Послевоенный либеральный порядок испытывает серьезные проблемы с момента финансового кризиса 2008 года, который ослабил экономику западных стран и подорвал влияние органов глобального управления и регулирующих институтов. По словам директора-распорядителя Международного валютного фонда Кристин Лагард, на развивающиеся страны после кризиса приходилось более 80% глобального роста, и теперь они производят 60% мирового ВВП.

Между тем набирающие силу державы, особенно Китай и Россия, еще больше подорвали ключевые либеральные институты и ценности. Аннексия Россией Крыма в 2014 году и ее интервенция в Сирии бросили вызов принципам гуманитарного интервенционизма, таким как «обязанность защищать» (“responsibility to protect”, R2P); а укрепляющий свое положение Китай противостоит верховенству Запада в послевоенном глобальном порядке — как в отношении «жесткой» силы, так и в отношении «мягкой».

США отреагировали на эти события попытками создать «либеральный порядок 2.0» и стратегией, нацеленной на спасение статус-кво в Азии. Многие наблюдатели в основном обратили внимание на стремление Америки предотвратить доминирование Китая в регионе. Но США также хотят защитить и укрепить принципы, сделавшие возможным послевоенный успех в Азии – те, которые бывший помощник госсекретаря США Курт Кэмпбелл называет «операционной системой Азии».

Так, администрация Обамы содействовала продвижению демократии в Мьянме, следила за соблюдением правил, защищающих свободу судоходства в море, и заключила соглашение о Транстихоокеанском партнерстве между США и еще 11 странами Тихоокеанского региона. Между тем, в декабре 2015 года Конгресс США ратифицировал реформы квот и системы управления МВФ от 2010 года, а в октябре 2016 года Исполнительный совет МВФ добавил китайский юань в корзину валют, составляющую расчетную единицу Фонда, специальные права заимствования.

Если бы в 2016 году президентские выборы в США выиграла Хиллари Клинтон, мы бы сейчас увидели со стороны США продолжение усилий по оживлению и сохранению прежнего статус-кво в Азии и за ее пределами. Но при Трампе, как опасаются многие, существующие международные соглашения скоро могут оказаться опрокинуты.

Заинтересованность Америки в поддержании либерального миропорядка проистекает из ее роли, которую политологи называют ролью «ответственного фидуциария» и «обладателя привилегий» в этой системе. Но Трамп воспринимает гегемонию США как бремя и, по-видимому, не замечает предоставляемых ею привилегий, не в последнюю очередь многочисленных выгод, связанных с контролем над основной резервной валютой в мире. Но в то же время Трамп не хочет отказываться от американского глобального превосходства, а это означает, что он может проявить склонность к торговым войнам или даже военным конфликтам.

Рассматривая роль Китая в таком мире, стоит отметить фундаментальный сдвиг в образе мышления этой страны с конца 2000-х годов, переход от озабоченности международным статусом к сосредоточению на более узкой теме национального омоложения или «китайской мечты». Например, Аластер Иан Джонстон из Гарвардского университета, проведя анализ китайских СМИ, приходит к заключению о том, что «вместо нападок на чуждые "враждебные силы", идеологическое послание от Си заключается в «великом возрождении китайской нации»».

Реалисты от внешней политики определяют статус великой державы с точки зрения самовосприятия страны или ее материальных возможностей. Однако для Китая этот статус расценивается в контексте его отношений с утвердившейся силой, а именно с Западом. Начиная с 1990-х годов, Китай начал воспринимать США и Запад как глобальный мейнстрим. Хотя китайские лидеры, возможно, и не стремятся присоединиться к Западу, они, безусловно, добивались его признания. Они не хотят, чтобы Китай воспринимали как враждебную ревизионистскую силу и записывали в «чуждые» для существующего порядка.

Вот почему Китай начал тяготеть к Западу и стремиться к дальнейшей интеграции в мировую экономику. Реформистская идеология правительства диктовала, чтобы Китай «встал на международные рельсы». Но после финансового кризиса 2008 года китайцы внезапно обнаружили, что «международные рельсы» не в порядке. По необходимости, но также и по собственному выбору, Китай с тех пор стал эгоцентричной, «пост-ответственной» державой. Сейчас его меньше сдерживает статус-кво, и он проявляет больше намерения его изменить.

К счастью, Китай не действует как традиционная ревизионистская держава, и он по-прежнему глубоко привержен экономической глобализации. Китайские лидеры видят в своей стране новый двигатель этого процесса. С 2013 года Си разворачивает масштабную общегосударственную программу «Один пояс и один путь», призванную стимулировать рост посредством глобальных связей и инвестиций в инфраструктуру. Китаю не нужна разделенная Азия или разрозненные региональные блоки, выстроенные вдоль геополитических разломов, поэтому он культивирует международное взаимоуважение посредством общих интересов.

Но Китай столкнется с уникальной серией проблем, пытаясь нести вперед факел экономической глобализации. Во-первых, он все еще является развивающейся страной, и его внутренний ландшафт чреват политическими опасностями и экономической неопределенностью. Правительство Си изо всех сил старается сохранить внутреннюю стабильность, уводя Китай от трудоемкой, требующей больших капиталовложений модели экономического роста в сторону модели, основанной на внутреннем потреблении и услугах. Приоритет этой внутренней программы означает, что попытка Китая возглавить глобальные изменения будет лишена ясного плана и последовательной стратегии.

Вторая проблема связана с незавершенной трансформацией Китая на мировой арене. После победы во Второй мировой войне США сразу же и бесспорно возобладали на земном шаре. Китай, стремящийся возглавить следующий этап экономической глобализации, не обладает столь же большой геополитической силой и легитимностью.

Наблюдатели на Западе и в развивающихся странах сомневаются в том, что предлагаемые Китаем решения действительно направлены на общественное благо; многие подозревают, что, например, инициатива Китая «Один пояс и один путь» является корыстной, навязываемой в одностороннем порядке схемой. Эта неопределенность подчеркивает центральный момент: пусть либеральный мировой порядок и испытывает трудности, альтернатива в виде лидерства Китая пока что не просматривается.

Project Syndicate, 2017