Справка Vласти: Юрий Серебрянский – писатель, 40 лет, родился в Алма-Ате. В 1997 году окончил Казахский национальный университет имени аль-Фараби по специальности химик-эколог. Некоторое время работал в министерстве охраны окружающей среды и природных ресурсов Республики Казахстан, а также в программах развития ООН в качестве эксперта международного экологического законодательства.

Заниматься писательством начал в 2006 году. Как прозаик и поэт публиковался в литературных журналах «Простор» Казахстан, «Книголюб», Казахстан, «Дружба народов», «Знамя», «Воздух», «День и ночь», «Новая юность», «Пролог», «Юность», «Новая реальность» и на литературном веб-ресурсе «Лиterraтура». В 2010 году стал лауреатом «Русской премии» в номинации малая проза за повесть «Destination. Дорожная пастораль». В 2014 году снова получил эту премию уже за повесть «Пражаки».

— Пока я читал твои произведения в интернете, везде замечал, что тебя переносят в разные географические координаты. Тебя называли и казахстанским, и русским, и польским писателем. И при этом ты, помимо Казахстана, жил в Таиланде и Чехии, а сейчас обосновался в Польше. К какой же все-таки стране ты относишь себя и свою литературу?

— Если честно, никто об этом не спрашивал. Наверное, стесняются. Я недавно был в своем казахстанском издательстве, которое в 2011 году опубликовало мою книгу Destination, и даже они никогда не задавали этого вопроса. Откровенно говоря, у меня была возможность использовать свою связь с Польшей, чтобы читателям показалось, что книга «Пражаки» пришла в Казахстан извне. Хотя она, конечно же, всецело о Казахстане. Я писал её еще до украинских событий, когда схожая тревожная атмосфера была здесь у нас. Сейчас она, на мой взгляд, рассеялась. Писал эту книгу я в разъездах и по большей части в Польше. Я и хотел написать её за рубежом, чтобы поддеть всеобщее преклонение перед иностранщиной в Казахстане и выдать нашу же литературу за иностранную.

— Странно, мне кажется, слишком явного преклонения перед иностранными авторами у нас нет. По-моему, мы больше закольцованы на России и частично на том, что есть у самих.

— В Казахстан, конечно, привозят российских писателей. Но уже не часто приглашают тех, кто работает с социальной тематикой. В этом плане мы все же отходим от российской среды. У нас своя действительность и она тоже требует проработки. Нам привозят Пелевина, который пишет достаточно пространно и не конкретно о российском контексте. Но, к примеру, Романа Сенчина, который пишет прозу и драму про Россию, уже не воспринимают так близко, хотя все еще читают с интересом. По поводу иностранщины сейчас объясню. Это касается не только литературы. Вот, например, есть у нас такая музыкальная группа «Дуэт L». Однажды они уехали в Россию делать карьеру. Никаких изменений там с ними не произошло, но через год они приехали из Москвы сюда и их воспринимали уже иначе. В нас сидит этот провинциальный комплекс.

— И все же ты издал свою книгу в Казахстане.

— Верно. Но я пишу на русском, и моими работами интересуются еще и в России. Правда, до конца не знают, что с ними делать. Книг как таковых у меня нет, у меня есть публикации в литературных журналах и хорошая критика на них. Вообще же, я работаю на упреждение и пишу для русского читателя будущего, который поменяет ориентиры и захочет куда-то выезжать, перестав, при этом, воспринимать окружающую среду как исключительно вражескую. И поэтому я не знаю, как все сложится с Россией. Пока мне вполне достаточно журнальных публикаций. Из-за отсутствия значительного читательского интереса я пока не хочу оформлять свои работы в книгу. Хотя кризис, как мне кажется, должен повлиять на читателя. Он всегда побуждает человека включать мозги.

— А России вообще нужны наши писатели?

— С одной стороны, внимание российской критики к нам есть. Но важно понимать, что бы мы ни делали, центром мира русскоязычной литературы была и будет Москва. Все журналы, премии, проще говоря, вся институциональная среда — там. В том числе и институт дальнейших переводов на иностранные языки. Говорить о возможности достижения глобального успеха для писателя уже пошло и странно. Но донести свою мысль как можно дальше, русскоязычный автор может только через Москву. Во внезапные литературные прорывы и прыжки через все эти звенья лично я не особо верю.

А если же смотреть в целом, то наша литература нужна определенному кругу читателей для ознакомительных целей. Но в таком случае я, скорее всего, не попадаю в эту целевую аудиторию. Я, конечно, пишу о Казахстане, но косвенно. Поэтому каких-то определенных знаний о нашей стране из моих работ не получить. Я считаю себя межтерриториальным автором, и мне бы очень хотелось перевести свои книги на английский и издать их в таком варианте.

— А такие возможности есть?

— Время от времени они появляются, но пока их нет. Сейчас моя книга Destination переведена на казахский. Это первый на моей памяти случай перевода русскоязычной казахстанской прозы на казахский язык. И я бы очень хотел выпустить её на казахском, потому что это важно и перевод там отличный.

— А у нас кто-нибудь из писателей пытается расширить охват аудитории и замахнуться на мировой рынок?

— Сложно сказать. В Казахстане есть две прослойки писателей: первая пытается работать на массового внутреннего читателя, и даже с относительным успехом. Это, как правило, женские романы в духе Аян Кудайкуловой, различные детективы и т. д. Вторая прослойка – те, кто пытается осмыслить действительность и писать что-то посложнее. Это та задача, которую в советские годы ставили перед собой нормальные писатели. И вот они предпринимают эти попытки. К слову о мировом рынка. У нас как-то в Алматы был семинар английского писателя Тобиаса Хилла. Он познакомился с нашими авторами, был под впечатлением и предложил им издать в Англии книгу рассказов. Но потом, когда зашел разговор о её наполнении, все-таки было решено издать народные сказки. Я высказался против. Мне не хотелось тогда, чтобы Казахстан в очередной раз представляли как страну юрт, верблюдов и прочей подобной атрибутики. Сейчас это даже опасно, в том числе и для экономики. В конечном итоге, я не знаю, вышел ли сборник. По-моему из-за разногласий все же нет.

— Вот о задачах нашей литературы я тоже хотел спросить. Я часто вижу, что зарубежные и российские писатели отрекаются от таких громоздких заявлений, что они ставят перед собой особую цель и даже скабрезно воспринимают подобную идею. У нас иначе?

— Я думаю, что у любого писателя есть хотя бы небольшая цель. Для нас сейчас главное – фиксация момента, в котором мы живем. Вот даже Аян Кудайкулова это понимает. При этом я бы говорил о необходимости чистой фиксации момента, без попыток встраивания какой-то морали или идеологии. Сейчас, объективно, у нас нет поводов для этого. В советское время, да, был. Но сегодня это будет выглядеть фальшиво. Фиксации должны сопутствовать лишь анализ и рефлексия. Конечно, у нас сейчас не самое легкое время. Но я надеюсь, что в Казахстане есть люди, которые следуют этим принципам и пишут хотя бы в стол. Безусловно, эти работы создаются на упреждение и всплывут только в будущем. Это смешно, когда книги про тот же Донбасс появляются на прилавках через пару недель после развития основных событий. К ним нет никакого доверия. Сиюминутная литературная рефлексия вряд ли может иметь какую-то ценность.

— Судя по всему, сейчас самое время появиться таким работам, только написанным в 90-х и нулевых годах. У нас как-то зафиксированы эти периоды?

— Из литературы 90-х сейчас, в лучшем случае, осталась книга «Алма-Ата неформальная». Я не могу припомнить основательной рефлексии на тему 90-х, то есть, верно, случился провал и это проблема. Я пытался найти такие работы в открытой литературной школе. И пока только один автор попался мне на глаза. Он как-то прислал рассказ о том, как работал таксистом в этот период. И еще, я предполагаю, что это время может быть отражено в казахоязычной литературе. Но о ней мы ничего не знаем, это совершенно недоступное для нас пространство. Это как раз и будет главной темой нашего фестиваля Полифония в этом году. Мы хотим найти точки соприкосновения с казахоязычными авторами и попробовать дать им возможность быть переведенными и открыть для них рынок России.

— Вот это интересный момент. Выходит, что у нас даже конфронтации между писателями двух языковых направлений нет?

— Верно, её нет. Это вообще первая попытка установить связь. Конечно, у меня есть знакомые среди казахоязычных писателей, но мы почему-то никогда не говорим с ними о литературе. Отсутствие переводов делает нашу коммуникацию недоступной.

Если быть честным, больше всего сейчас достается казахстанским русскоязычным писателям, которые по национальности казахи. Я видел открытые нападки на них и осуждения за неправильно выбранный язык.

Вот на эту тему где-то в столе может прятаться достаточно сильная рефлексия.

— А литературе вообще обязательно работать с масштабными политическими событиями?

— Этого невозможно не делать. Невозможно не рассказывать о небольших частных историях, через которые чувствуется дух той эпохи и весь масштаб слома. Невозможно пройти через крупные изменения и не попытаться изучить их эмпирическим путем.

— Как ты думаешь, можно ли искать причину нынешней слабости нашей литературы в том, что у нас изначально не выработалась традиция из-за вот этого временного провала? Или же она вполне обойтись и без последних 20 лет?

— Думаю, причина больше в общем состоянии развития культуры. Государство изначально обходило её стороной. И за 25 лет у нас сложилось достаточно материалистское общество. Сейчас хвататься за это поздновато, но, безусловно, предпринимать попытки нужно. Даже в России в 90-е годы была какая-то поддержка культуры, пусть даже и косвенная. Может быть, это делалось по привычке, чтобы в массы не полезло что-то идеологическое. К примеру, после развала Союза был «Фонд первого президента Бориса Ельцина», у которого была программа по поддержке писателей. Наши немногочисленные авторы тоже появились благодаря ей. Я и сам дважды участвовал в семинарах фонда. Но в Казахстане особой поддержки не было. Союз писателей сразу стал независимым. Если раньше писатели ждали какой-то помощи, то сейчас прекратили.

— И все же, в искусстве часто появляется самоорганизующееся сообщество. Если смотреть на изобразительное искусство в СССР, то многие стоящие художники и писатели ушли в подвал. Понятно, что прежде они пользовались поддержкой государства, но факт в том, что и без неё они прекрасно справились. Может не стоит возлагать на государство функцию мессии? Или что-то тогда мешало писателям самоорганизоваться?

— Если мы возьмем дореволюционное искусство, то тут была поддержка иного рода. Большевики использовали книгу в качестве идеологического рупора, тем самым усилив влияние литературы на людей. В Казахстане не пытались использовать эти инструменты. Я не вижу, чтобы государство как-то массово популяризовало книгу и писательский труд, даже в идеологических целях. На искусство в принципе не делался расчет. Коммуникация с людьми строилась через бизнес. Это правильно с точки зрения экономики. Но в отсутствии культурного образования, мы получаем различные социальные казусы вроде Усенова, Жамалиева и т. д.

— Хорошо, а если мы попытаемся смоделировать обратную ситуацию и представить, что государство помогало. Это ведь вполне могло и навредить, верно?

— Да, не исключаю, что все могло обернуться еще хуже.

— Так где же тогда ядро проблемы – в том, что писатели пассивны, государство плохое, или бытовые условия катастрофические?

— Как бы парадоксально это не звучало, но писатели скорее были обескуражены отсутствием цензуры. Когда писать стало можно о чем угодно, у авторов пропал интерес. Ведь всегда серьезные произведения в России были написаны в пику цензуры, взять того же Довлатова. Но тут есть еще и институциональная проблема. У нас ведь сохранился союз писателей. А что это сейчас за институт – непонятно. Я знаю, что его члены регулярно выступают на каких-то съездах, но он закрыт для стороннего наблюдателя. Какие-то материальные блага у них есть, они существуют, но при этом словно бы переместились в иное измерение. Хотя, конечно, их глупо обвинять в чем-то конкретном. Это уже частная структура и они могут заниматься чем хотят. И мы опять же возвращаемся к вопросу времени. Литература не может отреагировать на какие-то события так же быстро, как изобразительное искусство.

— Еще я очень часто замечаю, что людям нужна некоторая географическая удаленность от своей среды проживания, чтобы не было никаких условностей, предрассудков, боязни, мешающих на чем-то сконцентрироваться. Может быть, это играет какую-то роль?

— Думаю, скорее, это индивидуальный момент. Кто-то из писателей действительно создавал фундаментальные русские книги за границами своей страны. Лично для меня это важно и имеет большое значение. Когда находишься здесь, порой даже времени сесть писать нет. А когда я в Польше, появляется другая языковая среда и это меняет твой образ жизни. От русскоязычного потока информации становится легче отключиться. И ты закрываешься в самом себе и начинаешь работать.

— Скажи, те вещи, над которыми ты сейчас работаешь, они продолжают быть о Казахстане? Что из происходящего здесь ты пытаешься зафиксировать?

— Я пишу большую работу о монархии. Я долгое время жил в Таиланде и у меня появились определенные наблюдения и соображения на этот счет. Я пытаюсь собрать весь символизм таких периодов моей жизни. И даже находясь в Польше, я продолжил обдумывать эту тему и ходил на праздники, посвященные каким-то королям и другой знати. В новой работе я рассуждаю о том, что, может быть, некоторым странам вовсе не стоит прикидываться демократиями. Нужно быть честными перед собой – если есть политические вековые традиции, то зачем симулировать и пытаться перекроить реальную картинку для кого-то. Исходя из своего опыта жизни в Европе, скажу, что мы чистейшей воды восточная страна. Во всем. Лишь с оттенком глобализации. Это одна из моих попыток поиска самоидентификации, которую пытаются найти сейчас во всех сферах искусства. В общем-то, я продолжаю искать её, и начал еще, когда писал Destination. В общем-то, коспомолитизм мне отлично в этом помогает. Хотя многие писатели в той же России не используют этот инструмент и живут в абсолютной изоляции и сосредоточенности на самих себе.

— А наше писательское сообщество замкнуто на самом себе?

— Те люди, с которыми я общаюсь здесь – мы практически не говорим с ними о литературе. При этом я читаю их книги и вижу, что у каждого сформировался свой стиль и свое направление. С советами я к ним не лезу, и советы не идут ко мне. Мы копаем каждый свою яму и общаемся только на повседневные темы. О людях, которые хотят создавать какие-то писательские или читательские клубы, я мало слышал, но не думаю, что это хорошая затея. Писательство - достаточное одинокое занятие и попытки создавать что-то общее чаще всего могут не быть интересными.