Мади Мамбетов посмотрел последнее творение Ридли Скотта, 150-минутную экранизацию ветхозаветной истории о Моисее и освобождении еврейского народа из египетского плена.
Главная причина, по которой стоит сходить: казни египетские, битвы с хеттами, цунами и придворная борьба – все это в несколько невнятном и затянутом историческом боевике Ридли Скотта.
Египет за тысячу с лишним лет до нашей эры: фараон Сети I (Туртурро) стареет, а границам державы угрожают хетты. На расправу с врагом правитель отправляет двух принцев – своего наследника, Рамсеса (Эджертон), и его кузена, сына фараоновой сестры, Моисея (Бэйл). До отъезда царевичей на фронт элегантная жрица, вспоров живот лебедю, изрекает смутное пророчество: кто-то спасет жизнь военачальнику, да и займет его место. Молодые люди, названные братья, отправляются на войну в смешанных чувствах… Потом случится масштабная и довольно аутентичная битва (хотя откуда в лагере хеттов, индоевропейцев, оказались чернокожие воины – большой вопрос), пророчество осуществится самым внятным образом, старый фараон умрет, а новый – Рамзес, - начнет подкоп под позиции Моисея. Моисею придется покинуть страну, встретить пылающий, но не сгорающий куст, и получить в сиянии неопалимой купины инструкции к дальнейшим действиям – и дальше все, как в Библии. Спойлеров можно не бояться.
Автором картины является Ридли Скотт, один из величайших мастеров кино современности. Ему удавалось на протяжении карьеры все – и фантастика с глубоким смыслом («Бегущий по лезвию бритвы» и «Чужой»), и драмы («Тельма и Луиза», «Белый шквал»), и боевики («Падение «Черного ястреба»). Особенно хорошо у него выходили пеплумы и прочие костюмные драмы – от увенчанного всеми возможными «Оскарами» «Гладиатора» до недооцененного критиками «Царства небесного». В «Исходе» мэтр совместил свою страсть к тяжеловесным историческим полотнам с искательством смысла жизни и Бога, - и выдал эффектное, но путаное высказывание на тему одного из самых известных библейских сюжетов.
И лучше бы не выдавал, пожалуй.
На выходе получилось кино странное, неясное и громоздкое. По факту – это почти дословное изложение одноименной части Библии. Но такое рабское следование первоисточнику в любом случае ставит кинематографиста в неудобное положение – мы-то с вами живем в эпоху Нового Завета, с его Богом любви и всепрощения, и мстительный ветхозаветный Яхве подавляющему большинству зрителей чужд и непонятен. Как можно экранизировать произведение, в одной из строчек которого Бог требует от Моисея обратиться к фараону с требованием отпустить израильтян из Египта, и тут же сообщает, что «ожесточит сердце фараонова, и не отпустит тот народ (израелев)»? Бог Ветхого Завета суров, мстителен и непоследователен, и люди, которые взаимодействуют с ним, оказываются игрушками в руках бессердечного провидения. Соответственно, герои фильма страдают нарушенной логикой в мотивации и действиях, и наблюдать все это – включая весьма эффектно поданные казни египетские, с саранчой, мошкарой и лягушками, - попросту мучительно.
Невольно напрашиваются сравнения с недавней картиной на ту же библейскую тематику, созданную Дарреном Аранофски («Ной»), где режиссер осмелился все-таки, - не без помощи апокрифов и авторского творчества, - выдать отличную от Книги интерпретацию. И «Ноя» можно смотреть и пересматривать, хотя по сравнению с «Исходом» он снят весьма лаконично.
Хотя, может быть, престарелый патриарх кино (Ридли Скотту идет семьдесят восьмой год) именно это и хотел показать? Несоответствие ветхозаветной этики и эстетики современному мировоззрению? Режиссеру давно свойственны копания в сути веры и поисках Бога – в конце концов, двухлетней давности «Прометей», уж на что сай-фай-хоррор, напрямую работал с этими темами: сначала развалив креационизм сценой, в которой бледнокожие инопланетяне зачинают жизнь на Земле, а затем устами героини Нуми Рапас задаваясь вопросом, «а кто создал этих инопланетян?»…
Но если в этом разоблачающем открытии был смысл «Исхода», тогда неясно, зачем же надо было тратить 140 миллионов долларов на доказательство очевидного. Это так же бессмысленно, как выводить в фильме Сигурни Уивер на 4 минуты экранного времени в самой дурацкой эпизодической сцене наших дней.