Сергей Ким, литературный критик, специально для Vласти
Редко современная русская проза балует нас романами, которые больше, чем просто хорошие. Губы по привычке складываются для произнесения слова «великий», но эпоха великого закончилась не то с крушением тоталитарной модели культуры, не то еще раньше. Сейчас скорее принято говорить «важный текст» или просто «большой роман», опасаясь лишней патетики. «Аппендикс» Александры Петровой это действительно важный роман, и большой он отнюдь не только потому, что занимает более 800 страниц. Это сложная, глубокая и блестяще исполненная проза, настоящее открытие и оценка по достоинству которой, как кажется, еще впереди.
Александра Петрова — поэт, писатель, переводчик, филолог, выпускница Тартуского университета и исследовательница творчества Леонида Добычина. Она профессионально изучала модернистскую технику письма Добычина, поэтому нет ничего удивительно в том, что сама мастерски ей владеет. Петрова вообще писатель-виртуоз, ее роман написан на таком уровне русского языка, который, думается, едва ли достижим для многих ее коллег. По отношению к «Аппендиксу» хочется переадресовать цитату Ходасевича из его рецензии на набоковский роман «Дар»: «Иногда в одну фразу он вкладывает столько разнообразного материала, сколько другому, более экономному или менее одаренному писателю, хватило бы на целый рассказ». Но не одной языковой эквилибристикой Петрова завораживает читателя. Изощренная композиция и изменчивая авторская интонация, приспосабливающаяся к предмету разговора, выталкивают роман из каких-либо жанровых границ. Медленное повествование первой половины книги разгоняется полноценным детективным сюжетом во второй, при этом по ходу все так же отвлекаясь и обрастая частными историями новых и старых персонажей. И каждая такая личная история высвечивает более широкую историю того или иного государства в 20 веке, в которую она встроена.
Но о чем же сам роман? Поначалу кажется, что он о Риме, не том глянцевом городе из путеводителей, а о неприглядном ночном логове проституток-транссексуалов, их сутенеров и нелегалов из Восточной Европы, Африки и Латинской Америки, которые наводнили город, будто бы отрабатывая древнюю мифологему, связанную с этим местом. Ведь Эней, мифический предок основателей Рима, сам был, в сущности, троянским беженцем, нежеланным мигрантом, и его судьба таким образом как бы задала мощную программу для последующей итальянской истории.
Затем становится понятным, что главной проблемой романа является скорее универсальное чувство бесприютности, которое может объединять совершенно разных людей, вне зависимости от их социального статуса или гендерного самоопределения. Главная героиня, сама приехавшая в Италию из России и зависшая в межклассовом безвоздушном пространстве, оказывается окруженной людьми, с которыми ее роднит инаковость и вызванная ей неприкаянность. Ее глазами мы открываем катакомбный римский мир, на который она взирает почти как ребенок — без осуждения или снисходительности, вообще какой бы то ни было оценки. Точно таким же взглядом она окидывает все вокруг в своем детстве, главки о котором перемежают основное действие.
Название книги «Аппендикс» вмещает множество смыслов (в том числе Аппенинский полуостров как «аппендикс Европы»), но один из основных объясняется в первой сцене книги — вырезания аппендикса у девочки-героини, которая думает, что в этом таинственном органе заключена ее магическая сила. Аппендикс ассоциируется у нее с прошлой жизнью, с памятью и мечтами, всем прежним, что становится насильно отнятым. Этот травматический опыт утраты волшебного органа затем отражается в опыте беженцев, оставляющих дом, в опыте транссексуалов, теряющих свою идентичность и пр. Все они так или иначе лишаются своей привычной волшебной силы, что одновременно сбивает с ног, но и придает спасительную легкость. «Потеря багажа помогает наращиванию крыльев за спиной или на сандалиях, как у Меркурия» — говорит девочка после операции. В конце же книги в руках героини снова оказывается банка с ее заспиртованным аппендиксом, который когда-то давно сохранили в силу его огромных размеров. Она роняет эту банку в канализационный люк, как бы принося своеобразную жертву Риму, городу, который присвоил ее прошлое и взамен предоставил возможность настоящего.