Режиссер Эля Гильман вместе с Еленой Лисасиной и Еленой Земель год назад приступила к реализации задумки, которая была давно, и, кажется, даже на поверхности. Девушки открыли киношколу «Сталкер» - такой своеобразный «дом кино», где в большой семье будут воспитывать новую плеяду кинематографистов.
Среди тех, кто уже дал свое согласие на преподавание – режиссер Ермек Турсунов, сценарист, продюсер и режиссер Рашид Нугманов, продюсер Канат Торебай, режиссер Рустем Абдрашов. Во вторник организаторы провели пресс-конференцию, на которой рассказывали не столько про школу, столько, кажется про кино. Тут все подчинено кинематографии, которую большинство из них не отделяет от своей жизни. И это тоже верно – сфера точно не та, куда можно, как на вахту, заступать с 9.00 до 18.00.
Кинолагерь для не таких, как все: «Наши дети зажрались»
Эля Гильман – режиссер. Очень выразительная. Лицом, речью, жестами. Даже царственная. Сразу видно – кино это для нее жизнь. Не только площадка, не только сценарий, не только монтаж. Или не столько площадка, сценарий, монтаж. Сколько люди. Она говорит в интервью и комментариях - «кинематографическое братство». Это - сразу отмечаю про себя - правильный, не расходящийся с ее портретом штрих. Рассказывает все время – почему решила, как сделали, что планируют. Каким-то чудом свела на одной площадке – ершистого Турсунова (реж. «Келин», «Шал»), грустноокого, критикуемого Абдрашова («Остров возрождения», «Путь Лидера»); интеллигентного или лучше – легендарного - Нугманова («Игла»). Они все будут преподавать в киношколе «Сталкер».
Название «Сталкер», отмечаю снова, похоже на вызов. Даже «Чаплин» был бы не вызов. Или «Люмьер», а «Сталкер» - высокая плотность кино в коротком названии. Человек-проводник, вспоминают девушки Стругацких и Тарковского, объясняя, почему выбрали именно это название и никакое другое. Школа – очень уютная. Здание нашли в одном из микрорайонов города, оно было заброшенное, грязное, без души. Киношники размахнулись и привели в порядок:
«Первоначально выкупали здание – в ужасном состоянии. Это оно сейчас такое шоколадное. Мы полгода ползали тут на коленках. А сейчас снимаем ролики, пишем сценарии, все деньги бухаем сюда. Нет человека, который бы пришел и сказал бы: «Вот вам деньги, ребята, делайте». И это нормально. Мы сейчас заканчиваем один сценарий, получим гонорар, и, оу-е, запустим звукостудию. Идея была давно – и мы действительно копили на нее деньги. Советовались с киношниками, здесь работали художники, декораторы с киностудии, звонят и говорят: «Эля, я сегодня твой!» Приходит, и я ему стену отдаю или потолок. Помогают все. Кинобратство – это такая вещь… ну, как вам сказать? Вот я звоню на киностудию и говорю: «Али! Мне нужна для киностудии для кинолагеря палатка» - «Старую возьмешь?» - «Возьму». Так и работаем. Мне еще никто из киношников не отказал», - говорит Гильман.
Здесь пара этажей. Все будто починено кадру. Идеальные декорации. Бобины из-под кинопленки, «хлопушки» с надписью, конечно же, «Hollywood», экран, графитовые, салатовые, светлые стены, фигурки Чарли Чаплина. На улице отстраивают сцену – здесь будет летний детский кинолагерь, он заработает с 1 июня. Много деталей единой композиции – неизбывная составляющая любого добротного начинания: рукомойники вот во дворе устанавливают. Странно, но репортаж из школы захотелось сделать, когда Дина Сабирова, занимающаяся организацией пресс-конференции, рассказала про эти рукомойники.
«Все говорят, что на заборах рисовать нельзя, а у нас «зя!», - смеется Эля. Дети – вплетаются в ее новую кинематографическую историю очень органично:
«Моя первая большая лента называлась «Ангелочек», поэтому очень хочется поработать с детьми. Там же еще ничего не испорчено. Все чисто. Когда ты работаешь с ребенком на площадке, его не надо заставлять притворяться, они еще верят тебе. В нашем кинолагере мы хотим, чтобы у детей было лето, наполненное фантазиями, придумками, чтобы они почувствовали себя гримёрами, актерами, художниками. Это им даст какую-то свободу – у нас можно все, что им вздумается», - рассказывает Эля.
Она умалчивает про еще одну опцию кинолагеря. Ее принято называть социальной. Но я все равно расспрашиваю: «Ну, мы не хотели про это говорить, правда», - улыбается она. Перекидываемся еще парой фраз. Говорит:
«Знаете, какая мечта? Чтобы вместе со здоровыми детьми занимались детки с ограниченными возможностями. У нас по всему городу парковки для инвалидов есть, а инвалидов на машинах мы почти не видим – машин у них нет. А парковки есть. Сейчас нашли компанию, которая занимается перевозкой таких детей. Будем искать спонсоров. Понятно, обучение здесь для этих детишек будет бесплатным. Для них будет особая программа. Но я очень хочу, чтобы здоровые дети знали – да, есть такой детеныш, у которого ножки не работают. А то ведь - зажрались. И здорово зажрались. Мама купит все. Отвезут туда, отвезут сюда. А есть детки, у которых нет элементарных вещей и возможностей. Это социализация. Но не больных детей, а скорее здоровых».
Спрашиваю, откуда это в ней? Берет короткую паузу.
«Давно случилось… Когда рожала дочку старшую, со мной в палате была женщина, которая родила мальчика и бросила его на кровати. Честно говоря, очень хотелось забрать. Думаю: «Ну, кто знает, одного я родила или двоих». Но не получилось, оказывается, на здоровых детей – очередь. А я стала ездить в дома малютки, не хочу рассказывать про благотворительность, про это не говорят… И у друзей тоже случилось – один ребенок здоровый, другой - больной. И вот по ним вижу – нормальная семья ведь, обеспечивают, вижу, насколько такие дети изолированы. От жизни, от других детей. А они такие же, как и наши. Мы создали кучу заведений, где мы их разместили – это неправильно, даже с учетом особого подхода, который им необходим. Многие же психически и умственно – здоровы. И пусть здоровые им помогают – через порог перекатывают, мы тут специально дверь перенесли, порог убрали. Мы больше для здоровых детей это и делаем. Чтобы они не выросли монстрами и эгоистами. А они растут монстрами и эгоистами. Серьезно. Такие уроки с детства воспитывают милосердие».
«На третьей странице бабки закончились»
На пресс-конференции – часть их тех, кто будет преподавать в новой школе. Ее концепция схожа с той, что в основе Высших режиссерских курсов в Москве. Тут также будут открываться мастерские, тут также набирают тех, кто осознанно хочет заниматься кино и не знает, как в него попасть, тут также возьмут не всех – только тех, в ком что-то разглядят, только тех, кто уже имеет за плечами не только школу, но и вуз, какую-то профессию.
Канат Торебай – известный продюсер, ныне работающий с Ермеком Турсуновым, отшучивается:
«По большому счету я изначально и не хотел ни с кем опытом делиться – у меня есть работа, у меня есть группа. Зачем конкурентов на свою голову растить? Но потом Эля убедила – какие они тебе конкуренты? Пока вырастут – на пенсию уйдешь. Ну, как научить сметы считать? Можно только поделиться опытом, рассказать, какие бывают ситуации. У меня из них из всех – самая хорошая профессия. Режиссером быть – это какая ответственность? Все они… немного космонавты. Актеры – все вруны, на мой взгляд. Надо врать так, чтобы не только все верили, чтобы сам верил. А продюсером – нормально. Пошел – поговорил. Рашид (Нугманову - V) снимешь? Жанна (Куанышевой – V) – сыграешь? Денег дадите – да? Вот, Рашид – это тебе, это, Жанна – тебе, а это – мне. Ну, вот, в двух словах работа продюсера. А как со всеми договориться и денег выпросить – это наука».
Ну, как же без визуализации? Торебай рассказывает историю, как и обещал:
«Мы работали на картине «Мустафа Шокай», сценарий тако-о-о-о-й был, если бы по нему сняли фильм – это был бы Фильм. Сергей Бодров, Ермек Турсунов… Потом я приступил, начал читать сценарий, я сказал: «Сакен-ага (Сатыбалды Нарымбетову - V), тут сценарий на 18 миллионов долларов, а выделили 3». И вот на третьей странице, на фразе: «39-й год, такси петляет по улочкам Парижа» бабки закончились. На уровне обсуждения сценария начинаю говорить: «Вот здесь вырезаем, это не снимаем, это, не глядя, выбрасываем». Режиссер и продюсер всегда немного антагонисты. Он же творит! У него фантазия! А тут я такой сижу, бабки считаю. Но если есть контакт человеческий, получаются нормальные фильмы, но, правда, и при хорошем контакте, может и плохой получиться, чего уж».
Художник-постановщик Бопеш Жандаев тихо позирует в камеры смешными рожицами. До него доходит очередь. Долго перечисляют его заслуги. «А как он поет!» - добавляет Торебай.
«Я в кино попал случайно – пошел за красивыми девчонками, - рассказывает Жандаеев, - и стал работать сразу всем – водителем, художником, актером, соавтором сценария, осветителем, познал все прелести, кроме красивых девчонок. Ну, и потом я подумал – это же легче, чем актер, работа, думаю «не бей лежачего». Но я не знаю, как у продюсеров и режиссеров с критериями отбора, а художник должен уметь рисовать. Красками, пастелью, гуашью, углем, окурком, обмоченным в туши, веником, обмоченным в луже. И потом – художник, это – сервис, все-таки, режиссер, как ни печально, главный на площадке – и надо уметь быть помощником».
Киношники смеются, перешучиваются, закатывают глаза на особо удачных репликах коллег. Это цеховая коммуникация - непосвященные не сразу ее считывают. Кинобратсво. В какой-то момент понимаешь, что вся пресс-конференция – мини-спектакль. Нет, скорее короткометражка. Все немного работают на камеры, как и привыкли.
Актриса Жанна Куанышева будет вести актерское мастерство. Она закидывает голову и смеется: актерские факультеты готовят театральных актеров, ну, не дело для кино - пять лет играть в этюдах «кроликов» и «птичек».
«Вы знаете, как на площадке неуютно! Это страшно! Это очень неприятно! Это – иллюзия, что: «Ах, я актриса!» Хорошо Эля такая мягкая, у нас с ней взаимное обожание. Но в основном-то не так. Поэтому я хочу подсказать ребятам, которые придут, как лучше, как проще. Этот метод – погружения в кино, в процесс, он важен. Это же все мелочи, но про них надо знать. Нужно голову повернуть сюда, а не сюда, смотреть не так, а эдак, и делать это естественно! И любой актер должен уметь читать, анализировать, понимать. Актер – это, как скрипка, либо на – Страдивари, либо какого-нибудь мебельного промкомбината. Такому режиссеру (показывает на Нугманова -V) нужна скрипка Страдивари. Как ее подготовить быстро? Я думаю, формат, который предлагает Эля – он очень действенный. Давайте попробуем хотя бы?»
«Чтобы разглядеть Цоя мне хватило 15 минут»
После пресс-конференции подхожу к Нугманову. Во время нее Рашид Мусаевич сказал, что он не деспотичный мастер, более того – не любит таких. Спрашиваю, как он вообще согласился? Ведь многие заслуженные часто говорят, что снимать и делиться опытом – это разное.
«Это заслуга Эли – она давно, год может быть назад, со мной говорила о своей мечте - открыть школу, мы советовались. И потом я не полагаю себя каким-то мэтром или гуру. Для меня в этой школе - эгоистический интерес – я сам тут многое получу. Это так было и в нашей мастерской (речь идет о выпускниках ВГИКовской мастерской Сергея Соловьева, которых потом назвали режиссерами «новой казахской волны» - V). Соловьев, Васильев, два столпа, два мэтра – они показали мне, что они это делают не просто для нас, ангелами спустивших с небес, но многому учились у нас самих».
В мастерские будут отбирать, точных критериев артикулировать не могут, но один из этапов – собеседование. Спрашиваю Нугманова, не страшно кого-то не разглядеть, пропустить?
«Не каждый способен сразу раскрываться, иногда нужно много дней, месяцев, лет, чтобы понять человека, но тут надо сразу решить, и если мы не разглядим сильного режиссера, а потом он станет лучше любого нашего студента – это удар по тебе, потому что ты взялся судить. Вот это – серьезная ответственность».
Знаю ответ и все равно спрашиваю про самые яркие удачи.
«Виктор Цой. Когда я встретился с ним, я просто хотел пригласить его в качестве музыканта на проект. До того я видел какие-то фотографии, хотя их мало было, это был 85-й год. Но когда встретились лично и пошли пешочком по улице разговаривать минут 15 - шли в рок-клуб «Метро», я понял что это не просто музыкант. Он – актер, с ним надо работать». – «Хотя все журналисты говорили, что он очень закрытый человек». – «Он и был. Очень закрытым. Потом мы все эти годы дружили, и я понял, как он был крайне требователен ко всем людям, которых впускает в свой ближний круг».
Пытаюсь спросить, повторилось ли такое когда-нибудь?
«Я не разделяю профессию и жизнь, и когда я встретил свою будущую жену – я сразу понял: да, это до конца. Принципы те же», - просто отвечает Нугманов.
Когда я разговариваю с Еленой Лисасиной, которая в «Сталкере» отвечает за тот самый продакшн, что поможет школе держаться на плаву, я уже примерно представляю, как здесь все будет работать и в чем смысл этой истории. Поэтому задаю скромной, улыбчивой Лене, которая даже на пресс-конференции молча наблюдала за происходящим, важный, как мне кажется вопрос.
- Ваш «Сталкер» - это какой жанр в кино?
Лена смотрит с живым интересом и, не задумываясь, отвечает:
- Трагикомедия! Ну, мне хотелось бы, чтобы трагикомедия. Чтобы была и лирика, и юмор. Главное, что сейчас это не фильм ужасов, не триллер, в некоторых моментах – драма. Экшн – часто был. Но я надеюсь на трагикомедию, потому что «сталкер», это не только потому, что мы проводники в другой мир, но и потому что мы можем пройти этот путь.