Становление француженкой влечет за собой определенные привилегии. Я смогу голосовать во Франции и на европейских выборах. Не стоять в долгих очередях в некоторых аэропортах, работать в любой стране Европейского Союза и – само главное – сделать так, чтобы мои дети тоже стали французами.

Но получение нового гражданства – даже в стране, где я прожила более десяти лет – поднимает экзистенциальные вопросы. Я уже привыкла быть иностранкой. И я не уверена в своей готовности расстаться со статусом «другой», который сам по себе уже превратился в своего рода идентичность. Что влечет за собой «французскость»? Ее реально можно получить? Стану ли я сразу держать вилку в левой руке и не забывать, как правильно говорить на французском «рада знакомству» при встрече?

Все это конечно проблемы привилегированных. Американцы не относятся к числу тех, кто попадает под удар набирающих популярность в Европе антимиграционных партий. Тысячи мигрантов в этом году погибли на затонувших лодках, пытаясь перебраться из Африки в Европу. Мигранты в Кале – французском портовом городе – пытаются добраться до Великобритании, цепляясь за днища грузовиков.

У меня будет время все хорошенько обдумать, пока я прохожу процесс получения французского гражданства. По времени вся процедура может занять несколько лет.Кстати, благодаря именно многократным запросам все новых и новых документов претенденты на звание гражданина Франции просто сдаются.

А может быть это своего рода план. «Сложность этого сурового испытания возможно и является средством проверки истинности его или ее желания стать французом», - пришли к заключению социологи Дидье Фассен и Сара Мазоуз в 2009 в своей работе What Is It to Become French («Как это: стать французом?»). Уполномоченные органы могут отказать заявителю, потому что он не принимает французские ценности или просто потому, что его запрос не является «подходящим».

Моя любимая часть формы-заявки – выбор французского варианта имени.

В официальныхобразцах «Эль Мехри» становится «Эмери». «Ахмед» – «Ахмедом Ален» (или по желанию – Ален Ахмедом). А польский иммигрант «Яцек Кристоф Хенрик» может вообще превратиться в «Максим».

Во Франции уже давно существует такая традиция. При рождении Наполеон Бонапарт был Наполеоне Буонапарте и разговаривал на французском с легким корсиканским акцентом. Вместе с остальными в 19 веке он превратил Францию из страны с большим количеством местных диалектов и наречий в одну - где практически все разговаривали на французском.

Школы были их основным инструментом. Даже сейчас во французских школах дети обучаются согласно национальной программе, которая включает различные исследования по французской философии и литературе. Так что затем французы проводят оставшуюся часть своей жизни, цитируя Пруста и ему подобных. И только другие французы могут понимать их замечания.

Если бы дело было лишь в прочтении «инструкций» по тому, как получить «французскость», у меня возможно был бы шанс. Но мне не хватает такой же ассоциативности. Когда недавно коллега сказал мне о своих планах принести кактус к нам в офис, он думал, я понимаю, что это была лишь метафора о красоте жизни и боли. А также отсылка к словам песни Жака Дютрона.

Даже ритуалы проявления дружественности здесь другие. Канадский писатель Жан-Бенуа Надо, который провел всего один год в Париже, говорит, что есть определенные признаки, по которым можно понять, что француженка ищет вашего расположения. Она рассказывает вам о своей семье. Она пускает в ход самокритичные шутки. И она признает, что любит свою работу. Также хорошим признаком является то, что он вообще захотела заговорить с вами. В отличие от жителей Северной Америки, «французы не будут испытывать особых угрызений совести, если не будут говорить с вами».

По всей видимости, чтобы быть парижанкой, нужно следовать определенным требованиям. Недавняя книга «Как быть парижанкой, где бы вы ни находились» («How to Be Parisian Wherever You Are») утверждает, что парижанки «не идеальны, рассеянны, не надежны и полны парадоксов». К тому же они «обладают тем типичным французским энтузиазмом превращать жизнь в вымысел». Может мне тоже нужно культивировать в себе это ощущение «слабости и хрупкости».

Воодушевленная кулинарными экспрессиями в книге Клотильды Дюсулье «Съедобные приключения Клотильды в Париже», я также ждала возможности сказать кому-то на французском «не делать сыра из ничего». Или пожаловаться на то, что встреча длилась бесконечно долго, «как день без хлеба». Я уже планирую во время интервью для натурализации сказать уполномоченному лицу – которое будет оценивать степень моей интеграции – что мне комфортно в Париже как «петуху в тесте».

Но настоящую французскость тяжело подделать. Мой муж (британец, который не пытается стать французом) убежден, что парижане даже по-другому ходят. Очевидно никто не ждет, что я смогу достигнуть внутреннего состояния этой самой французскости. Во время церемонии натурализации, за которой наблюдали социологи, чиновник рассказывал новым горожанам о том, что им дали французское гражданство, потому что они ассимилировали «до такой степени, что не стали полностью коренными французами, но все же комфортно чувствуют себя во Франции».

Это звучит почти правдиво. И в самом деле, если все дело именно в чувстве некой «хрупкости», возможно я тоже подойду. Но если это не сработает – это еще не конец.

The New York Times

Перевод для Vласти Нины Кузнецовой