Александра Морозова, составительница книги Калмыкова: «Его тексты помогли мне обнаружить точку опоры»

Начнём с абстрактного, но необходимого вопроса о том, что представляет из себя мир Калмыкова. В течение трёх лет вы последовательно отстраиваете его через длительную исследовательскую работу, публичные мероприятия, спектакль и другие активности. Какое место во всем этом занимает книга?

На мой взгляд, исходное: само знакомство с Калмыковым началось через его тексты. Однажды Рустем (Бегенов, театральный режиссёр – V) спросил, знаю ли я Калмыкова, после чего рассказал о том, что именно Калмыков предложил идею одной из его любимых картин «Купание красного коня», которую написал Кузьма Петров-Водкин. Мы оба были сильно удивлены, а вскоре узнали, что в нашем архиве имеется большой архив различных работ Калмыкова. В один день мы направились туда и стали читать его рукописи, которые нас просто потрясли. Это были скрытые от всех бриллианты. И я даже не утрирую, с момента смерти Калмыкова в 1967 году его тексты открывали не больше 5-7 человек. Само только прикосновение к ним уже вводило тебя в мир художника. Мы далеко не сразу поняли, что нам стоит с ними делать. Сперва решили сфотографировать, чтобы потом расшифровать. Впоследствии стало понятно, что этот материал нужно развернуть в театральное действие. Но долгое время до того мы просто читали их, пытаясь найти к ним подступы. Наше знакомство началось с текста «Восемь законов композиции». Это настоящая маленькая «библия композитора» – теоретическое, практическое и духовное руководство к созданию настоящего шедевра. Прочитав этот труд, мы поняли, что его нужно сопроводить написанием собственного текста, который разъяснил бы то, как практиковать эти принципы. Мы, в числе других работ, предложили «Законы» нашему на тот момент будущему сценаристу Екатерине Бондаренко. Она тоже остановила свой выбор на этом тексте и, руководствуясь его правилами, написала пьесу-шедевр.

Параллельно с «Законами» мы стали читать «У Калмыкова две оси», в котором Калмыков прямо указывает на свою литературную ипостась. Хотя большинству из нас известна лишь его художественная сторона, то есть, буквально обрывки его жизни. Но благодаря текстам у меня серьёзно изменился взгляд на его картины. С того момента мне кажется, что картины и тексты должны существовать в симбиозе – одно уже немыслимо без другого. Потому мы и решили выпустить их. Не хочется никого обижать, но до знакомства с рукописями Калмыкова я не думала, что в Алматы может существовать что-то подобное, связующее тебя с местом, где ты день за днём проживаешь свою жизнь. Я сильно увлекаюсь ОБЭРИУтами (группой российских авангардных писателей, поэтов, художников и музыкантов - V), и благодаря этому мне удаётся твёрдо ассоциировать с ними Санкт-Петербург. Я стала думать о том, что и Калмыков ходил по нашим улицам с особым состоянием сознания – невероятно красивой призмой. От неё и моё восприятие пространства нашего города сильно изменилось.

А в чём она состоит?

Тексты Калмыкова наполнены огромным количеством веселья. Когда ты знаешь о его жизни и её трагических обстоятельствах, ты видишь в его работах много света и чистоты образов. Они фантастические и, как кажется, наивные, но это сложная и хорошо осмысленная наивность. Он очень умный, очень смешной, он прекрасно понимал, что делает и был в этом очень честным. Вся эта чистота, феерия текстов и картин даёт тебе ощущение эмоциональной полноты. Они многое обещают, но это сложно выразить словами, и не совсем понятно, можно ли ухватить в принципе.

На одной из страниц своих дневников, первой, которая попала мне в руки – кажется, она была написана в 1964 году – Калмыков признавал себя счастливым. Он говорил, что на протяжении всей жизни ему удавалось работать над кругом интересующих его тем. Для меня это было большим откровением, потому что я прекрасно знала в каких условиях он живёт – в старости, нищете и с ментальным заболеванием. Но он всё равно утверждал, что счастлив.

Как тексты проникали в спектакль и другие формы вашего художественного высказывания? Вы пытались последовательно реализовать прописанные в них ходы и образы, или выстраивали свои, продолжая тем самым логику Калмыкова?

С момента знакомства мы всё время находимся под большим и всесторонним влиянием этих текстов. Они дали нам целую оптику смотрения на мир. Иногда мы легкомысленно верим, что придумываем какие-то вещи сами и покидаем границы его мира, но на самом деле остаёмся глубоко в нём и действуем по его законам. В какие-то моменты мы, конечно, намеренно воспроизводили его речь и образность, но гораздо чаще мы чувствуем, что они предопределяют наше поведение. У каждого участника ORTA, а сегодня – это помимо нас с Рустемом и тебя, еще художники Александр Баканов и Дарья Джумеля, драматург из Москвы Екатерина Бондаренко, художник и фотограф Сабина Куангалиева, куратор индийского современного искусства Баян Шаих, композитор Томми Симпсон – появилась вера в красоту и чистоту Калмыкова, обретение которой оказалось для нас жизненно важным.

В итоге она оформилась в то, что мы называем «Методом Практической Гениальности». Он состоит из пяти принципов и помогает нам практиковать искусство и жизнь, приближаясь, как мы надеемся, к самому гению Калмыкова, и через это – к внутреннему гению каждого из нас. Для меня гениальность Калмыкова заключается в самовосхвалении. Я верю в то, что подбор слов и определённый способ называния своих действий сильно влияют на их последствия. Здесь бессмысленно говорить о нарциссических проявлениях. Постоянное внутреннее недовольство собой не даёт, к примеру, мне возможности удариться в эту крайность. Поэтому речь тут, скорее, о поиске чего-то скрытого в себе. Калмыков был одинок, его существование почти никем не признавалось, работы тоже толком нигде не выставлялись. Поиск своего гения у него начался ещё в юности, когда в Оренбурге он написал прекрасный текст «Что такое гений?» Описанная им убеждённость в своём потенциале, причём не заложенном кем-то, а формируемом самостоятельно, была очень освободительной. Его принципом было ощущать постоянную недостаточность в том, что он делает, но не уничтожать себя из-за этой недостаточности. Для него это было большой игрой – называть себя великим. Через игру и шутку он переходил от состояния абсолютной неуверенности к активному действию. Самовосхваление – это возможность преодолеть давление внешнего мира. Постоянное утверждение собственной гениальности позволило ему оставаться чистым и прекрасным.

Оно стало для тебя чем-то вроде основного способа действия?

Да, это то, что я постоянно примеряю на себя, всегда сохраняя оттенок шутки. Калмыков мой учитель. Он дал мне важные ориентиры, потому что до встречи с его текстами я пребывала в ступоре. Я не понимала куда я иду и зачем, а занималась лишь самоуничтожением. Встреча с Калмыковым и практика возвеличивания помогли мне вернуться к занятиям искусством. До того у меня была длительная депрессия, я долго мучила себя размышлениями о творческих и жизненных неудачах. Мне казалось, что в какой-то момент всё было кончено: талант ушёл и светлая вера в возможность справиться с чем угодно тоже утрачена. А потом появились тексты, которые указали на существование двух полюсов, где ты не только пустая точка, которая постоянно испытывает гнёт обстоятельств. Более того, они позволили связать эти полюса, передвигаться между ними. Благодаря этому я стала обращать особое внимание на то, какую боль ты переживаешь в моменты опустошения, и какое изумление красотой ты испытываешь в состоянии подъёма.

Меня на тот момент очень интересовала тема психических заболеваний: шизофрении и биполярного расстройства, где как раз и существует раздвоение миров. И тексты, вместе с жизнью Калмыкова, помогли мне обнаружить точку опоры в этой ситуации. Её источник в самой силе красоты, которую постоянно стремился выразить Калмыков. Я увидела, что можно принять ситуацию, когда у тебя есть раздвоенность. И принять для того, чтобы действовать. Да, ты платишь за это определённую цену, которой является твоя особенность, но зато у тебя есть возможность заниматься практически волшебством.

А насколько долговременным потенциалом обладают его тексты для тебя и других участников ORTA?

В самом начале мы хотели ограничиться только Светопреставлением и всё. Но после этого у нас появилось ощущение бесконечного проекта, как и бесконечности мира самого Калмыкова. Мы отчётливо увидели необходимость в том, чтобы подготовить целую серию публикаций с его текстами. А затем сделать целый ряд других проектов.

Но это не дурная бесконечность? Вы не чувствуете, что можете увязнуть в воспроизводстве одних и тех же идей, образов и художественных ходов Калмыкова?

Это именно что живая бесконечность. Она, как и все другие действия, происходит естественно. Пока сила его красоты продолжает нас питать. Наше ощущение бесконечности, кстати, связано со вторым важным для Калмыкова понятием – бессмертием. Он постоянно говорит о своём бессмертии. Это применимо и к персонажам, с которыми он работает: они регулярно встречаются в его произведениях, тоже обладая некоторым бессмертием. Говорить о бессмертии кажется действительно важным, потому что, к примеру, для меня страх смерти оказывается самым ужасным и пугающим. И по меньшей мере нам нужно понять пределы этого бессмертия, действительно ли оно является таким, каким о себе заявляет. Пока же вопрос о смерти или бессмертии куда-то нас ведёт, но всё всегда может быстро измениться. Скорее, в принципе нашего действия нет чёткой цели, у нас есть некоторое волнительное ожидание. Ему постоянно сопутствует ощущение чего-то ещё несвершившегося. И когда у меня и у нашей команды появится ощущение свершения, всё закончится. Что же касается моего собственного ощущения, то игра в бессмертие и гениальность для меня только раскрывается. Стремление понять то, как возможно переживание отсутствия времени – это то, что сейчас не даёт мне покоя.

Чем для вас был сам процесс подготовки текстов Калмыкова к печати?

Для нас это оказалось неким художественными действием самим по себе. Если говорить про само оформление книги – мы не просто выпускаем ее в привычном для всех виде, где есть скомпонованный текст в А3 или А4 формате. У нас очень сложная по своей структуре верстка. В эту вёрстку привнесено очень много художественной рефлексии и нашего собственного понимания. Насколько я знаю, в момент её разработки Сабина (Куангалиева, художница и фотограф - V), которая отвечает за визуальную концепцию книги и воплощение этой концепции, – следовала принципу «сознательного неведения»: на поверхностном уровне каждое решение не было каким-то осознанным, как когда ты руководствуешься неким строгим правилом дизайна или композиции. Но на глубинном уровне каждое решение основано на тех самых законах создания шедевра Калмыкова, которые мы практикуем так или иначе еще со времени создания исполняемой инсталляции Светопреставление «Сергей Калмыков». Подход Сабины к дизайну книги привел к такому сочетанию текстов и верстки, что при чтении у тебя буквально изменяется сознание.

Как вы отбирали тексты для начальной книги и о чём они сообщают?

Было какое-то количество текстов, которые просто отпечатывались в сознании. Когда я встретила их три года назад, по своим ощущениям я поняла, что именно они должны быть изданы. Книга состоит из 8 текстов. Мне они кажутся вспышками, которые были написаны и структурированы с разной энергией. Сейчас, когда смотрю я на целую рукопись, я вижу невыразимую гармонию и понимаю, что несмотря на разнообразие всех работ, они предельно связаны друг с другом. В некоторых из них есть очень много логики и рефлексии Калмыкова о самом себе, а какие-то представляют собой бесконечную поэзию. Они подчинены какому-то дикому ритму, который сносит голову.

Законы композиции, предположим, могут работать в абсолютно художественной области. Они действуют в качестве практических законов, по которым можно выстраивать любую творческую работу и создавать шедевры. Есть прекрасный текст про две оси. В нем даётся исчерпывающее описание художника и человека с рациональной точки зрения, где Калмыков подробно даёт себе отчет в том, что он делает. Есть законченное художественное произведение «Человек с расшатанными нервами». Для меня это абсолютно готовый сценарий. Мы так к нему и относимся, при том, что он очень актуален сегодняшнему дню. В нем есть примечательный сюжет о простых людях, на которых сыплются мухи из богатого дирижабля. Мухи сыплются на их поля, а они только и делают, что недоумевают и тихо страдают. Ещё Калмыков говорит в нём, что нужно перестать скрывать свои тайны и начать их сильно рекламировать. Это то, что меня тронуло. В книге есть также прелестные тексты о бессмертии, где он его отрицает и осмысливает его. Все эти тексты абсолютно открытые, с ними можно работать как угодно.

Перед интервью с тобой Рустем рассказывал мне, что даже для лёгкой проверки вашей книги на орфографию требовалось основательное понимание способа мышления Калмыкова. Вы, насколько я знаю, пытались обращаться к редакторам, но видели, как с каждым принятым ими решением из текстов уходила жизнь.

Всё так. У Калмыкова есть своя специфика написания слов и текстов. Нам нравится, как он пишет слово «бессмертие». Он пишет его как «безсмертие». Для меня в этом открывается чистый смысл слова. Есть бесконечная красота в его написании слов вроде «в-верх». Нам очень хотелось сохранить все его 10 000 восклицательных знаков. Он совершенно художественно писал свои тексты, прямо как рисунки. Мы, конечно, добавляли что-то, где это было уместно, чтобы чётче отобразить визуальную структуру текста. А где-то, наоборот, убирали, чтобы текст был удобным для чтения, потому что временами у него очень сложный ритм. Мы максимально старались сохранить специфику его работы с языком, поэтому для нас было важно все редактировать самим – мы знали множество нюансов. Там есть даже какое-то количество ошибок, которые мы сохранили намеренно. Они могут прочитываться как неряшливость, но это ускользание Калмыкова от рациональности, которая временами его подавляла. Потому для меня важно выпустить эти ошибки, они, возможно, и есть окно в мир Калмыкова. Я долго переживала, как люди будут читать текст с ними. Как читатель захочет, чтобы текст был логичен в квадрате. Но её нельзя возвести в квадрат, потому как мышление Калмыкова – бесконечная сфера, бесконечно расширяющаяся вселенная. В этом есть безусловный риск с нашей стороны. Но мы осознаем, что мы делаем.

Может быть и не надо его открывать до конца, если тебя это питает, если это дает тебе силы жить и заниматься искусством.

Ты говорила про ощущение, что это массивное и многослойное художественное действие, строящееся вокруг фигуры Калмыкова, ещё долго может сохранять свежесть. У вас уже есть представление о том, куда повернуть его дальше?

Очень важный момент в том, что оно может выдохнуться в любой момент. Поэтому мы чутко следим за тем, что делаем. Но пока мне бы очень хотелось продолжить работу над его «Романом в тысячи томах», как он сам это называл. Сейчас у нас уже есть материал ещё на 4-5 книг. Я надеюсь, что у нас получится с материальной стороной дела и помощью людей, чтобы выпустить их. Это в любом случае очень весёлый проект. Сейчас мы выпускаем первый том, а потом, по всей видимости, нужно выпустить следующий и назвать его восемнадцатым. Когда мы перестанем играть, тогда все, вероятно, и прекратится. Бесконечность проекта – это про игру, которая в моменте проживания не мыслится конечной. Само издание, которое мы выпускаем, строится на этом принципе игры. Все книги будут выглядеть и изданы так, как в каждый конкретный момент нам покажется необходимым.

Насколько я знаю, сейчас вы готовите постановку «Явление первого тома Романа в тысячи томах». Если попытаться определить её связь с книгой, то ваша мистерия-манифест это её непосредственное воплощение или продолжение?

Это одновременно и её воплощение, и её продолжение. Но речь идёт не просто о представлении книги, это своего рода манифестация, публичное представление Метода Практической Гениальности. По этому методу создана мистерия-манифест, по этому методу собран и функционирует экспериментальный ансамбль «Хрупкий оркестр», который впервые выступит в мистерии-манифесте. Кстати, с точки зрения музыки – это настоящая современная музыка – очень тонкая, живая и остроумная. По сути, это событие – одновременно литературное и экспозиционное, в этом для нас опять же важен принцип игры, бесконечного ускользания от форматов, жанров и законов, хоть это бывает самым сложным и как говорил Калмыков: «Свобода в искусстве иногда тяжелее необходимости».

Показ мистерии-манифеста в Алматы пройдёт 8 и 9 ноября. На нём же можно будет приобрести первую книгу Сергея Калмыкова.

В подготовке интервью участвовала Баян Шаих