых была смутной и тревожной. Помню, как мы район на район ходили, на разборки. Я жила в центре, училась в 120-ой школе, и конечно, это движение не прошло мимо меня – я лично ходила на драки в восьмом-девятом классе. Думаю, что деление на районы, строгая иерархия в них, дедовщина, были порождением того, что начиная с середины 30-х годов, часть страны сидела в лагерях. Когда начались более тяжелые времена, это поутихло, видимо, на фоне общих проблем люди успокоились.
Мне повезло, что у нас в семье был культ образования (родители — профессора, я сама — кандидат наук), и это позволило мне увидеть перспективу, а не погрязнуть в разборках. Свою энергию я направила на учебу. Слава Богу, даже в самые тяжелые времена, нам не приходилось голодать. Когда развалилась папина контора, и он не работал, мама трудилась на пяти работах, когда были трудности у мамы, выручал папа. Да, был дефицит. Помню, еду получали по карточкам. Ажека была прикреплена к специализированному магазинчику на Ленина-Шевченко (где сейчас кофейня), потому что ее супруг, мой аташка, в советское время был директором Казахского телеграфного агентства, и у них были определенные привилегии. Аташка почему-то называл магазин, в котором он обслуживался, «Напаха». Никто до сих пор не знает, что значит это слово — оно просто сохранилось в нашей семье. Мы ходили в магазин с карточками-картонками. На них покупали масло, водку, крупу. Когда мама начала работать во французской компании, финансовое положение нашей семьи стало получше, и мама иногда покупала иностранные продукты в магазине «Ынтымак» на Ленина, это был такой аналог «Березки». Тогда мы узнали вкус «Сникерса», тонко нарезанных пластинок салями в вакуумной упаковке, и других редких в те годы продуктов. Помню, как мама говорила, что слышала речь Назарбаева, в которой он сказал, что завалит народ товарами, такого не будет, что два сорта колбасы и все. В это не верилось, а ведь он завалил. А тогда я помню: заходишь в продуктовый магазин, и рядами стоят пятилитровые банки с соками, типа березового и томатного, и больше ничего нет. Вообще.
И если продуктовый дефицит меня не так сильно коснулся, то дефицит информации я помню хорошо. Я очень любила музыку и как раз тогда к нам начали прорываться иностранные передачи типа «Горячая десятка MTV». Она шла по пятницам в течение всего одного часа, и это было счастье. Для меня это один из символов 90-х, я страшно ждала эту передачу всю неделю. «Десятка» транслировалась одним из российских каналов – из-за разницы во времени она шла поздно ночью. Тогда я впервые увидела видеоклипы МС Хаммера, Уитни Хьюстон, это было незабываемо. Я пыталась записывать это на магнитофон, но не умела записывать через кабель, поэтому просто писала на встроенный микрофон. Качество записей было отвратное, но мне было все равно. Примерно в это же время начали появляться точки, в которых продавались контрафактные альбомы на кассетах, но мне не нравился репертуар – в основном это была Сандра, Модерн Токинг и тому подобное.
Вторая половина девяностых пришлась на мое студенчество и была прикольной, веселой. Мне все время казалось, что жизнь будет только лучше. Наверное, это связано с гормонами. Мы не отдаем себе отчет того, насколько наше настроение зависит от биохимического состояния тела: от дофамина, серотонина, которых в молодости вырабатывается гораздо больше. Конечно, когда тебе 18 лет, то кажется, что все будет только лучше и лучше. Но, кстати, у меня и сейчас тоже нет ощущения, что все будет плохо.
Во время августовского путча1991 года у нас гостили французы. Тогда была такая программа по обмену – мои родители съездили во Францию, а семья, у которой они жили, приехала потом к нам. У нас в квартире жила толпа народу – бабушка, мои родители, сестры, брат двоюродный и еще приехали французы. Мы им выделили отдельную комнату. Когда случился путч, ходили слухи, что закроют границу и уже никого никуда не выпустят. Мне было очень жаль наших гостей, потому что это была очень милая пожилая парочка из Шербура. Он — моряк, служил на флоте, она — домохозяйка. Боюсь, что их уже нет в живых, потому что уже тогда им было хорошо за семьдесят. Мне так хотелось, чтобы они смогли спокойно вернуться домой. Конечно, мы шутили, что они останутся здесь жить и не пропадут – мы их приютим. Когда мы им это говорили, у них были такие не очень веселые улыбки, хотя, они не показывали своего ужаса.
Я хорошо помню это время: август, каникулы. Мы были дома и чувствовали, что в стране что-то происходило. В воздухе было ожидание чего-то нехорошего. С другой стороны, когда уже все это произошло, и СССР развалился, я испытала радость. Мои родители не были диссидентами, но советская власть им по многим параметрам не нравилась. В первую очередь, потому что свобода личности была под большим вопросом. А мои родители, особенно мама, внутри себя были очень свободными людьми, и им было не по душе, что есть какие-то запреты и есть какие-то люди, которые решают, что тебе можно, а что нельзя. Пока не развалился Союз, мама была невыездная. Просто потому что в юности общалась с сосланными из центра диссидентами, творческой интеллигенцией. К тому же она не была членом партии и потому считалась неблагонадежной.
Самый нехороший по моим воспоминаниям был 1993-1994 год. Темные времена, мне кажется. Проезд на такси стоил чуть ли не 50 тысяч рублей. А транспорт тогда ходил очень плохо, можно было прождать автобуса или трамвая несколько часов. Общественный транспорт — это самое ужасное, что я помню о том времени. Я училась далеко от дома и ездила то на трамвае, то на автобусе, и все время мерзла на остановках. Мама говорила: «Не жди, лучше иди пешком, так ты не замерзнешь». Но когда у тебя огромная сумка, полная учебников, тетрадей для основных и дополнительных занятий, сложно передвигаться пешком.
И вот однажды поменяли деньги, и только вчера было несколько тысяч, а стало несколько тенге. Тенге и тыины были такие красивые, но они очень быстро выходили из обращения, потому что инфляция была стремительной. Все дорожало на глазах.
Я помню, как в 1997 году переносили столицу. Как любой алматинец, я не могла понять, что происходит, и была против. Но потом подумала, что, может быть, это хорошо с геополитической точки зрения, и, может быть, это хорошо для города, потому что он начал задыхаться от количества местных жителей и людей, приехавших в поисках лучшей жизни. С переносом столицы в Астану часть потока направилась туда и Алматы стало полегче.
Любовь к музыке прививалась именно в семье, мои родители любили музыку. Я помню, как мы с папой торжественно ходили покупать навороченный виниловый проигрыватель, с двумя огромными колонками, которые потом разнесли в разные углы в зале. Мама очень любила французских исполнителей типа Азнавура, Эдит Пиаф и т.д. Однажды в нашем доме появился двойной альбом Greenpeace Breakthrough, о котором исполнительный продюсер Ян Флукс говорил: «Мы пытались дать советским людям абсолютную квинтэссеннцию западного рока за последние пять или шесть лет». В этом альбоме были U2, Стинг, Шаде, Брайан Ферри, и еще куча товарищей, которые делают качественную музыку. Я слушала этот альбом бесконечно. Ходила в детстве в разные музыкальные школы – на фортепиано мне не понравилось, потом я решила, что на скрипке будет интереснее. Но там нужно было работать, пахать - мне это не подошло и я бросила и скрипку. Потом пошла на танцы и там мне наконец понравилось так, что я начала заниматься этим серьезно.
.jpg)
В группу RAP ZONE я попала благодаря танцам: увидела ребят, которые исполняли рэп-музыку, хип-хоп, очень не типичный для нас. Это была очень качественная музыка. Я впервые увидела у нас команду, делающую что-то действительно на хорошем уровне. Только мне не очень нравилось, как ребята танцевали. О чем я им и заявила, подойдя на выступлении. Это было 8 марта 1995 года. Я просто подошла и сказала: «Что-то ребята, вы танцуете не очень. Нужен вам постановщик танцев?» Они потеряли дар речи от моей наглости – оказалось, что фронтмен этой группы учился на хореографическом отделении в АГУ. Ребята попросили оставить телефон, обещали позвонить, когда выпустят свой альбом. Через какое-то время они услышали, что я еще и немного пою и так я стала петь в группе. Мы выступали около 5 лет, гастролировали по Казахстану. Это было прикольно. Была такая схема: радио, к примеру, проводит день рождения, они обращаются к нам, записывают джинглы и крутят на своем радио, и набирают народ, потом мы приезжаем и выступаем. Это была заря шоу-бизнеса. Нам 17-20 лет, все интересно, все равно где жить, в каких условиях. Мы даже не знали о существовании райдеров. Платили нам 300-500 долларов за то, что мы туда ездили и выступали. По тем временам это были неплохие деньги. Мы, к примеру, записали клип за 1000 долларов, но надо учесть, что мы пользовались связями и, к примеру, работа кинооператора Бори Трошева была бесплатной (до сих пор ему очень благодарна!)
Тогда же появились первые ночные клубы. Мы ходили в «Такси блюз», My Town — в здании почтамта, а напротив него был White Hall. Чуть позже появились «Адмирал Нельсон», «Навигатор», «Пирамида». В «Петролеум» мы не ходили, он был специфический в плане публики. Сейчас ощущение, что клубное движение пошло на спад, а может у нас сейчас такой возраст, что мы по таким заведениям не ходим. Для меня клубы были скорее работой, я редко ходила туда просто потусоваться. В основном это были выступления. Постоянно вокруг нас крутились люди, которые предлагали стать нашими продюсерами, директорами, обещали золотые горы — большинство из них исчезали без всяких объяснений. Мы много выступали на радио и телевидении. Тогда за эфиры не платили, видимо, это началось позже. Хотя, уже тогда мы слышали, что кто-то платит. Телеканал «Тан» хотел наш клип отвезти в Москву на программу «12 злобных зрителей» MTV, но от нас потребовали, чтобы мы пересняли какие-то сцены, мы отказались, и они не стали отправлять. Возможно, у нас был хороший шанс выйти на Москву. Но для меня это было больше хобби, а для Кайрата, который был фронтменом — работой.
Все закончилось по банальной причине: за 5 лет мы все изменились и наши дороги разошлись. До сих пор встречаются люди, которые меня узнают и помнят RAP ZONE. Хотя прошло уже 15 лет и выросло целое поколение, которое о нас не знает.
Примерно в те же годы я снималась в кино. Играла в трех фильмах, в двух – в эпизодических ролях. В одном из них меня, кажется, вообще вырезали. Главную женскую роль я сыграла в «Киллере» у Дарежана Омирбаева. В «Киллер» попала случайно, сопровождала сестренку, которая стеснялась одна идти на пробы. В коридоре меня увидел Дарежан Омирбаев и сказал: «Вот эти глаза я искал». Потом были пробы, на них было тоже смешно. Там моя героиня должна была месить тесто. Мне дали муку, яйца, воду и сказали приготовить тесто на бешбармак. А я не знаю как. Мне 20 лет и я никогда не делала никакого теста кроме как на пирог. Я растерялась: «А вы можете мне показать как?». Группа смотрела на меня с подозрением – что же я за человек такой.
Кадр из фильма «Киллер»
Самое тяжелое в съемках — ожидание. Вообще большая часть кинопроцесса заключается в ожидании. Я считаю, об этом надо предупреждать людей, которые идут сниматься. Большую часть времени ты ждешь, пока поставят свет, отстроят звук, это продолжается несколько часов, и все это время ты маешься и шатаешься по студии без дела.
Я ездила с «Киллером» на два кинофестиваля – на «Киношок» в Россию и на Токийский фестиваль.
Платье для поездки в Токио купила здесь, оно было очень дорогое для меня, вчерашней студентки, какой-то тигриной раскраски. Cейчас, наверное, я взяла бы простое черное платье. А сам фильм не приехал, он застрял на таможне. В итоге в Токио я вручила какой-то Серебряный приз в не помню даже в какой категории. Но главное — я была на одной сцене с Брэдом Питтом. Тогда он привез фильм «Знакомьтесь, Джо Блэк». Я, конечно, почти упала в обморок. Интересный был момент, когда в Японии мне предложили остаться и поработать фотомоделью. Я отказалась - Япония в ту поездку мне не понравилась, я была не подготовлена к этой поездке, мало знала о стране, мне было тоскливо вдали от семьи и друзей. На тот момент я только окончила университет, поступила в аспирантуру, занималась своей кандидатской работой, музыка и кино были больше для веселья.
В 1998 году я окончила университет на красный диплом, и папа сделал подарок – оплатил мою первую поездку за рубеж – в Париж. Я поехала туда с мамой, для которой это была командировка — она была в составе команды, снимающей Неделю высокой моды для программы на Хабаре. Я ходила на все эти показы, видела вблизи Пако Рабанна, Карла Лагерфельда, крутых моделей. Это был шок. Там мы пробыли недели две. Для мамы это была не первая поездка в Париж, она хорошо знала город, и смогла показать его мне так, как я бы его не увидела, если бы поехала как обычный турист. Там я познакомилась с ребятами из BBC, которые тоже снимали эти показы – они показали мне местные клубы, где я увидела настоящую хип-хоп культуру – баттлы между танцорами и т.п. Я не могла поверить, что вижу это все своими глазами.
Через пару месяцев я поехала на «Киношок». Это было в августе 1998 года, когда произошел бешеный обвал рубля в России. Мне ребята, с которыми сдружилась в Анапе, запрещали менять доллары. Они говорили: «Не меняй сегодня на рубли, поменяешь завтра!» Хорошо, что нас там кормили, и острой необходимости в наличных не было, но я не привыкла ходить без копья в кармане. А закончилось все тем, что курс вернулся в то место, где он был изначально.
На фестивале «Киношок»
На кинофестивалях люди меня не узнавали. В кино я изображала несчастную женщину, мать не очень здорового ребенка, муж которой лишается работы, потому что его начальник застрелился. Там чернуха, и одежда у меня из секонд хенда. Мне ещё сделали живот из поролона, потому что по сюжету я только-только родила. А в Анапу я приехала с парижскими нарядами, была обесцвеченная, красила волосы тушью для волос, и люди удивлялись: «Это что, в Алма-Ате такие вещи продают?» Я гордо говорила: «Да!»
В тот период в 11 часов во всей Алма-Ате выключался свет и это мы показывали кино. Уроки я делала при свечках. Но у нас это происходило не так часто, мы жили выше резиденции президента, и ходили слухи, что у нашего дома свое питание.
Я помню ожидание Миллениума. Когда я была маленькая, думала: а сколько мне будет лет в 2000 году? Получалось 23-24, и я была в шоке оттого, какая я старая буду. Когда до Миллениума оставался год, стало интересно его ждать - Дженнифер Лопес выпустила клип про Миллениум, в Лондонском метро появилась то ли станция, то ли ветка, посвященная ему. Это воспринималось как новая жизнь, и я думаю, что так и произошло: случился качественный скачок: мобильные телефоны, интернет. Я помню, как сидела на dial-up по ночам, потому что так было дешевле. И помню этот звук соединения, этот звук счастья. Первый сотовый телефон у меня появился в 1999 году, Нокия 3210, самый не убиваемый. Я начала жить отдельно от родителей, и мама купила телефон, потому что переживала за меня и хотела, чтобы я всегда была на связи. Тогда связь была безумно дорогая, а входящие звонки — платными.
В 2003 году я, наконец, защитила кандидатскую, проработала в Народном банке, там-сям, и попала в Ernst & Young и это уже были спокойные нулевые.
