Мама у меня - музыковед, она занимается казахской традиционной музыкой. Папа - художник, дизайнер, он создал Союз дизайнеров Казахстана как раз в 84-м году. Они стали украшать город к первомайской демонстрации, и это было потрясающе. Они растянули сетку между двумя высотками на Новой Площади в Алматы, а на ней из флажков сделали портрет Ленина. И было абсолютное ощущение того, что Ленин смотрит из глубины города.
Я все время бегала к отцу, очень его любила, старалась все детство проводить у него, потом юность - у них в подвальчике в Союзе дизайнеров. Они были очень красивые, стильные, классные. Хотелось там все время сидеть, наблюдать за ними, проникаться атмосферой.
В 86-м году, мне было 16, и я хотела принять участие в декабрьских событиях. Всю ночь писала стихи, 16-го меня мама не пускала на площадь, она была деканом в консерватории. Мои родители – в 60-х были из «Жас Тулпара», неформальной организации казахских студентов, которые учились в Москве и Питере. Они ездили по аулам, собирали артефакты, музыкальный фольклор.
А 17-го декабря я все равно пошла на пересечении Абая и Фурманова, взобралась на разбитый автобус и стала читать стихи. Читала на русском, а вокруг в основном казахскоязычные ребята, и они стали кричать мне: «Почему ты говоришь по-русски?» А я декламировала:
Казахи глаза откроют,
Мы выдержим боль и смерть,
Мы станем великой стеною,
Мы станем едины теперь.
Что-то такое было. Очень смешно сейчас. Но тогда было очень важно. Моя мама исследовала настоящую казахскую культуру. А тогда все вокруг было какое-то псевдонациональное. Даже наш ансамбль «Гулдер» выходил в каких-то жутких флуоресцентных платьицах. Дома я имела возможность видеть и слышать, что на самом деле казахская культура - красивая и великая. И поэтому я тогда рвалась на площадь. Ведь большинство моих друзей-казахов не уважали собственную культуру. Я в выпускном классе пришла на урок литературы с книжкой Мухтара Магауина «Кобыз и копье». Учительница не поняла меня, встала и ушла. Поэтому Желтоксан был мне близок… И только какая-то пожилая женщина сказала тогда, когда я читала стихи: «Поймите, она говорит примерно о том же, о чем и вы».
Логично, что потом я стала заниматься живописью на фотографии, серии «Казахская хроника», «Аруахи» - я до сих пор чувствую эту потребность искать настоящее. Национальное - это не значит липа. Моя мама в конце 80-х поехала на фестиваль традиционного искусства в Париж в составе делегации от СССР. Они так неадекватно выглядели! У нас все вышли в стилизованных нарядах, пели чуть ли не оперным голосом. Это была общесоюзная болезнь - все выглядели как-то очень лакированно. Это - очень сложная тема. Возможно, тема всей моей жизни. Я всегда пытаюсь найти настоящее. Мне интересно аутентичное. Не дурацкий ура-патриотизм.
После моего участия в декабрьских событиях 86-го, у меня начались большие проблемы в школе. Мне выдали справку вместо аттестата, в тот год я не успела поступить.
«Зеленый треугольник»
Когда я встретила ребят, с которыми мы потом создали арт-движение «Зеленый треугольник», это было счастье. Мы не просто проводили выставки, мы даже внешне отличались. Я перестала жить дома, мне трудно было разговаривать с мамой, с бабушкой. Они переходили на другую сторону - ну, я была лысая…
В 90-м году мне было 20 лет. У меня была коса ниже пояса. Для меня каждый день был произведением искусства - я выходила на улицу и хотела что-то сказать. Хотела, чтобы люди стали думать по-другому. Я читала свои стихи на улице. Мы делали перформансы, акции - это был очень важный момент.
Первая выставка была в музее геологии - любой мог прийти и выставить свои работы. Мы были таким противовесом худсовету Союза художников. Мое тело было моим инструментом. У «Зеленого треугольника» же ничего не было. Мы почти не ели. Сейчас я смотрю - людям нужно много, для того, чтобы жить. А тогда мне ничего не надо было - только возможность высказаться, разбудить. Ну, и сигареты еще.
.jpg)
Мы каждый раз думали, что нового мы можем придумать. 16 апреля 90-го года мы собрались, Абликим Акмуллаев, это друг мой… Борька, он начал читать разрушительную мантру. Я подхватила. После этого мы просто поняли друг друга и пошли в парикмахерскую, побрились с ним и с Вадиком Арой. Вот. В парикмахерской меня брить не хотели, парикмахер - парень выбрил мне половину головы и пошутил: «Может, так оставим?» Потом сделал «ежик».
Мы потом пошли добриваться в общагу художественного училища, встали в мужском туалете брить друг друга опасным лезвием. Кровит все, пацаны заходят - пугаются и убегают. После этого поехали в горы, к нашему другу Мише, его жена испугалась, не хотела нас пускать. На утро пошли купаться на речку, навстречу нам попался мужик с бревном, он его бросил и убежал, увидев нас. (Смеется)
Когда мама меня увидела, она очень расстроилась: «Ты лишилась своей женской силы!» Она же изучала традиционную культуру, историю - для нее были сакральные смыслы во всех этих вещах. Ну, и потом начались проблемы - менты все в городе знали меня в лицо и по имени - я одна такая лысая была на тот момент. Но себе нравилась. Я просто считала, что это ужасно пошло - понятие женственности и красоты, которое существовало на тот момент, я считала, что я ужасно красивая и даже лысая. Мне было классно. Я терпеть не могла советскую одежду - эти уложенные волосы, эти каблуки, мне казалось это все таким пошлым!
Мы хипповали прежде всего. У хиппи же по всему миру была система - любой человек мог вписаться. Так к нам приехал художник Володя Петухов-Аксиненко из Ангарска, он создал там арт-группу «Пятое дыхание». Он был инициатором того, чтобы мы себя назвали и благодаря ему мы сделали первую выставку.
Тогда отец мой, хоть и был с Кунаевым в хороших отношениях, был менее официальным. До того еще, как разрабатывал дизайн тенге. Но крови я родителям, конечно, попила и седых волос добавила.
«Я поняла, что нельзя отвлекаться от искусства»
В 90-м я уже поступила в КазГАСа, на архитектурный и постепенно это все теряло смысл…
Но до того меня в 90-м году забрали в милицию. Я была все еще лысая и одета вызывающе. Меня забрали в вытрезвитель. Привязали ремнями. Били. Нет, не мужчины, там были специальные женщины. Я не помню, что им от меня нужно было! Вы понимаете, да? Это очень сложно объяснить - это была совершенно другая жизнь.
Говорили, что я вела себя очень борзо, в том числе и с лейтенантом, который хотел меня проучить. До этого они дважды меня забирали и отпускали, а в этот раз решили воспитывать. Мне в камеру подсунули двух зэков после отсидки, чтобы они меня проучили. А я с ними подружилась! Я им читала свои стихи, они сказали: «Девчонка, да ты нормальная!»
В 91 году я упала с дерева и сломала позвоночник. Наверное, вам сложно представить, но тогда девушке было сложно в мужском мире. Союз Художников - 99 процентов мужчин. И один человек мне сказал: «Как ты будешь художником?! Ты же баба, родишь - успокоишься». Я взбесилась! И он сказал: «Ну, баба же, ты вот даже на это дерево не залезешь». Залезть - залезла, слезла неудачно - упала на камень. Компрессионный перелом…
Но вы знаете, это было все равно очень классно! Такое путешествие внутрь себя. Меня положили в палату, где уже было 8 женщин, а я лысая и 9-ая. Меня повесили на специальные ремни и вытягивали. Я очнулась, а ко мне люди идут и идут! Еще слухи дошли, что я за правду пострадала, за искусство. Они мне сигареты приносили…Тогда сигареты было трудно достать, а у меня на подоконнике в конце дня было по 5-6 пачек, и где они их брали? Женщины в палате сначала враждебно отнеслись, а потом стоически переносили всех моих посетителей. Для меня, знаете, это стало большим уроком. Я ведь была жуткая снобка – я не могла разговаривать с людьми, если они не могли поддержать со мной разговор об искусстве. А тогда эти женщины меня многому научили, своим пониманием.
Я лежала в больнице 2 месяца, а потом папу попросила забрать меня. Но мне надо было оставаться в больнице еще несколько месяцев. Но все-таки папа приехал с друзьями за мной на машине «скорой помощи». Они меня перекинули в машину и это было счастье! Представляете, два месяца видеть только дерево у окна, я уже научилась определять по нему время - солнце за него заходило, и я могла понять, который час.
Зато, мне кажется, благодаря этому опыту поняла многие вещи! В том числе, про искусство, я открыла для себя ценность композиции! Композиция действительно должна быть беспощадной! В ней не должно быть ни одного слабого места! Ни одного! И доходит до тебя это только, когда твои возможности ограничены.
Когда папа меня забрал на «скорой», я пыталась ногой отодвинуть занавеску на окне машины и посмотреть, что там, происходит в мире.
19 августа случился путч ГКЧП, а на следующий день я попала в больницу. Страна начинала жить в новом статусе, а я начинала жить в новом амплуа. Мне еще полгода нельзя было сидеть - можно было лежать, стоять или стоять на коленках. На лекции я ходила с двумя рюкзаками, в одном была подушка - я на нее становилась на колени. И это тоже был такой опыт… Важный. И я стала учиться на отлично в тот период.
Следующим опытом был уже ребенок. Я родила старшую дочь без мужа. Мне вообще запрещали рожать, но не послушала…
Да и время было тяжелое, маме зарплату давали луком. Денег не хватало. А потом мы сошлись с отцом моей дочери. Муж не работал - он был режиссером театра, без денег, моей стипендии не хватало. Но мы жили на 50 тенге в день, я научилась рассчитывать: 10 тг - дрожжи, еще 10 - пачка джусая. Страшно жили. Хлеб я сама пекла. Мясо мы не ели.
Тогда мне кто-то из художников сказал, что на улице Октябрьской есть такой крутое здание, BASF - там были всякие инофирмы, мне посоветовали пойти туда и предлагать свои картинки. Я пошла и продала 5 работ за 500 долларов! 96 год - огромные деньги! Невероятно!
У меня было искусство, но оно, знаете, такая странная штука, с ним трудно жить. Я в прихожей рисовала на стенах пьяных ангелов, когда с ума сходила. Свекровь дала мне обои и сказала поклеить сверху. Я отказалась; муж сказал: «Засунь свою живопись себе в жопу». И мне стало просто от него уйти.
…И только к концу 90-х я поняла, что надо только искусством заниматься, ничем больше. Никакой бизнес, архитектура, дизайны этой гармонии не приносили. Надо заниматься искусством. Тогда все будет хорошо - и с деньгами, с душой, и с жизнью.
Партнер проекта RBK Bank
