Драка проходила в сквере между школой N 1, им. Сакко и Ванцетти, и кинотеатром «Ударник». Сквер был посажен давно, когда еще в здании «Ударника» была Софийская церковь (теперь, слава Богу, ее восстановили). Многие алмаатинцы-верненцы при виде бывшего храма, поднимали к небу глаза в немом недоумении: как можно, ужас-то какой, — из церкви сделать кинотеатр! Прости нам, Господи, грехи наши тяжкие! Во время войны вокруг кинотеатра была толкучка (барахолка), где продавалось и покупалось все, что угодно, и в сквере пасся продаваемый скот. Тогда еще шла Великая Отечественная война, и иногда есть было совсем нечего. Мне было четыре года, а сестре Геле – четырнадцать. Вокруг барахолки не было воды, и люди томились от жажды. Мы с Гелей спускались три квартала к Ташкентской улице – там была колонка. Набирали полное ведро и возвращались на толкучку. Там кружками продавали по пятаку. Таких толкучек-базарчиков в военной и послевоенной Алма-Ате было несколько. Тогда впервые в просвете улицы я увидел нечто, поразившее меня. Спросил сестру: - что это, там, далеко? Она равнодушно ответила: «Да это горы». А я словно прилип взглядом. Горы поразили меня своими очертаниями, врезавшимися в синее небо. С того дня я с ними не расставался. Уже взрослым, написал книгу «Горные тропы Алматы». А началось все оттуда. Но речь сегодня не о том.
Бывшая школа №1, ныне Культурный центр семиреченских казаков. Фотография Аркадия Поздеева-Башты
На углу улиц Саркандской (ныне Латифа Хамиди) и Кавалерийской (сейчас им. академика Баишева) находилась наша школа — сейчас там, после капитального ремонта, располагается Культурный центр семиреченских казаков. Сквер от школы отделяла дорога и, словно низкий заборчик, редко подстригаемый кустарник. Создавалось впечатление, что со стороны всех, кто участвовал в драке, посторонним не видно. Главное, чтобы учителя не видели. А драки после уроков, в сквере бывали часто. По-другому конфликты между пацанами тогда не решались. Школа была мужская – в то время мальчики и девочки учились раздельно. И, как всегда, были участники: драчуны – обычно один на один или одна группа против другой (но все равно сначала – один на один) и зрители, они же и болельщики, чаще всего одноклассники и соседи по месту жительства. Школа находилась неподалеку от бывшей Верненской крепости, примерно на границе между Большой и Малой станицами, с которых и начинался город Верный, и поэтому в школе учились, в основном, дети станичников – семиреченских казаков, к тому времени утративших свой социальный статус, сохранивших, однако, крепкий воинственный дух. Но учились там и дети обычных алма-атинцев, так сказать, разночинцев, родители которых оказались в Алма-Ате с момента основания укрепления, затем города Верного, в качестве переселенцев или ссыльных, еще с царских времен, потом репрессированных советской властью, а также эвакуированных с территорий, где проходили военные действия во время войны с фашистами.
Школа была в начале семилетней, потом – десятилеткой. Мы учились в третьем классе. Класс был большой, около 40 человек. Среди нас были переростки до 16 лет, хулиганистые, вороватые, порой, бесчинствующие дети, почти все без отцов, погибших на фронте (мой отец тоже погиб в первые дни войны), многие полуголодные, некоторые совершенно не желавшие учиться и потому совершавшие во время уроков озорные, непристойные, безрассудные действия, поступки, плевались из трубочек тополиными семенами, стреляли из рогаток, даже по учителям, дерзили, грубили… Наш классный руководитель, Анна Евсеевна, порядок наводила своеобразно. Она выделила несколько лидеров (звеньевых), которые должны были ей в этом помогать, дав помощникам полномочия делать замечания нарушителям и даже давать затрещины. Естественно, мы старались и соперничали между собой, и это соперничество доходило до откровенной вражды. Нас, звеньевых, было трое: Гена Сиренко, Боря Колесников и я. Мы с Борей старались превзойти друг друга по влиянию на одноклассников, а Гена нас умело стравливал так, что дело часто доходило до открытой неприязни.
Помню, как мы переживали, когда умер Сталин. Директор, участник ВОВ, рыдал в плотно набитом детьми коридоре школы и нам передавались его страдания. Сам я вряд ли понимал в полной мере суть происшедшего, тем более что был озабочен предстоящей дракой с Борькой после уроков.
Дрались мы с Борькой с февраля до самых летних каникул, почти три месяца, почти каждый день после уроков. До первой крови. Лежачего не бить – такие были железные правила. У Борьки было больше сочувствующих, он был «своим», а я – «чужим». Я, в сравнении с остальными, употреблявшими местный говор, хорошо и правильно говорил по-русски, как говорили дома – мама, Тамара Николаевна и сестра Ангелина или просто – Геля. Мама, перед переездом в Алма-Ату, закончила в Харбине «столица» Китайско-Восточной железной дороги) гимназию, т.е., считалась, по тем временам, хорошо образованной. Как они (я-то родился здесь) попали в Алма-Ату – отдельная история. И в классе иногда, непроизвольно, я поправлял даже учительницу, она тоже была «своей» и относилась ко мне двояко: и доброжелательно, и настороженно. У меня был только один защитник — Жора по фамилии Король, мой сосед по Новосельской улице. Он учился в 8 классе и в школе его многие боялись – он был сильный и решительный. Его семья в том же году переехала в Сочи. Мы здоровались за руку, одноклассники это видели и открыто не смели давить на меня. Но большинство сочувствовали Борьке. Хотя я и выглядел тщедушным и слабым, но зато был ловким, и почти всегда драка заканчивалась тем, что противник падал, а лежачих бить было нельзя. Когда мне удавалось разбить ему нос, то многие зрители из других классов меня подбадривали. Это давало удовлетворение и силы. Доставалось и мне, и часто, утирая сопли и слезы, я спускался от «Ударника», по колено в весенней грязи, по своей, она называлась Центральной, улице, которая упиралась прямо в дом, в котором я жил. Перпендикулярно Центральной шла улица Новосельская (бывшая имени Демьяна Бедного, революционного поэта, написавшего во время гражданской войны хит того времени «Как родная меня мать провожала») и наш «немецкий» дом (какого-то немца еще до войны выселили, а дом отдали под «жакт», т.е. «коммуналку») был под номером Новосельская, 50. Улицу переименовали, потому что тема пролетаризирующего крестьянина, которого воспевал Д. Бедный, перестала быть актуальной. Улица начиналась от старой крепости и через километр заканчивалась Сенным базаром, где торговали в основном, продуктами сельского хозяйства. По ней часто гнали скот из пригородных колхозов – баранов, коров, лошадей. Весной и осенью она тоже была ужасно грязная. Но пацаны были довольны, потому что удавалось срезать хорошую шерсть с бороды или с хвоста (иногда вместе с кожей) козлов и баранов, с гривы лошади на лянгу – была такая народная игра наряду с асыками – игры, которыми была увлечена поголовно вся мужская (у девочек были «классики») молодежь того времени. Играли на интерес: на щелчки, на деньги, на вещи, на услуги. Погонщики нас хлестали нещадно длинными камчами – плетками со свинцовым наконечником, но мы ловко уклонялись. Были и добрые чабаны – угощали нас, вечно голодных, жмыхом – маленькими лепешками из выжимок, остатков после отжимания масла из разных семечек. Если такое случалось – это была несказанная везуха: жмых был приятен на вкус, сытен, тверд (нужно было грызть) и предназначался для подкормки ослабевших после длинного перегона животных. В XIX веке моя родная улица Новосельская названа именем Колпаковского, чему я очень рад. Именно Г.А. Колпаковский создал и возглавил Комитет по устройству города Верного. Именно ему Верный (Алма-Ата, Алматы) обязан прямыми и широкими улицами, четкой планировкой города, устройством дорог, арыков и зеленых насаждений, статусом «города-сада». Более всего имя Г.А. Колпаковского может быть связано с понятием «основатель», т.к. именно он стоял у истоков многих событий, объектов и направлений, определивших судьбу нашего города.
Старый дом на углу ул. Колпаковского и Джангильдина, фотография Аркадия Поздеева-Башты
Конечно, жизнь не сосредотачивалось на драках. В школьном подвале мы занимались в кружке авиаконструкторов. Я сам собрал из деталей планер, и он полетел! Там были другие ребята, иные интересы. Очень нравились нам уроки физкультуры с талантливым преподавателем Владимиром Аркадьевичем. Он нам привил любовь к спорту. Учился я отлично и до сих пор храню похвальные грамоты за четыре класса начальной школы, несмотря на очень трудную жизнь дома – голод, холод, неустроенность из-за репутации «родственников врагов народа», непролазной грязи на улицах и во дворе весной и осенью в этой части города, постоянные простуды. Мы с пацанами строили скворечник и соседский мальчишка, Валерка, нечаянно топором! разрубил мне роговую оболочку левого глаза. Я неделю скрывал это от матери, но все обнаружилось. Этот случай чуть не изменил всю мою жизнь. Бедная моя мама. В глазном институте стали залечивать глаз. Я почти полгода ходил с повязкой, но продолжал учиться. В школе никто и не обратил внимания на это, хотя зрение мое резко ухудшилось. Суровое было время. А тут еще «борьба за власть» в классе и постоянные стычки с «конкурентами». К концу учебного 1952 – 53 года страсти поутихли, а у меня открылась новая страница в жизни: мама, после долгих мытарств, наконец, нашла работу в Наркомате совхозов КазССР и ей дали малюсенькую комнату в благоустроенном доме в коммунальной квартире в другом конце города – на улице Чайковского 149. Там началась моя новая жизненная эпопея.
