Аббас Милани, научный сотрудник и соруководитель Проекта иранской демократии при Институте Гувера, директор Программы исследований современного Ирана в Стэнфордском университете
Президентские выборы в Иране 19 мая были парадоксальными, и их можно считать потенциально поворотным моментом в истории страны. Они начинались как нечто сонное ‑ почти предсказуемая победа действующего президента Хассана Роухани над пестрой командой начинающих и действующих консерваторов. Более того, с 1981 года два срока для одного президента стали чем-то само собой разумеющимся. В таком контексте начавшиеся нападки на Роухани выглядели как попытки верховного лидера Али Хаменеи, его консервативно настроенных клерикальных союзников и стражей революции ослабить позицию действующего президента и удержать его в рамках второго срока.
Но потом выборы превратились в жаркую баталию, когда консерваторы объединились вокруг «темной лошадки» Ибрагима Раиси, бескомпромиссного юриста, участвовавшего в преследованиях оппозиции. То, что ранее Хаменеи поручил Раиси возглавить крупнейший в Иране религиозный фонд, выглядело не банальной раздачей легкой работы, а продвижением на положение возможного верховного лидера.
Широко распространено мнение, что победа Раиси фактически обеспечила бы его успех в возможной борьбе за пост Хаменеи, который сам был президентом и «катапультировался» на должность верховного лидера, когда умер аятолла Рухолла Хомейни. Поскольку Хаменеи сообщил, что болен раком, вопрос преемника стал еще более острым. И мощный идеологический, институциональный и пропагандистский аппарат консерваторов был мобилизован для победы Раиси над Роухани.
В ответ на это ранее осторожный и прагматичный Роухани отбросил сомнения и неприкрыто стал поддерживать критику статус-кво со стороны реформаторов. Являющиеся опорой иранского движения реформаторов и демократов студенты, женщины, творческая интеллигенция и непримиримое гражданское общество Ирана ринулись в бой и превратили выборы в неожиданно жаркий референдум о будущем страны.
Обе стороны активно задействовали социальные сети. Сторонники Роухани использовали интернет-платформы не только для мобилизации людей на выборы, но и для проверки обещаний Раиси и разоблачения его участия в преследовании оппозиции. Не раз приверженцы Роухани тонко намекали на вопрос преемственности, говоря, что от исхода выборов зависят будущие 40 лет Ирана.
Консерваторы через социальные сети, а также находящиеся под их контролем радио и телевидение Ирана обращали внимание на плачевное состояние экономики и невыполненные обещания Роухани добиться отмены всех международных санкций в результате сделки по вопросу ядерной энергетики, заключенной в 2015 году с ООН (и, разумеется, с США).
В результате стала очевидной борьба двух враждующих политических платформ за сердце Исламской республики. Консерваторы движимы желанием сохранить доминирование госсектора в экономике, предпочтением благочестивых управленцев технократам, неприятием глобализма, склонностью к развитию дружбы Ирана с Россией (и Китаем) против Запада, особенно США, необходимостью постоянного укрепления позиций шиитского направления в исламе в виде поддержки сирийского президента Башара Асада и Хезболлы в Ливане, антипатией к диалогу культур и непреклонным мужским шовинизмом.
На прошедших трех выборных кампаниях эта парадигма обычно давала 15-17 миллионов голосов. (Единственным исключением и предметом многочисленных споров стали выборы 2009 года, когда консерватор Махмуд Ахмадинежад получил больше 25 миллионов голосов, показав миру «чудо» своего второго срока). Чтобы увеличить число своих сторонников, Раиси обещал повысить в три раза ежемесячные субсидии, которые государство платит практически всем гражданам.
Парадигма реформаторов, наоборот, стоит на постулатах более открытого общества, государства, управляемого компетентными технократами, свертывания кланового капитализма, старательного привлечения прямых иностранных инвестиций, ослабления цензуры, более дружественных отношений с широкой и могущественной иранской диаспорой за рубежом и расширения прав женщин и преследуемых религиозных и этнических меньшинств. Также реформаторы осуждают идею увеличения субсидий как экономическую авантюру, которую нельзя воплотить в жизнь в финансовом отношении.
Порядка 40 миллионов из 55 миллионов граждан Ирана, обладающих избирательным правом, – около 73% – пришли к участкам, зачастую выстраиваясь в длинные очереди. Двадцать пять миллионов из этих сорока миллионов (62,5%) проголосовали за реформаторов, и Роухани одержал блестящую победу.
Одновременно кандидаты-реформаторы на муниципальных выборах победили во многих городах страны. К примеру, в Тегеране реформаторы заняли все места, благодаря чему нынешний мэр, который сам выступал как консервативный кандидат в президенты, скоро потеряет свою работу. Даже в Мешхеде, родном городе Раиси и бастионе клерикальных консерваторов, женщина-реформатор набрала больше голосов, чем все кандидаты сильного пола.
Но все же если победа Роухани и что-то значит, то она не означает утраты консерваторами власти. Хаменеи, опирающийся на стражей революции, обладает огромной властью. В любом случае будущее Ирана будет определяться не только Роухани и лагерем консерваторов, но и дальнейшим развитием событий в регионе, а также политикой администрации Дональда Трампа, президента США.
В 1980-х годах США сначала обдумывали события текущей внутренней политики стран советского блока и потом формулировали свое отношение к этим странам. Было бы неразумно для Соединенных Штатов выстраивать свою политику в отношении Ирана и Ближнего Востока, не уделяя должного внимания событиям, происходящим в этом регионе.
