До развала СССР самыми яркими модными впечатлениями были вещи «оттуда», из-за границы. Кто-то выезжал в страны соцлагеря по путевкам, кто-то фарцевал, перекупая вещи у студентов дружественных государств. Моя семья, ученые и дипломаты, имели возможность время от времени выезжать еще дальше, в государства не такие уж дружественные.
Так, в 89-м отец привез мне из Дании, куда он поехал с выставкой древнего золота Казахстана, голубые, как небо джинсы, куртку-джинсовку и белые кроссовки. Джинсы были куплены «на вырост», поэтому благополучно прожили со мной еще лет 6 – сначала они подворачивались снизу и довольно свободно болтались, потом – постепенно превращались в скинни. Куртка тоже повидала многое, становясь год от года все прекраснее, пока я не предала ее из-за пары дыр – довольно концептуальных сегодня, но почему-то казавшихся мне постыдными двадцать лет назад. С обувью вышло немного драматично.
«Покажи подошву», – это я надела кроссовки в школу в первый раз. Я не иду, а плыву, мне кажется, они освещают своим ярким светом и коридор, ведущий в актовый зал, и унылую дверь медпункта.
«Подошву покажи», – повторяет старшеклассник. Я послушно поднимаю ногу, он стаскивает кроссовок и убегает. Я кричу, как оглашенная, и бегу за ним, одна нога в носке, другая обута, мой невозможно белый кроссовок описывает дугу и падает в другом конце школы. Кроссовки все-таки украли впоследствии из раздевалки на уроке физкультуры. Слишком уж они были наглые, белые, ангельски неприличные для перестроечной Алма-Аты.
А потом разверзлись хляби небесные и из всех щелей к нам полезли китайские, турецкие и иранские шмотки. Мини-юбки-резинки кислотных оттенков, глянцевитые лосины и «дольчики» (что за смешное слово?), которые «чудо как хороши», джинсы-варенки и юбки-мальвины (от слова Malwin на этикетке). Одевались тогда не для того, чтобы отличаться, а для того, чтобы показать, что «как все», что тоже причастны к прекрасному новому миру, где ставят лаком челки выше неба, красят глаза голубым, а губы – перламутровым. И в качестве финального штриха брызгают на одежду духи «Быть может» прибалтийской фирмы «Дзинтарс».
94-й год
Моя жестокая мама отказалась купить мне в 91-м «резиновую» юбку салатового цвета. Она не приобрела мне ни пластмассовые сандалии-мыльницы, ни розовые лосины. Это была первая истерика, которую я решилась закатить родителям: «У всех есть, и я хочу! Хочу, хочу, хочу». Они не дрогнули. Теперь я маме даже благодарна за урок приличного вкуса, который она мне преподала. Впрочем, не уверена, чем был продиктован тот отказ: возможно, у нас просто не было лишних денег на салатовую юбку.
Плиссированные юбки, джинсы-бананы, кроссовки с разноцветными шнурками, зелено-бордовые китайские кардиганы в ромбик, сережки-розочки в «комках» и фальшивые полудрагоценные камни по знаку Зодиака. Уверена, каждый, кто родился в 80-е, помнит все эти проявления материального. Не потому, что мы были какие-то слишком поверхностные. А потому, что наравне с жвачкой со вкладышами, «Баунти» (которое вовсе не безвкусная редька в сахаре, обернутая в шоколад, а суть «райское наслаждение», как врала нам в лицо реклама), все эти забавные тряпки были символом перемен. Мы слушали Виктора Цоя и смотрели «Прожектор перестройки». Мы одевались так, чтобы не быть похожими на своих родителей.
Наверное, это тоже из-за Цоя. А, может, из-за Duran Duran, который слушал старший брат подруги. Я о «кожанке» из дермантина, выклянченной у родителей в ущерб болотно-зеленому пуховику, который был бы более разумным и практичным выбором. Куртка приехала к нам откуда-то из Урумчи. Она пахла так отчаянно, так несовместимо с жизнью, что ей можно было травить клопов, но зато и дерзкая была я в ней! Я была в этой куртке юным воплощением рок-н-ролла. И ничего, что она покрылась трещинами уже через три дня носки. Берешь черный фломастер и закрашиваешь – всего-то делов!
96-й год
С одной стороны, мы умели продлить жизнь всей это расползающейся, разваливающейся на глазах мишурной одежде. Представить ее значительнее, чем она была. Где нужно – подкрасить фломастером. Заклеить стрелку на колготах лаком для ногтей, а отваливающуюся подошву клеем «Момент». Сшить юбку из старых джинсов. Или сумку, если юбка не выходит. С другой стороны – начало 90-х, это было время гранжа, который относился к одежде совершенно непочтительно. А заодно и металла. И рэпа, что уж там. Алматинские ребята, прежде делившиеся по районам, начинают распадаться на субкультурные группы по музыкальным пристрастиям. Металлисты бьют рэпперов, рэпперы начищают физиономии металлистам. И те и другие не жалуют поклонников Курта Кобейна, а любителей группы «На-На» так и вовсе за людей не считают.
Школа, в которой я училась с 1994 года, была одной из первых частных школ в Алма-Ате. Были у нас и металлисты, мальчики в майках с надписью «Sepultura”, и фанаты Тупака в банданах и безразмерных штанах с цепями тоже были. Но сердце мое было с теми, кто слушал Nirvana. Одевались мы вполне в гранж-ключе: свитера на пару размеров больше, желательно, черные; клетчатые рубашки, джинсы изрезать самым безжалостным образом и скрепить прорехи булавками, у футболки отрезать ворот и рукава, оставив необработанный край.
И над всем этим фэшн-великолепием летит музыка: «My girl, my girl, don’t lie to me. Tell me where did you sleep last night”. Подпевайте, кто помнит…
