Александр Лухтанов родился в Семипалатинске, когда ему было полтора года, семья переехала в Алма-Ату. После окончания института Александр Григорьевич уехал работать горным инженером в Восточный Казахстан. Он признается, что всю жизнь мечтал вернуться в Алма-Ату – город своего детства. Он мог бы и остаться в любимом городе, возможность такая была (отец заведовал кафедрой в Горном институте по его специальности), но предпочел не отлынивать и поехал на рудник по распределению, где и проработал всю жизнь. После выхода на пенсию появилась возможность заняться литературным трудом, тягу к которому он испытывал давно. За это время Лухтанов написал 14 книг, в основном о природе («Медвяная роса», «Путешествие за птицами», «Лесное фотоателье» и т. д.), о родном городе – «В Алма-Ате моего детства» и по истории Восточного Казахстана («Алтайское притяжение»), ставшего ему второй родиной. В 2009 году вышла энциклопедия о дореволюционном Верном. Материалы для этого труда автор собирал по мере своих возможностей всю жизнь, но более направленно и целеустремленно последние 10 лет, когда понял, что никто из краеведов не берется за такой объемный и нужный для истории труд. У него появилась возможность бывать в Алма-Ате и работать в богатых хранилищах документов истории. В первую очередь это Национальная библиотека, библиотека Академии наук, Центральный архивы и архив города Алматы. Он использовал все, что было написано историками до него, но внес свое видение происходящих событий. Крайне важными документами стали почти неиспользованные до сих пор годовые отчеты Областного правления Семиреченской области. Многие события и статистические сведения почерпнуты в сборниках и газетах тех лет.

Энциклопедию Александр Григорьевич издал за свой счет, на пенсионные деньги. Конечно, в таком большом труде не обойтись без ошибок.

— За это сразу прицепились местные краеведы, раздули целую бучу. Вызывает сожаление, что есть алматинские краеведы, которые собрали уникальные материалы, но публикуются мало, а ведь читатели ждут. Именно это и побудило меня взяться за историю родного города, донести до читателей правду. Она меня всегда интересовала, хотелось докопаться до всего. Что касается Энциклопедии Верного, то ее уже (2-е издание) переиздавало Российское генконсульство в Алматы. Сейчас это третье издание, наиболее полное. В ней 380 страниц большого формата, более тысячи статей, пять карт и 500 иллюстраций. Я удивляюсь: такой огромный город и краеведов не так уж много. Боюсь, что большая часть творческой интеллигенции вымерла или выехала уже. Я представляю, как алматинцы, которые покинули родной город, ностальгируют и страдают, потому что свой город они всегда любили. Каждый, кто приезжал сюда из России, удивлялся: «Так у вас не город, а большая деревня!» Это была чудная, большая деревня, очень зеленая, тихая, уютная, спокойная. До революции каждый квартал улицы был разделен на 4 части. Вы представляете, какие это усадьбы были! У каждого свой сад, огород и скотина. Город утопал в садах, было много пирамидальных тополей, которых уже почти не осталось. Нынешние власти, к сожалению, решили все вырубить. Здесь вокруг (мы разговариваем в районе речки Весновки-ул. Гоголя – прим. автора) были замечательные деревья. Во всем мире так: красоту создают старые деревья. Но сейчас люди уже не понимают этой красоты, им она не нужна, им нужны одни только деньги. Я вырос на этой речке. Ее всегда называли Поганка. Она в верховьях так называется, может быть, на последних картах уже перестали так писать. Дело в том, что тогда река была наверняка почище, чем сейчас, но скорее всего вода размывала глинистые берега и становилась мутной. Отец построил здесь дом. Я учился в школе №16, половина школьников увлекались чтением книг, это была такая страсть! Телевидения не было, в кино ходили редко, оставалось читать. У меня был тут товарищ Славик Крылов, он приходил в школу и говорил, что сегодня ночью прочитал «Виконта де Бражелона». А книжки были во-от такой толщины, потому что они настолько были замусолены, что страницы разбухали. Тогда было непросто достать книги, это сейчас они валяются в букинистических магазинах.

К сожалению, с 1957 года я не живу в Алматы. После окончания института уехал работать на рудник. А вот жена до сих пор не хочет возвращаться в Алматы. И этому есть причина: плохая экология, в транспорте затопчут старушку, места не уступают. Такова нынешняя культура. 33 года проработал на руднике в Зыряновске, ВКО. Я в Алматы сижу только из-за того, что книжки здесь издаю. Я всю жизнь мечтал вернуться в Алма-Ату, а сейчас эта страсть отпала, и живу здесь потому, что тут есть возможность издавать книги, есть издательства, архивы, библиотеки. По натуре я отшельник, мне не очень нужно общение. Почти все свои книги я написал на даче, в тайге.

— Какие еще белые пятна остались в истории Верного?

— В истории Верного сплошные белые пятна, 50 лет мало кто этим занимался, мягко говоря, это не приветствовалось. У меня есть знакомый О.А. Ионов. А предпоследний губернатор Верного тоже Ионов Михаил Ефремович. И вот Ионов не знает, какое отношение он имеет к этому губернатору, хотя у него дома есть старые альбомы с фотографиями. Все понимают, что он родственник бывшего губернатора, а какой именно — точно не знает. Эти альбомы шикарные, еще царские, но подписи все вырезаны, потому что боялись. Когда большевики пришли, как было? Если богатый – значит враг, многих расстреляли. Меня интересует в истории истина, один одно пишет, другой совсем иное. У меня вот своя истина. Каждый смотрит на события по-своему. Вот как вы смотрите на события на Украине? Вот из этого вся история и состоит. К сожалению, мало кого пока еще интересует история. Что людей интересует? В основном низменные интересы. В магазинах сплошные Донцовы, магия и колдовство. А я считаю, зачем сочинять эти детективы, когда история и есть этот самый детектив. Причем не выдуманный, а сама жизнь. И жизнь наша, наших родных.

— Когда Верный из маленького уютного городка стал превращаться в мегаполис?

— Это происходило постепенно. В 1929 году столицу перенесли из Кызыл-Орды в Алма-Ату и с этого времени город стал обустраиваться. Я прекрасно помню 40-е годы. Год-два до войны, начало войны. Я вам скажу такую вещь: о том, что будет война, знали абсолютно все. Все старушки, домохозяйки готовились к войне. Вот здесь рядом, на улице Октябрьской, росло большое дерево, его недавно спилили. И вот раз в неделю приходил командир и под этим деревом читал лекции по гражданской обороне. Все женщины приходили со своими стульчиками и им рассказывали, как делать затемнение, когда начнется война. Фронт был далеко, но учебные затемнения делали. Хотя электричества во время войны практически не было и зачем затемняться – непонятно. У нас было так: консервная баночка, фитилек и там жир плавает. Спичек ни у кого не было. Вместо них использовали огниво-кресало и кремень-камень. Под тем карагачом проводили беседы, туда же время от времени приезжала цистерна с керосином и все его покупали. Керосинка – это уже богатство. Все обычно готовили в печках, которые стояли во дворе дома. Костер, поставят несколько кирпичей и готовят. Дрова собирали после того, как подует ветер. Сучья летят, все собирают дрова. Центр города к сороковому году был очень приятный. Это было несколько улиц: Ленина, Дзержинского, Калинина, Красноармейская (Панфилова), Фурманова. Некоторые улицы были мощенные булыжником. В 1945 году, когда пустили троллейбус, асфальт был до Дунганской (Масанчи). Там была конечная остановка. Троллейбус ходил по Гоголя. А трамваи были уже с 1937 года. Помню как на месте Старой площади («Площадь Астана») стояли казачьи казармы. Там было лет 20 все огорожено заборами и все говорили: «Здесь будет дом правительства», я все ждал-ждал, а когда уехал, его и достроили.

— Какая жизнь была во время войны?

— Голодная. У меня друг тут рядом жил Марьяшев, он не хочет даже вспоминать про то время, а у меня радужные воспоминания. То, что жили впроголодь, отошло на второй план, а приятное было: ходили далеко на огороды в горы, в верховья Широкой Щели. Было много эвакуированных, тогда заставляли брать квартирантов. У нас жили родственники, эвакуированные из Москвы, жила пианистка Мария Исаковна Окунь. Я вот не занимаюсь историей советского периода, а ведь жутко все интересно. Она нам давала уроки игры на пианино. Родители привезли пианино с собой из Семипалатинска. К сожалению, осознанному позже, я не любил занятия музыкой, хотя любовь к классике возникла еще тогда. Отец у меня из Украины, переехал в Семипалатинск в 1927 году, но это уже другая история. У моей сестры была замечательная учительница Мария Николаевна Скорлато, репрессированная из Одессы. Она окончила консерваторию, сестра у нее до революции была певицей в Мариинском театре. Они приходятся близкими родственниками Фальц-Фейну. Это барон Лихтенштейна, потомок основателя «Аскания-Нова». Он с 1912 года рождения и, кажется, до сих пор жив. По матери он потомок очень известной фамилии Ростопчиных. Мария Николаевна была у истоков создания прекрасной фортепианной школы в Казахстане. Сейчас об этом уже никто не вспомнит. Меня удивляет, что перед смертью она оставила фотографии моей сестре, а не своему сыну. Я вот все хочу о них написать, но для этого нужно обладать абсолютными сведениями. Сейчас пытаюсь найти ее сына, но боюсь, что он уже уехал в Грецию или его уже нет.

— Почему вас интересуют именно времена Верного?

— Мне кажется так: чем древнее, тем интереснее. И потом слишком долго история этого периода замалчивалась. А вот советского периода я был свидетелем… Сейчас бы я всем этим занялся, но, к сожалению, возраст большой, а у меня много других планов, не только история. Интересуюсь природой, хочется написать художественную книгу о жизни в алтайской тайге. Есть у меня книга об общении с известными писателями Зверевым и Сладковым.

— Какие самые яркие воспоминания?

— Первое самое яркое впечатление – это огороды – там родители сажали овощи, а второе – восхождения в горы. Мы подростками ходили в горы, потом мне врачи запретили, а Марьяшев до сих пор продолжает заниматься. Мы потом написали об этом книгу «Легенда о черном альпинисте». Тогда легенда только зародилась, а Срым Кудерин написал об этом поэму. Это теперь тема стала заезженной и стала часто употребляться. А мы были романтиками, горы увлекали.

— Вы с опасностями в горах сталкивались?

— Я об этом в книге написал. В 1952 году на 7 ноября организовали альпиниаду на вершину Школьник. Перед этим ночью выпал большой снег, а вышли мы утром. Честно говоря, даже мы со своей мальчишеской командой уже бы не пошли, потому что знали, что такое лавина. Но руководитель нас повел, и под Талгарским перевалом сошла лавина. Два раза она упала. Два человека погибли, некоторых быстро откопали еще живыми. Больше всего меня поразило, перед лавиной идет воздушная волна. И она была даже не воздушная, а безвоздушная, потому что человек начинает задыхаться. А потом ударная волна сшибает. А дальше уже катишься вместе со снегом.

— Сейчас вы в горы ходите?

— Вчера-позавчера ходил по так называемой японской дороге, по тропинкам.

— Вы чувствуете, что климат меняется?

— Да, чувствую, что становится теплее. Раза два, когда я учился в классе 10, в Алма-Ате был мороз градусов 30. Это я хорошо помню. Все боялись на улицу выйти. А жара такая же была. Ночами от жары мы спасались на крыше сарайчика с плоской крышей. Лежишь, на звезды смотришь. С вечера еще жарковато, а вот утром хорошо. С гор прохлада шла.

— После войны в Алма-Ате было много криминала?

— Вы про «Черную кошку»? Ну, криминал был, потому что нищета была. Воровали все, от куска хлеба до подушки из-под головы. Это же буквально за последние 10-15 лет все изменилось, китайцы нас обеспечивают всем. Сейчас ничего не продашь из вещей и смешно даже об этом говорить. Во время войны вся промышленность работала только на нужды фронта. Для людей не выпускалось ничего, пользовались только тем, что было до войны. Одежду перешивали, обувь была очень грубая. Питались кто как. Пайки давали на предприятиях – такую бурду, суп. Даже в школе иногда давали баланду. Я до сих пор помню ее неприятный запах: суп из ничего с кусочками теста. Мы выращивали кукурузу, молотили зерно в ступке и делали лепешки, из картошки оладьи. Что интересно, многие улицы здесь были раскопаны под огороды. На берегу Поганки (Весновки) у нас был огород.

— Какой была жизнь в Верном?

— Верненцы почти не оставили мемуаров. Немного писал старший Зенков, но в основном обсуждали хозяйственные вопросы, а бытовые записки никто не оставил. Можно представить, что в Верном был такой же быт, как и в других частях России. Все тогда жили по сословиям, это сейчас в какой-то степени уровнялось. Тогда же все делилось. Допустим, военные вели свой образ жизни, купцы, мещане – свой. Верненские мещане были наполовину крестьяне. Если не купец, то в основном занимались крестьянским хозяйством. Но беда была в том, что некуда было сбывать товар. Выращивали пшеницу, яблоки, а продавать некуда. Не было железной дороги, не было куда вывозить. Многие мещане жили тем, что сдавали в аренду дома. Все были верующие по-настоящему, мораль поддерживали гораздо выше, чем сейчас. Вот, например, казаки старались пораньше сыновей женить, чтобы не разбаловались, а губернатор Колпаковский издал указ – если человек неграмотный, то жениться не мог. Интеллигенция, конечно, учила детей, а вот крестьяне не очень. Тем не менее перед революцией мужское население почти умело читать и писать. Колпаковский страшно симпатичный человек. Он всю жизнь посвятил благоустройству города, чтобы люди нормально жили. Сейчас кое-кто стоит на позициях, что он был эксплуататором и ущемлял местное население. На самом деле он больше ущемлял казаков. Есть «История Семеречинского казачьего войска», написана Николаем Леденевым в начале XX века. Он там называет Колпаковского другом казахов, недолюбливающим казаков, потому что губернатор все споры решал в пользу местного населения. А что касается казаков, то Колпаковский считал так: они нужны были раньше, когда нужно было охранять территорию от посягательств внешних врагов, а вот крестьяне более нужны для развития сельского хозяйства. Некоторые современные историки видят в нем тот грех, что он привлекал в край как можно больше переселенцев, и не только русских, но и прекрасных земледельцев из Китая: уйгур и дунган для развития сельского хозяйства. Ведь местное население занималось скотоводством, вело кочевой образ жизни, но уже к концу 19 века и часть казахов переходила на оседлый образ жизни и начинала заниматься и земледелием.